Красный – это не только цвет лица героев, цвет их одежды, это еще и цвет самой жизни. «Дед представил себе отца, каким он помнил его давным-давно, с детства, – жилистым, красным, с громовым смехом и с вечной такой живою, точно часть его самого глупой скороговоркой: «Ну-с, и вот сам Мартын с балалайкой» (I, 566). Все отмечают, что это уже и не человек вовсе, а живой труп.
«Душа-то…души-то ведь уж нет, а?» – восклицает дед Ознобишина» (I, 570). И только «жалко-грустная полоска красного света над окном столетнего» свидетельствует о еще теплящейся жизни внутри него.
Кроме того красный цвет – это цвет крови. Особенно зловеще выглядят капли крови на белесой лебеде. После падения Игната с лесов «в Анну вошло вплотную слепое, бесщекое, скуластое лицо с живою, притаившейся полоской крови у губ… На кустиках белесой лебеды тяжело горели разбрызганные капли» (I, 528). Анне показалось это нехорошим знаком, и она попросила мужа не продолжать строительство на крови. Хотя Ознобишин и «знал, что кровь Игната была не на лебеде около завода, а здесь в душе Анны, что это в ней светилось какое-то случайно вспыхнувшее белое пятно, и вот теперь его заволокло кровью. От этого в нем самом болезненно сжалось сердце, почудилась ржавая соль крови во рту…» (I, 531).
Он все же не отказался от затеи строительства винокуренного завода. Это было не последнее красное предзнаменование. В последней главе выползает вдруг красноватый столб.
«Долго выползал, увязнув в дымчатой сини. Вот закруглился и воткнулся концом в небо, концом в поля. Потом, дуга красного круга, вышел крест… Долго смотрел на него Ознобишин. Улыбнулся, поднялся, отряхнул снег… Взял ружьё… Эй, погоди ещё ставить крест над полями!» (I, 574). Но красный крест, сотворенный морозом и солнцем, стал уже предвестником чего-то нехорошего и «сплошь встал и стоял над сухотинскими или дехтянскими, или надо всеми полями». После этого знамения Ознобишин решил взять судьбу в свои руки. А судьба оказалась – «вороная с голубым отливом», понесшая через поля Машу и Аню. Не сумел остановить разгоряченных коней Ознобишин, и Анна выпала из саней, как впоследствии и из его жизни. Вечером он признался, что хотел гибели ещё не родившегося ребенка. Признание привело Анну в ужас. Несколько дней спустя после этого случая Анна вошла в комнату прадеда Ознобишина «с букетом оранжерейной герани, точно вымоченные в теплой крови, – такие красные, вещие были цветы. Запах от них шел густой, кадильный».(I, 583). Как будто свою жизненную энергию принесла Анна вместе с цветами, и через этот кадильный красный запах набрался столетний жизненных сил и спросил «не по могильному глухо, а молодо, отчетливо весело даже: «Праправнук?» Это была их последняя встреча. На следующее утро «началось то, во что не хотели верить, но чего ждали тайно» (I, 583).
Красный цвет в поэме имеет двоякое значение. С одной стороны, это показатель присутствия в человеке жизненных сил, жизненной энергии, с другой – это вещий, а вернее зловещий цвет, предупреждающий о грядущем несчастье, в конечном счете о смерти.
Цветовой контраст с красным составляет белый цвет. По количеству употреблений он стоит на втором месте и равняется 14,8% от общего числа колоронимов. Этот прием используется Сергеевым-Ценским при противопоставлении двух сестер Маши и Анны: «Тонкая, гибкая Анна была как девочка рядом с крепкой Машей. В маково-красном была Маша, в белом Анна…» (I, 536). В словесной ткани образа Анны белый цвет оказывается лейтмотивом, и нарисована она так, что в ней больше от призрака, чем от живого человека: «Анна сидела в спальне на своей кровати белая, безжизненно бросив вдоль колен руки» (I, 528), «труп Анны одели в белое», «тело Анны в белом, осыпанное свежими цветами, лежало нарядное и тихое, как сонное (I, 591). И даже не родившийся ребенок Анны представляется Ознобишину белым призраком. «Призрак этот круглился все больше, и придвигался ближе, и делался, наконец томительно страшным, как всякий смысл» (I, 516). Признаком безжизненности и болезни становится в тексте белая одежда (понева). «Все трое стали у крыльца в ряд: праздник был, – стояли в белых поневах и говорили просто: «Сглазила барыня». И здесь же: «Ребенка держала Устя неотрывно-крепко, так, как будто и не было его; был просто нарост спереди на ее теле, одетом сплошь в белую поневу» (I, 535).
