Осознание своей греховности шут ставит себе в заслугу. За раскаяние он добивается награды в этом мире, и потому его действия снижают высокую идею. Это ложный юродивый, с традициями юродства его связывает только внешняя сторона, для Достоевского мало важная (тех показных черт, которые заимствует у юродивого шут, настоящий юродивый в романах Достоевского лишён, о чем будет речь в следующих главах).
3. ХРАНИТЕЛИ «ВЫСШЕЙ ИСТИНЫ»
В этой главе мы рассмотрим следующих героев романов Достоевского: архиерея Тихона («Бесы»), странника Макара Долгорукого («Подросток») и старца Зосиму («Братья Карамазовы»). Эти герои, как правило, высказывают идеи самого автора о сущности христианской веры, о положении человека в мире. Комплекс этих мыслей частично близок идеологии юродства (идея вины каждого человека, необходимости попрания своего Я и др.), но назвать этих героев «юродивыми нельзя: ведь юродство – это жизнь по христианским законам в миру, среди обычных людей. Данные же герои исключены из обычной жизни. Они не затворяются от людей, но и не живут их жизнью. Они вдали от соблазнов этого мира, а потому их подвиг не является юродством. Тихон и Зосима живут в монастыре. Макар странничает, и хотя он постоянно среди людей, он не связан с ними, не участвует непосредственно в их жизни. Эти герои совершают подвиг христианской жизни на земле, но подвиг их – индивидуальный, обособленный (они сами много говорят об этой беде современного мира – обособленности). Юродивый проповедует действиями, своим поведением, всем своим образом жизни. Тихон, Макар и Зосима проповедуют словом. Их функцию в мире скорее можно назвать «сохранением святости», чем её использованием в реальных условиях жизни, как это делали юродивые. Но подвиг их не менее важен, чем юродство. Рассказчик "Братьев Карамазовых" пишет о необходимости русскому человеку знать, что где-то сохраняется истина: «Если у нас грех, неправда и искушение, то все равно есть на земле там-то, где-то святой и высший; у того зато правда, тот знает правду; значит, не умирает она на земле, а, стало быть, когда-нибудь и к нам перейдет и воцарится по все земле, как обещано» (XIV, 29). Так же думает о старце Зосиме и Алеша: «Не смущало его нисколько, что этот старец все-таки стоит перед ним единицей: «Все равно он свят, в его сердце тайна обновления для всех, та мощь, которая установит, наконец, правду на земле, и будут все святы, и будут любить друг друга, и не будет ни богатых, ни бедных, а будут все как дети Божии и наступит настоящее царство Христово» (XIV, 29).
Несмотря на то, что герои эти не являются юродивыми в полном смысле этого слова, в их образах есть некоторые черты юродства. Тихон, Макар и Зосима выполняют в романах роль духовного руководителя главного героя. Зосима вообще является «старцем», т.е. наставником для многих людей. Повествователь говорит: «Старец – это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу, в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаёте её ему в полное послушание, с полным самоотрешением. Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно, в надежде после долгого искуса победить себя» (XIV, 85). Таким образом в старчестве мы видим воплощение идей Достоевского о добровольном отрешении человека от воли и разума, от самого себя. Но видим также и личность, наделенную духовной властью направлять остальных людей. Такую духовную власть получал юродивый в результате долгого аскетического попрания собственного Я. Такая духовная власть есть проявление юродства, свидетельство причастности человека высшему миру.
Тихону и Зосиме помогает в духовном наставничестве дар предвидения. Тихон угадывает, что Ставрогин замышляет самоубийство. Зосима предчувствует грядущую катастрофу в семействе Карамазовых и многое другое. Этим даром были наделены и реальные юродивые, и дар этот является так же свидетельством принадлежности иному миру.
