- Я столько смотрю и все удивляюсь. Вон те склянки с песком, они совсем небольшие, а песок одной в другую сыплется и никак не кончается. Почему?
И все повернулись к камину, на котором среди статуэток и флаконов стояли песочные часы. Простенькие, как в аптеке Сумса. И вспомнили, что в самом деле мадам Валентина никогда их не переворачивала. А песку-то в верхней колбочке, кажется, всего на две минуты. Но бежит сухая струйка, бежит, падает на песочную пирамиду в нижнем стеклянном пузырьке, а та вроде и не растет...
- Чертовщина, - сказал Кофельнагель и выбрался -за стола. Шагнул к камину.
- Э, не трогай, - заерзал Хансен. - Мадам Валентина не любит, когда без спросу...
- Всего ты боишься. Молчи, а то жаба укусит. - Кофельнагель взял часы, перевернул, и... все открыли рты. Желтая струйка теперь била вверх. В тишине даже слышно стало, как шуршат по стеклу песчинки.
Мадам Валентина появилась в дверях. Мягко шагнула к столу, опустила поднос, метнулась к Кофельнагелю и выхватила часы. У рыцаря возле шкафа со скрежетом упала вдоль туловища и закачалась железная рука. Перестали свистеть не смолкавшие до той поры канарейки. Мадам Валентина перевернула часы и поставила на камин - как раньше. Строго сказала притихшим ребятам:
- А вот с этим, господа, не шутят...
- Простите, - забормотал порозовевший Кофельнагель. - Я...
- Иди за стол... Это осевой хронометр доктора Комингса. Величайшее обретение, которое до сих пор не прнают академики. Да-с... Ты, любезный Вилли, сейчас замкнул время. В ма-аленькое колечко. Но кто знает, что могло случиться...
Хансен осторожно спросил:
- Но, кажется, ничего не случилось?
- Поживем - увидим... Допивайте чай и брысь! - Мадам Валентина за шутливой сердитостью прятала серьезное беспокойство. - Кристалл Мироздания не может расти в таком гвалте.
Лотик напоследок пихнул в рот дюжину леденцов, отер губы галстуком голландки и спросил:
- А что такое Мироздание?
- Вселенная, друг мой... Весь мир, в котором обитаем мы, не познав смысла бытия. Все переплетение времен и судеб... Вот тебе бумага, сделай кулек, несчастье мое...
- Можно я возьму это для Вьюшки? - попросил Галька. Он держал за палочку прозрачного малинового клоуна.
- Заверни в бумажную салфетку..."
- А кто эта Вьюшка? - спросил мальчик у Пассажира.
- Сестра. Помнишь, я говорил?
- Помню. А сколько ей лет... было?
- Около семи... Звали ее вообще-то довольно громоздко, по обычаю того времени: Анна-Мария-Лотта. Но Галька прозвал Вьюшкой. Она была черная, как заслонка в печной трубе. И вертлявая, как рыбка-вьюн... Ну что, читать дальше?
- Ага... - тихо сказал мальчик.
На улице Кофельнагель веско проговорил:
- Все-таки мадам Валентина - ведьма.
- Деревяшка ты, Нагель, - возразил Вафля. - С ней дружит сам пастор Брюкк. Стал бы он знаться с нечистой силой?
- Дружит!.. Он небось не видел, как песок вверх течет.
- А это просто фокус, - не сдался рассудительный Вафля. - Ты колбочку в руке держал, там воздух нагрелся и стал выталкивать песок вверх. Фическое явление.
- Сам ты явление. Возьми в аптеке у папаши такие часы и попробуй этот фокус повторить! Фик...
- Да ладно вам, - поежился Хансен. - Я вот вспоминаю, как у рыцаря рука грохнула. Жуть.
- Там просто крючок сорвался, - сказал Жук. - Я видел...
Лотик облал губы и спросил:
- А скелет в рыцаре по правде настоящий, вы как думаете?
