Александр III отверг проект манифеста о созыве Земского собора, составленный графом Игнатьевым. «Я слишком глубоко убежден в безобразии представительного начала, чтобы когда-либо допустить его в России в том виде, как оно существует по всей Европе»14. — заявил император. Даже в форме Земского собора «представительное начало» было для него неприемлемым.
Граф Игнатьев был отправлен в отставку. Период колебаний закончился. Новым министром внутренних дел, фактическим главой правительства стал граф Дмитрий Толстой.
Сергей Витте подчеркивает, что Александр III всегда сам назначал каждого министра. Даже в первую половину царствования, когда он находился под сильным влиянием Победоносцева, окончательное решение оставалось за императором. Он выбрал графа Дмитрия Толстого (1823—1889). «Имя гр. Толстого, — писал Михаил Катков, — само по себе уже есть манифест, программа»15. Английский историк Хью Сетон-Уотсон резюмирует: «Дмитрий Толстой стал известен в русской исторической литературе, как один из наиболее ханжеских и наиболее влиятельных реакционеров XIX в. Его единодушно ненавидели все русские и либеральных, и радикальных взглядов. Скорее консервативный Чичерин написал в своих воспоминаниях: «Можно назвать лишь немного людей, причинивших такой вред России»16.
Назначение Дмитрия Толстого министром внутренних дел было его возвращением на государственную службу. В 1866 г., после выстрела Каракозова, Дмитрий Толстой занял пост министра просвещения, став одновременно обер-прокурором Синода. Только в 1880 г, Лорис-Меликов убедил Александра II отправить графа Толстого в отставку. Александр III знал, что найдет в графе Толстом человека, который сможет «распутать узел реформ», полученный им в наследство. Император мог теперь опереться на «Тройку»: Константин Победоносцев — Дмитрий Толстой — Михаил Катков. Сын министра внутренних дел был женат на дочери издателя «Московских ведомостей», что подчеркивало единодушие «Тройки».
30 мая 1882 г. Дмитрий Толстой был приглашен во дворец к императору, который сообщил ему о назначении. Граф Толстой рассказал, вернувшись домой, о разговоре. В ответ на предложение занять пост министра внутренних дел (что фактически означало — возглавить правительство). Толстой ответил, что он уже стар, и не способен менять свои взгляды. На вопрос царя, какие взгляды он имеет в виду. Толстой ответил, что, по его убеждению, история России складывалась вокруг дворянства, в минувшие 25 лет было сделано все, чтобы подорвать роль этого класса. Александр III ответил, что совершенно согласен с ним17.
Второй вариант этого разговора изложил в своих мемуарах граф Валуев со слов Дмитрия Толстого. Граф Толстой будто бы сказал царю, что не признает «крестьянской России» и добавил: «Ваши предки создали Россию, но они нашими руками ее создали». При этих словах, якобы царь «покраснел и отвечал, что он этого не забывает»18.
Характер Дмитрия Толстого, опытного царедворца, «доводящего раболепство и угодничество до тех крайних пределов, которые обыкновенно нравятся царям, но во всех порядочных людях возбуждают омерзение»19, дает основание предполагать, что более точна первая версия разговора. Тем не менее, можно не сомневаться, что разговор о дворянстве шел. Ибо этот вопрос стоял первым в программе нового царя. Обнаруженная в архивах в 1993 г. «Записка», адресованная Александру III генерал-адъютантом Отгоном Рихтером, долгие годы командовавшим императорской главной квартирой, человеком из ближайшего окружения императора, говорит об этом же. Генерал Рихтер — военный, а не государственный деятель — позволяет себе представить в марте 1883 г. программу правительственной деятельности, выделяя в ней три вопроса: экономический, административный и сословный. В частности, в «Записке» настоятельно рекомендуется: «Дворянством, как ближайшею опорою трона, необходимо дорожить, его нужно поднять в собственных глазах...»
Генерал Рихтер указывает на важнейшее следствие реформ «последнего царствования», которые он считает
«благодетельными» и вызванными «настоятельными требованиями жизни»: они привели к «умалению» чтоб не сказать уничтожению привилегий, которыми пользовалось дворянство». Дело было не только в изменении материального положения помещиков, потерявших крепостных. Дворянство потеряло ощущение главного, господствующего класса. Когда распалась «цепь великая», сковывающая Россию, она, по выражению Некрасова, ударила «одним концом по барину, другим по мужику». Мужик к ударам привык, а помещики, дворянство восприняли их очень болезненно. Но проблема была не в них, а в самодержавии. «Понятие о государственном строе, — объяснял генерал Рихтер, — вылилось в формулу Царь и народ, т. е. представляя ее графически — высокий столб, на вершине которого Царь, а основание покоится на необъятной стихийной силе, называемой народом. Пока масса спокойна, все хорошо, но кто поручится, что она никогда не заколышется?» Оттон Рихтер предлагает другую геометрическую фигуру для государственного строя России — пирамиду — «на вершине Царь, а посредствующими слоями между ним и народом — дворянство, (войско), духовенство и торговое сословие»20.
