В 1901 г. в журнале "Жизнь" была напечатана "Песня о буревестнике", после которой титул "буревестника" был усвоен самому Горькому. Секрет успеха этого не слишком удачного произведения был все тот же: созвучие эпохе. "Литературно ″Буревестник″ убог, – писал впоследствии Зайцев, – Но сам Горький – первый, в ком так ярко выразилась грядущая (плебейская) полоса русской жизни. Невелик в искусстве, но значителен, как молодой Соловей-Разбойник" (Зайцев. Максим Горький. – Pro et contra. C. 116). "Пусть сильнее грянет буря", – было общее чаяние интеллигенции.
В 1900 г. Горький вошел в товарищество "Знание" и стал его идейным руководителем. Одним из его начинаний стали "Сборники товарищества ″Знание″", первый из которых, вышедший в 1904 г., открывался программным произведением Горького – поэмой "Человек". По прошествии века кажется, что горьковский "мятежный Человек", который "шествует … сквозь жуткий мрак загадок бытия – вперед и – выше, все – вперед и – выше" чем-то похож на терминатора голливудских боевиков. "Созданья его творческого духа", сопутствующие Человеку – Любовь, Надежда, Вера, Дружба – оцениваются автором невысоко. Его восхищение вызывает только Мысль, которая почему-то отделяется от "созданий творческого духа". Она всесильна и непобедима.
"И только Мысль – подруга Человека, и только с ней всегда он неразлучен, и только пламя Мысли освещает пред ним препятствия его пути, загадки жизни, сумрак тайн природы и темный хаос в сердце у него.
Свободная подруга Человека, Мысль всюду смотрит зорким, острым глазом и беспощадно освещает все:
– Любви коварные и пошлые уловки, ее желанье овладеть любимым, стремленье унижать и унижаться и – чувственности грязный лик за ней.
– Пугливое бессилие Надежды и Ложь за ней – сестру ее родную – нарядную, раскрашенную Ложь, готовую всегда и всех утешить и – обмануть своим красивым словом.
– Мысль освещает в дряблом сердце Дружбы ее расчетливую осторожность, ее жестокое, пустое любопытство и зависти гнилые пятна, и клеветы зародыши на ней.
– Мысль видит черной Ненависти силу и знает: если снять в нее оковы, тогда она все на земле разрушит и даже справедливости побеги не пощадит.
– Мысль освещает в неподвижной Вере и злую жажду безграничной власти, стремящейся поработить все чувства, и спрятанные когти изуверства, бессилие ее тяжелых крылий, и – слепоту пустых ее очей…" (печ. по изд. Максим Горький. Pro et contra. С. 44).
Уничтожающую критику "Человека" дал Д.В. Философов: "″Человек″ – это квинтэссенция банальности, и вовсе не только с эстетической точки зрения. По своей форме это стихотворение в прозе ничтожно, но совершенно невинно. Редакции всех журналов переполнены подобными упражнениями начинающих писателей. Оно особенно некультурно, пошло по своему содержанию главным образом потому, что оно абсолютно не трагично". (Философов. Завтрашнее мещанство. – Pro et contra. C. 688). Горький и сам не обольщался по поводу собственных стихов. Ходасевич приводит в воспоминаниях следующий диалог:
"– А скажите, пожалуйста, что мои стихи, очень плохи?
– Плохи, Алексей Максимович.
– Жалко, ужасно жалко. Всю жизнь я мечтал написать хоть одно хорошее стихотворение" (Ходасевич. Горький. – Pro et contra. C. 152).
Ходасевич свидетельствует, что Горький был очень скромен в отношении художественной формы своих произведений. С точки зрения содержания они казались ему "защищенными", а в форме он и сам не находил "гибкости, сложности, изящества", свойственных русским классикам.
В начале XX века Горький обратился к жанру драмы. Это был в то время жанр модный и востребованный. Новаторский театр Чехова, режиссура Станиславского, проникавшие в русскую публику новинки – драмы Ибсена, Гауптмана, Метерлинка, – все это вдохновляло многих писателей пробовать силы в качестве драматургов. Драматургическим дебютом Горького стала пьеса "Мещане", премьера которой состоялась в марте 1902 г. (во время гастролей Московского Художественного театра в Петербурге).
18 декабря 1902 г. на сцене Московского Художественного театра в Москве состоялась премьера пьесы ″На дне″.
Пьеса "На дне" – социально-философское произведение, являющееся, по мнению многих вдумчивых критиков (например, Ходасевича) центральным в творчестве Горького. "Как бы к Горькому ни относиться, драма ″На дне″ переживет и ругань его врагов, и кликушеские восторги подобострастных друзей", – писал Д.В. Философов (Философов. Горький о религии. – Pro et contra. C. 719). "Основной вопрос, который я хотел поставить, – сказал сам Горький, отвечая на вопрос корреспондента газеты "Петербургские новости" 13 июня 1903 г. ), – это – что лучше: истина или сострадание?". "Ее основная тема – правда и ложь", – писал много лет спустя Ходасевич (Ходасевич. Горький. – Pro et contra. С. 139). Таким образом, пьеса органично встраивается в ряд уже упомянутых произведений, так или иначе затрагивающих эти вопросы. "На дне" – пьеса неоднозначная, допускающая различные толкования, в том числе и несогласные с замыслом своего автора. В ней отразился личностный конфликт самого автора: противоречие между Горьким-идеологом и Горьким-человеком.
