Такой характер войны (позиционность, гигантские потери) приводил к тому, что война не могла не стать массовой. Каждая из стран вынуждалась самим ходом событий к мобилизации максимально возможного числа мужчин, "пушечного мяса" на фронт. Это меняло саму суть армии. Если до Первой мировой войны армия была резко отделена от общества, то теперь военная необходимость заставила большую часть общества слиться с армией. Армия, в которую шли миллионы (рабочие, ученые, врачи, крестьяне, инженеры, клерки и т.д.) становилась моделью какого-то нового общества, в котором прежние различия переставали играть существенную роль. Клерк мог сидеть в одном окопе с рабочим, инженер и крестьянин различались только званиями, что в условиях больших потерь было не столь существенно: в звании повышались быстро. В условиях постоянной экстремальной ситуации индивидуальные различия стирались, переставали быть сколько-нибудь значимыми, на первый план выходили простейшие инстинкты выживания и агрессии. Обсуждать в окопе вопрос о "дальнейшем развитии нравственности в связи с прогрессом цивилизации" было не совсем уместно. Общество, моделью которого эта армия была и которое эта армия во многом и создавала, мы называем массовым.
Принципы фронтовой жизни переносились и на тыл, который в условиях войны на истощение все меньше отличался от фронта: постоянный поток раненных, несших новое сознание, трудовые мобилизации (в том числе женщин), карточная система снабжения, жесткое государственное регулирование экономики, вызванное необходимостью снабжать фронт невиданным ранее количеством оружия, боеприпасов, продовольствия и т.д.. Все это требовало тех же простейших навыков выживания, а вовсе не рефлексий по этому поводу. Общество и в тылу приобретало образ мышления, МЕНТАЛЬНОСТЬ МАССЫ. Разговор об этом феномене позволяет ответить на те вопросы, которые возникли в ходе наших рассуждений, вопросов о том, что же случилось с европейскими политиками, военными, просто европейцами на рубеже веков и каким образом благополучная и респектабельная история XIX века завершилась столь страшной катастрофой.
6. Здесь необходимо сделать теоретическое отступление, без которого нельзя понять ни финала войны, ни послевоенной истории.
Все изменения в характере индустриального общества, о которых шла речь в прошлой лекции и которые завершились Первой мировой войной, ( да и она сама не в последнюю очередь) привели к новому состоянию общества.
Для определения его особенностей прибегнем к понятию, которое мы до сих пор не затрагивали, но которое играет важную роль в социальных науках ХХ века, в том числе - в истории. Это понятие МЕНТАЛЬНОСТИ. Разумеется, выясняя особенности причинно-следственных в жизни общества мы, в первую очередь, обращаем внимание на моменты политические, экономические, социальные и т.д. Но все они становятся факторами исторического процесса только через человеческие действия, которые, собственно и составляют предмет истории как науки. Но человек всегда поступает, исходя из своего видения мира (в том числе - политических, экономических и прочих реалий общественной жизни) и самого себя. Без учета этого момента самосознания писать историю нельзя, ибо это будет история политики, экономики и т.д., но не людей, которые эту политику или экономику делают. Мышление же людей той или иной эпохи, группы, этноса и т.д. различно и определяется некоторым набором полуосознанных (а иногда - и вовсе неосознанных), но представляющихся самоочевидными аксиом.
Историки, философы, социологи и даже писатели обратились к понятию ментальности в 20-е годы ХХ века. Ряд имен уже был назван нами в лекции 1 - это историки французской школы "Анналов" и близких к ним. Речь идет о Люсьене Февре, Филиппе Ариесе, Жаке Ле Гоффе и других. Интересные и чрезвычайно оригинальные исследования в этой области принадлежат французскому социальному философу Мишелю Фуко (кроме названной нами книги "Слова и вещи" можно назвать непереведенные "Рождение клиники", "История безумия в классическую эпоху" и др.). Ментальность современного общества весьма плодотворно изучается Пьером Бурдье. Ментальность (современная и историческая) - одна из тем, открытых наукой ХХ века и активно ею разрабатываемая.
Аксиомы, составляющие основу ментальности эпохи, этноса и т.д. никогда не осознаются их носителями до тех пор, пока не появляется возможность увидеть пример другой ментальности, проследить изменение ее. Для того, чтобы понять, что представляют собой эти ментальные аксиомы, приведем несколько примеров таких представлений в их изменении.
