Интересно, что Ньютон никогда не пытался опубликовать свой октябрьский трактат 1666 года. Он хранил свои секреты, как ремесленник или алхимик. Он решил пользоваться своими открытиями в одиночку и тем временем усовершенствовать метод флюксий. Он считал себя слишком молодым для того, чтобы занимать собой публику, а свой метод – слишком уязвимым для критики.
Ньютон стал знаменитостью. Однако известность несла ему не только венец славы, но и терновый венец, о котором он размышлял в детстве. Его радужное настроение сменилось глубокой депрессией. Он старался замкнуться в своей скорлупе, не желая ввязываться в многочисленные споры, на которые его открыто вызывали. Он не был приспособлен для этих ожесточенных баталий, для бесконечных словопрений и фехтования цитатами из классиков. Но его упорно выволакивали каждый раз на свет Божий, заставляя снова и снова отражать очередные критические удары.
Ньютон стал полноправным членом европейского сообщества естествоиспытателей. Уже в начале мая, всего лишь через четыре месяца после того, как он послал свой телескоп в Лондон, он получил двенадцать писем и написал одиннадцать ответов. Все они касались или телескопа или цветов. Его одиночество окончилось, но нельзя сказать, чтобы столь резкая перемена его радовала. Для Ньютона необходимость спорить и доказывать то, что казалось ему очевидным, оборачивались душевной травмой, приступами беспокойства и отчаяния. Ещё никогда в жизни он не был в центре внимания – столь обостренного и в целом недоброжелательного. Он мечтал о том, чтобы его оставили в покое.
Глава 3. Ньютон – профессор в Кембридже.
В 1668 Ньютон вернулся в Кембридж и вскоре он получил Лукасовскую кафедру математики. Эту кафедру до него занимал его учитель И. Барроу, который уступил кафедру своему любимому ученику, чтобы материально обеспечить его. К тому времени Ньютон уже был автором бинома и создателем (одновременно с Лейбницем, но независимо от него) метода флюксий – того, что ныне называется дифференциальным и интегральным исчислением. Вообще-то был плодотворнейший период в творчестве Ньютона: за семь лет, с 1660 по 1667 сформировались его основные идеи, включая идею закона всемирного тяготения. Не ограничиваясь одними лишь теоретическими исследованиями, он в эти же годы сконструировал, и начал создавать телескоп-рефлектор (отражательный). Эта работа привела к открытию того, что позже получило название интерференционных «линий равной толщины». Ньютон, поняв, что здесь проявляется «гашение света светом», не вписывавшееся в корпускулярную модель, пытался преодолеть возникавшие здесь трудности, введя предположение, что корпускулы в свете движутся волнами – «приливами». Второй из изготовленных телескопов (улучшенный) послужил поводом для представления Ньютона в члены Лондонского королевского общества. Когда Ньютон отказался от членства, сославшись на отсутствие средств на уплату членских взносов, было сочтено возможным, учитывая его научные заслуги, сделать для него исключение, освободив его от их уплаты.
Будучи по натуре весьма осторожным (чтобы не сказать робким) человеком, Ньютон, помимо его воли оказывался порой втянутым в мучительные для него дискуссии и конфликты. Та, его теория света и цветов, изложенная в 1675, вызвала такие нападки, что Ньютон решил не публиковать ничего по оптике, пока жив Гук, наиболее ожесточенный его оппонент. Пришлось Ньютону принять участие и в политических событиях. С 1688 до 1694 он был членом парламента.
Трудно представить себе двух более различных по научному стилю исследований, чем Ньютон и Гук. Романтически настроенному Гуку противостоял несколько медлительный пронзительно-зоркий и основательный Ньютон. Будущему Ньютона и Гука способствовало и их различное положение. Изолированно живущий в научной пустыне Кембриджа, ничем, кроме науки не озабоченный Ньютон, имеющий возможность погрузиться в самые глубины научного исследования, способный сосредоточиться на любом факте, покуда они не становились для него кристально ясны. Пока он не мог пользоваться помощью выдвигаемых им основных гипотез, пока он не мог подтверждать прогнозы с помощью специально поставленных экспериментов. Все, что он делал, он делал основательно, точно, раз и навсегда. В написанном Гуком продолжении «Новой Атлантиды» Бэкона есть статья об идеале.
Он хотел бы сделать как можно больше новых научных открытий с целью их немедленного практического применения. У Ньютона же практически все открытия всегда были укутаны легкой дымкой перспективы. Даже занятия принципом тяготения имели четкую практическую направленность: с их помощью он хотел решить проблему определения точной долготы на море. Ньютон, отгадав загадку тяготения, больше думал о Системе Мира.
Ньютон – упорный труженик, никогда не отвлекался от темы, пока не доходил до конца. Если он и думал в это время о чем-то другом, он считал это отдохновением, дивертисментом.