"Заглавие пьесы ″На дне″ принадлежит Андрееву, – вспоминал Бунин. – Авторское заглавие было хуже: ″На дне жизни″". И приводил слова самого Андреева: "Вот, написал человек пьесу. Показывает мне. Вижу: ″На дне жизни″ Глупо, говорю. Плоско. Пиши просто: ″На дне″. И все Понимаешь? Спас человека. Заглавие штука тонкая" (Бунин. Собр. соч. т. 9. С. 294).
В пьесе много горькой правды – и много возвышающей лжи. Реалистическая правда о "бывших людях", прозябающих в полузверином состоянии, давит и угнетает. Сама обстановка, в которой развертывается действие пьесы, отсылает в какой-то первобытный, каменный век: "Подвал, похожий на пещеру. Потолок – тяжелые, каменные своды, закопченные, с обвалившейся штукатуркой". Все "грязное", "исковерканное", "изодранное". О Сатине – одном из главных героев пьесы, в начале первого действия говорится, что он "проснулся, лежит на нарах и – рычит". У половины обитателей ночлежки нет имен – только клички-прозвища или фамилии, тоже звериные, почти неотличимые от прозвищ: Клещ, Квашня, Барон, Актер, Кривой Зоб. Персонажи пьесы и обращаются друг к другу, как к скотине: "Ты чего хрюкаешь?"; "Козел ты рыжий!"; "Молчать, старая собака!"; "Ах, псы!". Мораль, которую проповедуют (нередко афористично) "бывшие люди" – "закон джунглей", жестокий и циничный: "Честь-совесть тем нужна, у кого власть-сила есть…"; "Всякий человек хочет, чтобы сосед его совесть имел, да никому, видишь, не выгодно иметь-то ее…"; "У всех людей – души серенькие… все подрумяниться желают…"; "Ежели людей по работе ценить… тогда лошадь лучше всякого человека…" и т.д. И хотя никак нет оснований утверждать, что это автор проповедует такую мораль, афористичность формулировок явно нацелена на запоминание. По-видимому, и эти циничные сентенции вызывали восторг определенной части публики. "″Солнце всходит и заходит″ – почему эту острожную песню пела чуть не вся Россия?" – с недоумением спрашивал себя Бунин. На этот же вопрос пытался ответить митрополит Вениамин (Федченков): "…Тогда пошла мода на песнь Горького ″Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно″… На переменах во всех классах распевали ее по коридорам обоих этажей голосистые дети отцов, дьяконов и дьячков. Начальство забеспокоилось не на шутку и стали ″запрещать″… Но кажется, нам нравилось больше само пение, а не содержание песни. Потом мода схлынула и забыли о ней. Но одному певцу, прекрасному солисту-тенору Херсонскому, потом припомнили ее, и при чистке после второго бунта уволили его из нашей семинарии, он поступил в Астраханскую" (На рубеже двух эпох. С. 120).
Более консервативную публику обилие "горькой правды" в пьесе шокировало. По поводу пьесы в юмористическом разделе газеты "Петербургский листок" появилась такая сценка:
"К пьесе ″На дне″.
Сам Максим: Шулер! Мошенник! Вор! Пьяница! Убийца!
– Как вы смеете! Городовой!
– Что вы? Зачем городовой? Это я ″гимн человеку″, а не то, что… иное прочее" (Максим Горький в карикатурах и анекдотах. С. 28).
"На дне" – вещь, представляющая большой постановочный интерес – не случайно на протяжении столетия она не сходит со сцены, независимо от отношения общественного мнения к Горькому. В пьесе очень мало пространных монологов, короткие реплики туго переплетены в цельную ткань повествования, но каждый персонаж наделен своим индивидуальным, запоминающимся характером. Жестокий ханжа Костылев, "красивый зверь" Василиса, отчаянный Васька Пепел – тоже не лишенный черт "красивого зверя", но с ностальгией о человеческом возрождении (само прозвище его "Пепел" указывает на возможность "восстать из пепла"); симпатичная, но слабая Наташа, которой все же не достает силы и способности воскрешающей любви, праздная мечтательница Настя, страдалица Анна – ропщущая жертва, муж Анны Клещ – палач и жертва в одном лице, – каждый из них выписан вполне определенно и в то же время открывает простор для индивидуальной трактовки. Как ни странно, наименее запоминающимся характером наделен "главный резонер" и "положительный герой" пьесы – Сатин (фамилия его от латинского – satis "довольно", "достаточно").