- Иди проверь, - сказал Кофельнагель. - Небось тогда уже не леденцами штаны перепачкаешь.
- А давайте в рыцарей поиграем! - подскочил Жук. - Давайте в турнир на поляне у Круглой башни!
- Давайте! - обрадовался Лотик.
- А головастиков не берут в рыцари, - сказал Кофельнагель.
- Ну что ты к нему вяжешься, - заступился Галька. - Он будет судья.
- Да, я буду епископ Реттерхальмский! Буду награждать победителей медалями!
- А где медали-то? - заметил Вафля. - Надо сделать...
Медали делались медных монеток. Монетки клали на рельсы и ждали, когда протарахтит трамвай. Вагоны были не такие тяжелые, как в наше время, - вместо стен и крыши витые столбики и парусиновый навес с бахромой, рост пониже, колеса поменьше, - но все-таки они раскатывали денежки в тонкие лепешки. Потом в медных "блинчиках" пробивались отверстия, делались петельки для булавок. Если завоевал победу - прицепляй медаль на голландку и гордись. Правда, гордиться можно было только подальше от родительских и учительских глаз. Взрослые считали, что грешно портить для игры даже самые мелкие деньги. Да и соваться на рельсы считалось опасным делом. Вагоновожатый Брукман не раз грозил оторвать уши тем, кто раскладывал на трамвайном полотне монетки...
- Ну что, накатаем медалек? - Неугомонный Жук подкинул на ладони два медных гроша.
Все зашарили по карманам. У каждого нашлись одна-две медяшки. Кроме Лотика.
- А Брукман сейчас не ездит, обедает, - сказал Лотик. - Видите, ровно два часа.
Они шли мимо фонтана с солнечными часами. Тонкая тень пересекала мозаичный циферблат как раз на римской двойке. Галька присвистнул:
- Вот это да! Мы в половине второго только лодку взяли. Купались, у мадам Валентины сидели - и все за полчаса!
- Это фокусы мадам Валентины, - хмыкнул Кофельнагель.
Было вестно, что Брукман раньше трех часов депо не выедет. Поэтому решили пока сыграть в перевертыши..."
- Знаешь, что такое "перевертыши"? - Пассажир глянул -за очков.
- Не-а...
- Сейчас ребята не играют на деньги?
- Ну... бывает. В Лисьих Норах большие парни в карты дулись...
- "Перевертыши" - это не в карты. Монетки кладут столбиком и бьют круглым камушком. Кто какую перевернет - забирает...
- А! Это как в чику!
- Вот именно... Такую они и затеяли игру. У замковой стены, за кустами, чтобы не видели посторонние...
"Обычно Гальке везло, рука у него была меткая. Но в этот раз все медяки выиграл Кофельнагель. Потом он великодушно вернул каждому по денежке. На медаль. Только Лотику не дал. И Гальке. Сказал:
- У тебя же есть "десять колосков".
- Так что же, на рельсы ее? Ты спятил?
- А давай я разменяю ее на десять грошиков! И еще сыграем! Может, отыграешься...
Он хитрый был, Кофельнагель. Знал, как разжигает человека обидный проигрыш. Но Галька сперва ответил:
- Иди-ка ты... - и покосился на Лотика. А тот губы надул и в сторону глядит: поступай, мол, как знаешь, твоя монетка.
Кофельнагель сказал:
- Боишься.
- Я?! Да если хочешь знать, я мог бы тебя в два счета обставить! Просто у меня сперва рука подвернулась, а после...
- Ты не хвастайся, а разменяй да играй! И десять грошиков твои будут, и "колоски" отыграешь! С портретом "Хранителя". Ха-ха...
Галька опять посмотрел на Лотика. Виновато. И пообещал:
- Не бойся, я точно отыграю. Пусть Нагель не задается.
- Мне-то что, - отозвался Лотик. И отвернулся.
