Как и все мыслители домарксова периода, Пестель не понимал, что государство является органом подавления одного класса другим, господствующим классом. В его представлении государство выступает как орган, призванный обеспечить благо всего общества. Цель государства, — пишет он, — «состоит в благоденствии всего общества вообще и каждого из членов оного в особенности»? (Курсив П. И. Пестеля. — Р. Я.).
По мнению Пестеля, русский народ «не есть принадлежность или собственность какого-нибудь лица или семейства».10 Эти мысли Пестеля были направлены своим острием против идеологов самодержавия, рассматривавших Россию как вотчину царя, а население ее как его крепостных. Пестель всеми фибрами души ненавидел самодержавие, называя его зловластием, тиранией, деспотией и был сторонником демократической формы правления, под которой он подразумевал республику, народовластие (или народодержавие, общедержавие, как писал он в своем словаре терминов).11
Пестель рассматривает государство как историческое явление, подверженное изменениям в соответствии с изменениями человеческого общества. Сначала, когда территория государства была незначительна, оно облекалось в форму демократии; с увеличением же территории, когда уже нельзя было всем гражданам собираться для решения различных вопросов на одном месте, «возникла аристократия, а потом и вся феодальная система со всеми ее ужасами и злодеяниями».12
Как большую заслугу Пестеля следует отметить, что он, в отличие от многих буржуазных идеологов: Локка, Монтескье, Б. Констана, Бентама, В. Гумбольдта и др., выявил несовершенство и пороки хваленой представительной, конституционной монархии, прикрывающей власть монарха или олигархов. Он говорил, что «во Франции и Англии Конституции суть одни только покрывала, никак не воспрещающие министерству в Англии и королю во Франции делать все, что они пожелают».13 Он отвергал модную в ту эпоху теорию разделения властей, считая, что суть дела заключается не в механическом разделении власти, а в ее приближении к народу. Пестель был противником двухпалатной системы и выдвигал в качестве наиболее совершенной формы правления республику с однопалатным парламентом — народным вечем.
Равнодушным остался Пестель и к учению Монтескье и его последователей о влиянии естественно-географических условий на государственное устройство различных стран, в частности, к их утверждению о невозможности организации республиканской формы правления в больших государствах. В этом вопросе Пестель выступает как продолжатель воззрений Радищева, впервые подвергшего резкой критике эти положения Монтескье, Руссо и доказавшего, что «доброе правление — республика может существовать и в государствах, занимающих большие пространства».
Оригинальность и самобытность Пестеля можно проследить и по его взглядам на право. В освещении вопросов права он так же, как и при исследовании вопросов о государстве, стоит на идеалистических позициях. Он, разумеется, не пытался и не мог вскрыть сущность права и не понимал, что правовые отношения коренятся в материальных условиях жизни, что право является волей господствующего класса, возведенной в закон. Пестель не был в состоянии определить и классовую природу закона, рассматривал его лишь как средство для обеспечения блага всего общества. Но, несмотря на идеалистичность взглядов Пестеля в области права, они были весьма гуманными и прогрессивными. Через все его высказывания по вопросам права красной нитью проходит идея равенства, которая, как писал В. И. Ленин, была самой революционной идеей в борьбе со старым порядком абсолютизма вообще и с старым крепостничеством.14 Под равенством Пестель подразумевал уничтожение сословных привилегий, а не уничтожение классов.
Большой интерес представляет учение Пестеля о законе. Законы, по его мнению, должны быть ясными, понятными, справедливыми и простыми. Они должны быть одинаковыми для всех. В этом вопросе Пестель также следует за Радищевым, выдвинувшим в категорической форме положение о том, что «властитель первый в обществе есть закон, ибо он для всех один».15 Наибольшее значение Пестель придает справедливости законов. Она состоит в том, чтобы законы не противоречили нравам и обязанностям членов общества, стремящихся к благоденствию.16 Между целями, стоящими перед государством и законом, никакого противоречия быть не должно. Цели их идентичны, едины.