Контрастирует белый цвет не только с красным, но и с черным цветом. Белый и черный противопоставляются в поэме как Ознобишины и народ.
«Куски белого хлеба внизу бросал Ознобишин Красногону Целую» (I, 515) и «дед Ознобишин ест жирно намазанный медом длинный кусок белого хлеба (I, 530), в то время как уголки флигеля, где расположились рабочие «насквозь пропитались ими: их сапогами, онучами, чайниками, ложками, инструментом, ковригами черного хлеба и едким рабочим потом» (I, 511).
Белый и черный часто употребляются в пределах одного предложения: «Никита представлял себе сытую черную корову с двухведерным выменем парного молока» (I, 498); «кончики ушей у Дяди были черные, бабки – белые, звуки были лица слепые и зрячие, звуки были – ладони», белые и черные, тонкие, не знавшие труда, и широкие, в мозолях» (I, 528). Для Анны, например, многое видится в черно-белом свете: «Оба в ней долго росли, выросли, ушли каждый в свою череду: в черную ушел Иголкин, в белую – Игнат...
В доброй – белой – роились… надежды. А черного была сплошная туча, и глядеть в глаза этой туче боялась Анна» (I, 522).
Иногда эти два цвета меняются значениями: черный приобретает положительное значение, а белый отрицательное. Например, «ждали черных и теплых, как земля густых и курчавых, как овчина, а пришли синевато-белые, холодные, насмешливые» тучи. Во время злополучной поездки на жеребцах Анна сидела онемев: «Белое волочилось мимо, вырывалось из-под ног чудовища впереди, летело клочьями с обеих сторон, а чудовище было многоногое, черное, как в детской сказке, звонкое, с горячими ноздрями» (I, 577).
Черное и белое, добро и зло – две стороны одной медали. Две категории взаимосуществующие, и причем одна никогда не исключает другую.
На третьем и четвертом месте по количеству колоронимов стоят соответственно желтый и синий цвета.
Желтый цвет представлен прилагательным желтый и глаголом желтеть. Прилагательное желтый характеризует свет, блеск, блики, производимые различными источниками света, которые ложатся очень часто на лица; на лицо Анны: «Анна была вся прямая и белая с легкими излучинами на лице, окрашенными от свечей в желтый цвет…» (I, 589); или на лицо столетнего: «Лампадный свет расплывался на его обтянутой голой голове маслянистым желтым кругом…» (I, 563). Желтый цвет – цвет нездорового лица – сопровождает на протяжении жизни Анну. С помощью нагнетения желтого создаются впечатление предобморочного состояния героини. «Солнце стояло прямо над головой, – от этого, что ли, пожелтело в глазах Анны: желтые стены, желтая земля, желтый Игнат, желтые руки у Фомы Ивановича, желтые тяжелые сапоги кругом, то в желтой извести, то в опилках. Потом двинулось все щербатыми кругами…» (I, 528).
Желтый цвет – это цвет осени, соломы. Жнивья. Осень – праздник смерти, и желтый цвет осени становится символом смерти природы. Солнце золотит, преображает все живое на земле, но в то же время доводит и до смертельно-желтого состояния. Иногда его становится «ненужно много», и на поля приносило и стелило «желтый дым», и на хлебах вспыхивали ржавые пятна и полосы как проказа» (I, 541). Но летом, когда еще далеко до осени, солнце делает чудеса. «От солнца, как всегда летом загорала Анна, и вошла в не упругость, похожая на силу» (I, 532). Под действием солнечных лучей преображается природа. «Вечерами трава вдоль дороги между хлебами становилась горячей, красно-оранжевой, а белые гуси в ней синими, точно окунуло их в жидкую синьку. Из-за скомканной около горизонта кучи лиловых облаков, уже утопивших солнце и солнечные лучи прорывались в одиночку то здесь, то там и звонко раскланивались с полями. Какие нежилые становились поля, все махровые, мягкие, изжелта-розово-голубые» (I, 532).
Итак, желтый цвет в поэме носит многозначный характер. Желтый цвет – это цвет болезненного состояния человека и цвет увядания природы осенью. С другой стороны – это цвет, питающий посредством солнца все живое на земле.