Юродство подразумевает нарушение норм падшего мира, насмешку и издевательство над ними с целью показать их несостоятельность. Тихон, Макар и Зосима переворачивают представления обычных людей о жизни монахов и странников, о христианских нормах. Вместо проповеди аскетизма они говорят о «радости» жизни. Вместо догматизма проповедуют свободное общение с Богом. Вместо фанатического мистицизма они демонстрируют здравомыслие и веру в науку. Архиерей Тихон считает галлюцинации Ставрогина болезнью. Зосима рекомендует от галлюцинаций пурген. Всё в этих героях «странно» для окружающих, вплоть до убранства их жилья, где сочетаются символы православия и католицизма, религиозная и светская литература. Окружающим непонятно, как монах или странник может интересоваться внешними по отношению к церкви вопросами – политикой, наукой. Завершающим аккордом в чреде этих «странных» поступков стало «поведение» (слово мадам Хохлаковой) старца Зосимы после смерти – то, что он «провонял».
Непонимание вызывает неприязнь, осуждение. Тихона (как и Зосиму) упрекают за «небрежное житие» (XI, 6). Повествователь «Бесов» говорит о Тихоне: «Приверженцы, и даже горячие, (…) что-то как будто хотели утаить о нем, какую-то его слабость, может быть юродство» (XI, 6). Н. Ставрогин высказывает Тихону: «Все-таки вы чудак и юродивый…» (XI, 11).
Эти герои нарушает ожидаемые представления, не укладываются в заготовленные стандарты. Христианство Достоевского, проповедниками которого стали Тихон, Макар и Зосима, лишено аскетизма и догматизма. Оно светлое и понятное. Герои - христиане прежде всего потому, что являют простую, естественную человечность. В то же время от них ждут чего-то непонятного и загадочного. Такой, традиционный, тип юродивого тоже представлен в романах Достоевского. Это Семен Яковлевич ("Бесы") и отец Ферапонт ("Братья Карамазовы"). Семен Яковлевич являет собой распространенный в то время в России тип юродивого и прорицателя, к которому стекались толпы народов, «добиваясь юродивого слова» (X, 254). А.Г. Достоевская в своих примечаниях к произведениям мужа к сцене у Семена Яковлевича в "Бесах" записала: «Фёдор Михайлович описывает посещение им известного московского юродивого Ивана Яковлевича Корейши»[95]. Более подробной информации об этом посещении нам не удалось найти.
Возможно, Достоевский читал также работы своего современника Ивана Прыжова (который стал прототипом Толкаченко в "Бесах"), посвященные исследованию таких явлений современности, как юродство, кликушество, нищенство, кабачество и др. В 1865 г. была издана его книга «26 московских пророков, юродивых, дур и дураков», куда входила и глава об Иване Яковлевиче Корейше (некоторые главы этой книги издавались и раньше 1865 года отдельными брошюрами, в т.ч. и «Житие Ивана Яковлевича»). Прыжов не верит в чудодейственную силу юродивых, не испытывает к ним никакого благоговения, описывает их иронически. Юродивые у Прыжова – ханжи и обманщики, чутко уловившие и обслуживающие потребности московских барынь. Либо юродивые – действительно больные люди, и тогда тем более безнравственно отношение к ним общества.
Прыжов возмущен фанатизмом почитателей юродивых. Он ярко описывает антигигиеничный и безнравственный быт этих «пророков». Его ужасает, когда «песочком», пропитанным мочой юродивого, кормят больного ребенка[96].
Некоторые герои Достоевского имеют общие черты с юродивыми Прыжова. Комментарии к полному собранию сочинений (XII, 234-235) отмечают Ф. Опискина из "Села Степанчикова", Семена Яковлевича и Хромоножку из "Бесов". Мы же добавим сюда и Татьяну Ивановну из «Села Степанчикова». Отношение Достоевского к юродивым не всегда совпадает с отношением к ним Прыжова. Татьяна Ивановна и Марья Тимофеевна сходны отдельными чертами с двумя героинями Прыжова, Татьяной Степановной Босоножкой и Марьей Ивановной Скачковой, - это и перекличка имен, и хромота, и пользование косметикой, и отсутствие своего дома, жизнь у благодетелей, и мечты о женихах . Но у Прыжова это ханжи и обманщицы, описанные саркастически. А у Достоевского эти женщины – действительно сумасшедшие, притом вызывающие симпатию у читателя. Кроме того, героини Достоевского, в отличие от юродивых Прыжова, не имеют толп почитателей.