И конечно, Галька проиграл. Все десять медяков за пять минут. И так ему тошно стало! И монетку жаль, и перед Лотиком стыдно. Хоть и головастик, а все равно... Галька пробормотал:
- Да ладно, завтра обязательно отыграю, ты не беспокойся.
- Мне-то что... - прошептал Лотик.
Кофельнагель, улыбаясь, дал Гальке грошик:
- Не горюй. Возьми на медаль.
Галька взял. Просто чтобы не подумали, будто он очень переживает.
И все пошли на Трамвайную площадку. Так назывался перекресток, где рельсы отворачивали от основной колеи и уходили в туннель, вырытый в крутом уступе (там, за чугунными воротами, было трамвайное депо). Место, чтобы катать медали, самое удобное. Трамвай ворот выезжает без пассажиров, и никто не заметит мальчишек, притаившихся в зарослях дрока. Брукман смотрит только вперед. Он, если и разглядит на пути денежки, тормозить не станет: линия от депо идет под уклон.
Мальчишки разложили на теплых рельсах монетки. И тут Галька увидел... ну, вы догадались! Коварный Кофельнагель положил серебристую денежку. С портретом мальчика-трубача!
- Ты что делаешь, Нагель! - крикнул Галька. И кулаки сжал.
- А что? Моя денежка, что хочу, то и делаю.
- Ты не имеешь права! Я ее еще отыграю! Завтра!
- Ха! Я разве обязан ждать?
- Но она же редкая! Она Свободного города!
- Ну и хорошо! Значит, медаль будет редкая! Ха! Рыцарская медаль "Свободного города"! Может, ты ее и заслужишь.
Галька хотел ногой сбросить монетку с рельса.
- Э, нечестно, - сказал круглый Хансен.
И Галька сник. Мальчишечьи законы были незыблемые: проиграл - не хнычь, а кто выиграл - хозяин.
- Конечно, Нагель поступает как скотина, - заметил Вафля. - Но ты, Галька, сам виноват.
- За "скотину" мы еще посчитаемся, - начал Кофельнагель.
И в этот миг все услышали дребезжание трамвая.
Трамвай шел не депо, а сну! С главной улицы! Чудеса!
Мальчишки, царапаясь и сопя, полезли в заросли.
- И правда со временем что-то не то, - выдохнул рядом с Галькой Хансен. - Брукман сроду на обед не опаздывал.
Галька не ответил. Сквозь листья он видел монетку на рельсе.
Из-за двухэтажного дома с часовым магазином Румерса показался трамвайный поезд. Три желто-красный вагона. Усатый Брукман стоял на передней площадке у рычагов.
Может, Брукман заметит монетки, остановится? Нет, он смотрел прямо на ворота депо. Сейчас чугунное колесо расплющит монетку, пройдет по лицу мальчишки-трубача!
Галька заплакал и отчаянным взглядом уперся в трамвай - словно остановить хотел! И трамвай вдруг завжал колесами, затормозил в метре от монетки. Брукман задергал рычаги, заругался, замахал руками. Галька - будь что будет! - бросился к рельсам! Спасти монетку, пока трамвай не поехал!
А трамвай вдруг дернулся, пошел назад. Быстрее, быстрее... Брукман все дергал рычаги. Потом схватился за голову, прыгнул с площадки, упал на колени, вскочил. Он что-то кричал, но у Гальки уши будто забило ватой.
Трамвай без тормозов докатил до поворота, и задний вагон сорвался с рельсового гиба. Он опрокинулся набок, на него наскочили другие. Они вздыбили колеса, нехотя кувыркнулись и покатились по склону, ломая кусты и фонтаны Южного городского сквера.
И все это в дикой тишине, которая навалилась на Гальку. Он сам не помнил, как домчался до поворота. Вагоны все кувыркались, крушили клены, давили беседки. А там, ниже, Лодочная улица, вон черепичные крыши, люди во дворах... Не надо!