Научные работы Ньютона и Гете не нужно долго сравнивать, что профессионал, другой – дилетант. Гете, больше вдохновенный мечтатель, чем физик, много вольно выдумывал, домысливал, фантазировал, не имея мысль эксперимента. Гете больше играл в науку, украшал себя ею. Ньютон был поглощен наукой, считал себя её слугой. Его научное мировоззрение было глубоко материалистическим, он знал, что настоящее понимание природы сильнее пустых рассуждений. Ньютон победил по праву. Века подтвердили силу его научного кредо. Его законченные работы – это слепок с законов природы, а рассуждения Гете о происхождении цветов лишь живопись импрессиониста, открывающая в дымке субъективных представлений, такой, какой ему хочется – поэтичной и несколько растрепанной.
В 1687 году вышел в свет его основной труд «Математические начала натуральной философии» - основа механики всех физических явлений, от движения небесных тел до распространения звука. На несколько веков вперед эта программа определила развитие физики, и её значение не исчерпало и поныне.
С 1689 года Гемфри Ньютон стал основным помощником великого сородича. Именно он оставил после себя воспоминания, в 1685-1689 годах, то есть во время создания «Начал» и непосредственного их выхода.
По его словам, Ньютон в те годы был весьма скромным, любезным человеком. Он никогда не смеялся и никогда не раздражался. Все его время заполнялось работой. Она была его единственным увлечением. Он в те годы спал не более четырех-пяти часов в день, причем засыпал иной раз лишь в пять-шесть утра. Не только «Начала» стали предметом его увлеченных занятий. Нет, отнюдь! Скорее наоборот. «Начала» он создавал как бы из-под палки, по необходимости, под давлением ученых маячивших на горизонте очередными спорами и приоритетами. Впрочем, будь его ревность и напад, не будь его прозрений и намеков, Ньютон никогда не собрался бы написать эту книгу. Именно желание доказать подлинное авторство великих законов мира двигало им наряду с понятиями Галлея…
Главное же внимание свое, заботы свои и труд свой обращал он на занятия. Ньютон был человеком своего времени. У него не было ни учеников, ни друзей. Говорили, что живое общение с людьми ему заменяли книги, он редко пользовался обширной библиотекой.
Размышляя, он погружался в себя; натыкаясь на мебель, ходил по комнате, к смерти он был тогда безразличен и не боялся её – однажды он заболел, очень страдал, но ни разу страх смерти не испортил ему настроение. Во время болезни, он оставался абсолютно безразличен к ней, знал, что останется жив. Он не знал иного отдыха кроме перемены занятий. Не ездил верхом, не пользовался своим законным правом на игру в шары на зеленых лужайках, не играл в кегли и не занимался каким-либо видом гимнастики. Всякий час, оторванный от занятий, считал потерянным. Жизнь Ньютона после издания «Начал» резко изменилась. Если до этого бывали случаи, когда он месяцами не разговаривал с людьми, не выходил из дома, посвящая время лишь размышлениям, когда он забывал, казалось, о своём суетном и мирском, о сне и еде, когда он переходил для отдыха от математики и от астрономии к физике, от физики к Богословию, когда вся жизнь его казалась решением великих загадок, которые доверены были ему Господом, то теперь Ньютон был на виду – он был центром научной жизни. Он стал известен, более того, в каком-то смысле – он стал, открыт, уязвим для критики, лишился защитных створок. Он изменился, но и мир изменился, хотя лишь мудрецы могли вникнуть в суть медленно происходящих и внешне неявных событий. Главная черта Ньютона, которая упорно всплывает в воспоминаниях Кембриджских лет жизни – это рассеянность. Однажды, пригласив гостей за стол, он пошел в чулан за бутылкой вина. Там его осенила некая мысль, он с ней вернулся. Гости не раз уходили, не попрощавшись, не желая тревожить уткнувшегося в бумаги.
Он не знал иного времяпрепровождения, кроме научных занятий. Он не посещал театров и уличных зрелищ, не гулял по живописным окрестностям, не купался. Он не особенно жаловал литературу и поэзию, живопись и скульптуру.
Влиятельных членов Королевского общества – Ньютон называл не иначе, как «красивыми куклами». Все дни его проходили в размышлениях. Он редко свою команду, не выходил в Тринити-холл обедать вместе с другими членами колледжа, кроме обязательных случаев. И тогда каждый имел возможность обратить внимание на его стоптанные каблуки, спущенные чулки, не застегнутые у колен бриджи, не соответствующую случаю одежду и всклоченные волосы. В разговоре за «высоким столом» он обычно участия не принимал. Когда его оставляли в покое, он безучастно сидел за столом, изучал пространство, не пытаясь вникнуть в разговор соседей, не обращая на них внимания. Обычно блюда уносили до того, как он успевал что-нибудь заметить и съесть. Экономя время, он теперь редко ходил на утреннюю службу, предпочитая оставить это время для плодотворных утренних занятий. Так же, впрочем, он поступал и по отношению к вечерней службе, поскольку любил заниматься и вечером. Зато в воскресенье обязательно ходил в церковь святой Марии.