В описании мужских персонажей Достоевский ближе к И.Прыжову. Фома Опискин задаётся как действительно ханжа и лицемер, юродствующий, но не юродивый. О Семене Яковлевиче трудно сказать – притворяется он или действительно сумасшедший, но симпатий у читателя его образ не вызывает тоже. Семен Яковлевич сочетает черты двух юродивых Прыжова: Ивана Яковлевича Корейши и Семена Митрича (опять созвучные имена). Как и к ним, к Семену Яковлевичу стекаются отовсюду поклонники, представители разных социальных слоев. Достоевский дает оба вида «потребителей» зрелища юродства, описанных Прыжовым: фанатичных почитателей и просто желающих развлечься. Указания Семена Яковлевича так же нелепы, как и указания и пророчества реальных юродивых, требуют разгадывания. Но Достоевский придал более благообразный вид своему герою: это не живой комок грязи, а чисто одетый человек, сидящий в вольтеровских креслах. Однако в коце главы Семен Яковлевич выкрикивает все-таки нечто неприличное, повергающее дам в бегство. Достоевский упоминает, что в одного из посетителей Семен Яковлевич метнул две картофелины, когда прогонял его (X, 254). В книге Прыжова описывается, как Иван Яковлевич, ничего не говоря, кинул два больших яблока в одну больную княгиню, после чего она выздоровела[97].
Семен Яковлевич демонстрирует «традиционный» тип юродства, как ни странно применение подобного определения к этому явлению, призванному нарушать все традиции. Такой юродивый почитаем в миру[98], но в художественном мире Достоевского это ложный Пророк, один из «бесов» романа. Здесь нет «простоты», нет «смирения» и «приниженности» - тех черт, которые привлекают Достоевского в юродстве. Напротив, Семен Яковлевич и подобные ему Пророки наделены земной властью, а следовательно не имеют права на роль духовного вождя. В "Братьях Карамазовых" ложный юродивый, отец Ферапонт, уже открыто наделен бесовской гордостью и завистью к старцу Зосиме. Он демонстрирует все неприемлемые Достоевским черты традиционного юродства, кроме имморализма: крайнее уединение, молчание, аскетизм, театральность. Его самоуничижение проявляется в попрании своей плоти, но не в отдаче себя людям, не в деятельной любви к миру. Он во многом схож с Лизаветой блаженной из "Бесов". Такое самоуничижение становится средством самоутверждения и достижения земной власти. Поведение отец Ферапонта театрализованно, как у шута. Он простирается на земле, что делают в том же романе Зосима и Алеша (а в «Преступлении и наказании» Родион Раскольников). Но для Зосимы и Алёши этот жест знаменует важный перелом в жизни (Зосима так умирает; Алеша, повторяя его жест, примиряется со смертью старца; раскольников идёт признаваться в убийстве), а отец Ферапонт добивается этим признания своей исключительности. «Вот кто праведен! Вот кто свят!» - восклицают зрители устроенной им сцены (XIV, 304). «Исступление какое-то всех обуяло…» – пишет повествователь "Братьев Карамазовых". «Исступление» подразумевает нечто бесовское, обратное просветлению после общения с настоящим юродивым. Использование высшей истины в земных целях сближает отца Ферапонта и Семена Яковлевича с юродствующими шутами, но у Ферапонта и Семена Яковлевича, в отличие от шутов, нет трусости в характере, они уже ничего не боятся и не стыдятся. Поэтому у Семена Яковлевича взгляд «заспанный» (X, 256), а у шутов – «беспокойный».