Генерал не сделал открытия — его «Записка» демонстрирует распространенность представления об антидворянской направленности реформ Александра II.
Василий Ключевский в конце жизни пришел к формуле: «...с 25 февраля 1730 г. каждое царствование было сделкою с дворянством, и если сделка казалась нарушенной, нарушившая сторона подвергалась преследованию противной и ссылкой или заговором и покушениями»21. Современный биограф Александра III считает, что уже в самом начале его царствования он имел общий план контрреформ, «призванных устранить противоречия, внесенные в самодержавную монархию учреждениями и установлениями 60-х годов»22. Главными линиями «общего плана» были: контроль самодержавной власти и сделка с дворянством — фундаментом самодержавия. На «Записке» генерала Рихтера император написал резолюцию, адресованную графу Толстому: «Прочтите эту Записку, а при докладе Я поговорю с вами об этом».
Новый император хотел переделать все. Прежде всего перемены наступили в армии. Новая форма была введена летом 1882 г. «Изящные мундиры красивой армии Царя-Освободителя не шли к массивной фигуре нового Государя. Александр III не считался с эстетикой, требуя национального покроя и практичности». Историк русской армии с огорчением констатирует: «Армия стала неузнаваемой... Офицеры стали похожи на обер-кондукторов, гвардейские стрелки — на колодочных надзирателей...»23. Переменить форму в армии было несложно. Больше времени потребовали главные контрреформы.
Деятельность контрреформаторов развивалась в трех направлениях: система просвещения, местное самоуправление (земства), суд. Изменение университетского устава 1863 г. было проведено в 1884 г. Сергей Витте сформулировал причину трудностей, которые встречала самодержавная власть: «Просвещение возбуждает социальную революцию, но народное невежество ведет к военным поражениям». Дмитрий Толстой был назначен министром просвещения с задачей обеспечить «правильное воспитание» молодежи (после выстрела Каракозова). Он был уволен в отставку (после взрыва Зимнего дворца Степаном Халтуриным) в порицание за невыполнение задачи. В 1885 г., беседуя с молодым немецким дипломатом Бернгардом фон Бюловым, граф Толстой объяснял: «Прежде всего, нам нужно уничтожить нигилизм»24. Террор 70-х годов, завершившийся «центральным актом» — убийством Александра II, свидетельствовал о серьезности опасности. Источником «нигилизма» было образование, гнездом заразы — университет. «Нас в университетах, — говорилось в листовке середины 80-х годов, — около 12600; неужели мы, «соль земли русской», не можем дружным натиском что-нибудь сделать»25.
В абсолютных числах русские университеты опережали все другие страны, кроме США, по количеству студентов. За 1875— 1885 гг. число студентов возросло вдвое (с 5679 до 12939).26 Университетский устав 1863 г. дал университетам «республиканское устройство», иначе говоря — широкую автономию. Устав 1884 г. уничтожил университетское самоуправление, подчинил преподавание университетскому начальству и министерству просвещения, усилил инспекторский надзор за студентами — введение в 1885 г. формы позволяло контролировать их поведение и вне учебного заведения. Были запрещены землячества, резко усилилась цензура вообще и библиотечных книг в частности.
Василий Маклаков, виднейший русский либеральный деятель, поступил в университет после 1884 г.: он уже носил форму, старшекурсники ее не носили. «Так смешались, — пишет он в воспоминаниях, — и различались по платью питомцы эпохи «реформ» и питомцы «реакции». Устав 1884 г., свидетельствует Маклаков, «больнее ударил по профессорам, по их автономии, чем по студентам».
«Университет, особенно Московский, — вспоминает Василий Маклаков, — для моего поколения казался обетованной землей, оазисом среди мертвой пустыни»27. Университет представлялся оазисом после гимназии. Система школьного образования была делом рук Дмитрия Толстого. С 1871 г. в основу преподавания в гимназиях были положены древние языки. 41%. времени был посвящен изучению латинской и греческой грамматики. Сторонники системы указывали, что в прусских и саксонских школах древним языкам отдавалось 47—48% времени. Изучение грамматики («умственная гимнастика», как считал граф Толстой) не вызывало восторга учеников.
В связи с тем, что в России не хватало преподавателей древних языков, их приглашали из славянских стран, не считаясь с тем, что знание ими русского языка, как правило, было недостаточным. В результате в 1872—1890 гг. из ста учеников только 8—9 кончали гимназию в срок, т.е. за 8 лет. Вообще заканчивали гимназию не более 37%. «Выходило, — подводит итог Павел Милюков, — что не школа существует для учащихся, а учащиеся для школы»28.