Начнем с самых простых. Мало кто задумывается о том, что то, ЧТО человек ест и то, КАК он это делает зависит не только от уровня его материального благосостояния, но и от господствующих в данной ментальности представлений о еде. Так, житель древней Эллады не допускал самой мысли о том, что можно есть мясо иначе, как в ходе ритуала жертвоприношения. Для знатного римлянина имперской эпохи еда превращается в особую, занимающую огромное место и время сферу жизни (обеды из более, чем 50 перемен, среди которых были, например, соловьиные языки, моченые в вине). Для средневекового европейца еда была с одной стороны грубым средством утолить голод (современный человек весьма неуютно чувствовал бы себя на пиру высокородного сеньора хотя бы из чувства брезгливости - тоже факт ментальности - когда сеньор пользовался своей привилегией первым оторвать немытой рукой кусок от туши оленя), а с другой - еде придавалось большое сакральное значение (система постов, причастие). Несколько позже ( в XVII веке) событием чуть ли не политического характера стал запрет короля-солнца Людовика XIV пользоваться вилками в Версальском дворце (его величество было чрезвычайно обижено своими внуками, когда они на одном из королевских завтраков воспользовались этим малопонятным и трудно осваиваемым прибором). Изменение не только экономики, но и ментальности к началу ХХ века выразилось и в том, что еда стала строго функциональна (только средство утоления голода) и стандартна (патентованные консервы, например).
Представление о мире вещей, окружающих человека, также занимают большое место в системе ментальности. Так античность стремится к тому, чтобы в прекрасном Космосе любая вещь была не только хорошо сделана, но и украшена (to kosmikon), в Средние Века мир окружающих человека предметов был символичен (каждый предмет выражал собой какой-то смысл - меч рыцаря не только оружие, но и символ Креста Господня, который в свою очередь выражает собой мировую справедливость)и индивидуален (тот же меч имеет имя) , в индустриальную эпоху вещи становятся все более и более функциональны и теряют какой-либо намек на индивидуальность (пехотная винтовка в отличии от меча не может иметь собственного имени), что приводит к полной стандартизации вещей к началу ХХ века.
Очень показательна и удивительна для современного человека изменчивость моральных аксиом в разных системах ментальности. Так древнегреческую культуру невозможно понять без осознания абсолютной естественности и высокой значимости для ее носителей гомосексуализма (вспомним, например, Ахилла и Патрокла в литературе или Пелопида и Эпаминонда в исторической реальности; в учебниках из соображений благопристойности при описании реформ Солона опускается упоминаемый Плутархом закон, запрещающий рабам любить юношей - это привилегия свободных). Среди сюжетов средневековых миниатюр были такие, которые на взгляд современного человека являются очевидной порнографией - изображения помывки благородных рыцарей прекрасными дамами в бане, и этот сюжет не содержал никакого эротического момента, а был простой бытовой сценой. Непристойность была весьма важной составной частью карнавальной культуры. Разительно отличается от этого моральная составляющая ментальности европейца нового времени, которая началась с пуританизма и наиболее полное воплощение получила в викторианстве второй половины XIX века (нравы столь строгие, что знаменитая книга Дарвина "Происхождении видов путем естественного отбора" воспринималась лондонцами как порнографически непристойная, ибо в ней содержится намек на наличие половых отношений в животном мире; книга вызвала потому нездоровый ажиотаж, что резко повысило ее тираж). По той же причине среди европейских медиков начала ХХ века шок вызвали работы Зигмунда Фрейда, содержащие анализ человеческой сексуальности: врачи считали подобные темы невозможными для научной разработки ввиду их аморальности. Но появление трудов Дарвина и Фрейда стимулировали изменение моральных норм, да и самого понимания человека - ключевого звена любой ментальности.
Средневековье рассматривало человека как микрокосм - миниатюрное подобие вселенной - и венец творения, хотя и грешный. Соответственно, Вселенная была задумана для человека и была ему уютным домом при жизни, а для не слишком сильно грешивших - и после смерти. В таком мире , кстати, совершенно нелепо сомневаться в существовании Бога, и св. Фома Аквинский был вынужден объяснять своим современникам, зачем он доказывает бытие Божие, которое и так для всех них было очевидно. Именно нежеланием уходить из этого хорошо устроенного и понятного дома объясняется столь яростное сопротивление, оказанное в XV - XVII веках Церковью и обществом новой - коперниканской, а потом ньютоновской картине мира, ибо она подразумевает бесконечность Вселенной и однородность ее физических свойств, что позволяет рассматривать мир не как учебник и не как живой организм, но как механизм. В этом мире человек осознал себя ничтожной песчинкой, по выражению Блеза Паскаля "мыслящим тростником". Но вместе с тем механистичность мира позволяет человеку, знающему его законы довольно удобно себя чувствовать. Человек, "понимающий" механику окружающего мира, может подчинить его себе и заставить служить своим целям (вспомним Робинзона Крузо). Но это растущее могущество человека основано на технических достижениях нового времени, что позволяет ему считать себя выше, сильнее, умнее своих предков. Так появляется фундаментальная для ментальности нового времени идея прогресса. Лишившись возможности строить "дом" в бесконечном пространстве, человек начал строить его во времени - в истории, считая, что основной характеристикой ее является постоянное улучшение жизни людей, то есть прогресс. Объяснить современному школьнику относительность этого самого "прогресса" нелегко именно потому, что это понятие характерно для его ментальности, это - аксиома, очевидность, не требующая доказательств.