Пестель считал, что законы могут оказать на общество большое воздействие, являясь как бы наставниками, воспитателями народов и могут определить даже их деятельность. «Самые действительные наставники народов суть законы государственные: они образуют, и так сказать, воспитывают народы и по ним нравы, обычаи, понятия, вид свой и деятельность свою получают. От них исходят направление умов и волей и потому утвердительно сказать можно, что политические и гражданские законы соделывают народы таковыми, каковыми они суть».17
Большой интерес вызывают взгляды Пестеля в области уголовного права или, как он пишет, «карательных постановлений». Под преступлением он понимает действия индивидов, нарушающие «обязанности свои и права ближних», и направленные против общественного блага. «Всякое действие, сему благоденствию противное или ему вредящее, признаваемо должно быть преступлением».18
Второй признак преступления — наличие волевого начала; действия людей, совершенные несознательно, без участия их воли, не. могут рассматриваться как преступления. «Деяние без воли не может быть признано преступлением, а воля без деяния не может подлежать наказанию».19
Известный интерес представляет разработка Пестелем специальных вопросов уголовного права, в частности, вопросов, связанных с понятием стадий развития преступной деятельности, вины и др. Пестель считает, что человек только тогда подлежит уголовной ответственности, если его воля нашла конкретное выражение в определенных преступных действиях. При определении наказания необходимо также учитывать степень подготовленности преступления и близость его последствий. Пестель считал, что нельзя наказывать людей лишь за одни намерения, предположения. Эту мысль он подтвердил и в своих показаниях следственному комитету. «Подлинно большая разница между понятием о необходимости поступка и решимостью оный совершить: рассудок может говорить, что для успеха такого-то предприятия нужна смерть такая-то; но еще весьма далеко от его умозаключения до самого покушения на жизнь: человек не скоро доходит до такого состояния или расположения духа, чтобы на смертоубийство решиться; во всем наблюдается в природе постепенность. Дабы способным сделаться на смертоубийство, тому должны предшествовать не мнения, но деяния».20
Как видно из этих слов, Пестель выступал против объективного вменения, института, устанавливающего ответственность даже при отсутствии вины. Объективно вменение широко практикуется в империалистических государствах и в наши дни. Буржуазное уголовное законодательство карает подчас самым суровым образом не только за «голый умысел», но даже за «опасные мысли», политические убеждения. Например, пресловутый закон Смита гласит, что лица, придерживающиеся определенного образа мыслей (читай: коммунисты и все вообще прогрессивные деятели, мыслящие иначе, чем империалисты), являются преступниками и подлежат наказанию. Яркой иллюстрацией к этому положению может служить процесс 11 деятелей Компартии США в 1949 г. в Нью-Йорке, когда американская реакция осудила их не за действия, а за их образ мыслей, теоретические воззрения.
Следующий момент, на который должен обратить внимание законодатель, по мнению Пестеля, — неизбежность наказания. «Наказание должно быть неизбежно и последовать как можно в скорейшем времени после преступления».21 По мысли Пестеля, неизбежность и скорость наказания, каким бы оно незначительным не было, действует на людей сильней, чем страх перед большим наказанием, но сопряженный с надеждой избежать его. Пестель считает, что никогда не следует прощать преступление, ибо это действует на людей развращающим образом, возбуждая в них надежду на безнаказанность, а это приводит к усилению преступности.
Пестель был принципиальным противником жестоких наказаний, утверждая, что чрезмерная строгость наказания вместо того, чтобы помочь человеку исправиться, только озлобляет его. Жестокие наказания, писал он, заставляют преступника прибегать к различным «сильнейшим средствам, чтобы избежать их» и совершать для этого подчас еще ряд новых преступлений. При определении наказания, пишет Пестель, следует иметь в виду еще одно обстоятельство, а именно — право человека на оборону, на защиту своей жизни. Поэтому каждый человек, подвергшийся нападению со стороны, обладает правом «убить того, который стремится лишить его жизни, если не имеет других средств для своего спасения».22
Признание Пестелем, вслед за А. Н. Радищевым, А. П. Куницыным и др., права на необходимую оборону следует рассматривать в более широком аспекте, исходя из его общей государственно-правовой концепции, т. е. признания за народом права на восстание против угнетателей. Угнетенные народы, пишет он, с пламенным желанием стремятся «к избавлению себя от нестерпимого ига аристократов и богатых». «Действие народов в сем случае есть действие оборонительно, ибо они не налагают ига на аристократов и богатых, но только себя от их ига избавить хотят».23