Он прыгнул на сходню, на берег и помчался так, что трава засвистела у ног.
Алексей Борисович удержал за ошейник встревоженного пса и сказал Володе:
- Славный парнишка... Вот сегодня утром я еще не знал, что есть он на свете. А сейчас будто вместе тысячу верст прошагали.
- Пацаны - они народ такой. К ним привязываешься, - согласился Володя. - Я прошлым летом две смены вожатым в лагере работал, от райкома комсомола. А потом отказался. Потому что как начинают разъезжаться по домам - будто от сердца отдираешь.
Алексей Борисович кивнул и отвернулся. У него болели глаза: перед этим он смотрел вслед Серёже, а тот убегал в сторону солнца. Чтобы глаза отдохнули от блеска, Алексей Борисович стал смотреть на северный берег. Там были луга, пестрые домики, синий бор на горонте, а перед ним кудрявый березовый лес. За тем лесом прятался лагерь, где начальником Совков Тихон Михайлович.
Из леса выскочил серовато-голубой "газик" и запылил по дороге к мосту.
- Однако... - сказал Алексей Борисович. - Володя! Нет ли у тебя бинокля?
10
Еще дали, с пригорка, Серёжа увидел, что брюки и куртка по-прежнему висят на спинке скамьи. Осталось пробежать немного, перепрыгнуть заросшую канаву, проскочить кустарник - и вот скамейка.
Он перепрыгнул канаву. Но когда перед ним оказались кусты, оттуда, засады, вышли четверо.
Это были, конечно, враги. Гутя, Витька Солобоев, Женька Скатов и Пудра.
- Гы... - сказал Пудра. - А вы говорили, уехал. Вот он, вовсе и не уехал даже. Ага.
- Привет, - насмешливо сказал Гутя. Он был, как всегда, красив и аккуратен, даже складочки на шортах отутюжены. Остальные трое были встрепанные и вспотевшие, а Гутя даже прическу не разлохматил. Он вертел в пальцах одуванчик с пушистой головкой и улыбался.
Серёжа сделал ошибку. Ему бы сразу шарахнуться назад, за канаву, а там еще посмотрели бы, кто быстрее бегает. Но он решил проскочить строй врагов, схватить со скамейки вещи и потом уже броситься к реке.
Не успел. Сразу шесть липких ладоней ухватили его за голые локти, за кисти рук. Серёжа рванулся, конечно, да толку мало. Его трое держали, и каждый был сильнее Серёжи.
- Не дрыгайся, силы береги, - сказал Гутя. - Еще до лагеря четыре километра топать, а ты, наверно, не обедал, бедненький.
- Ну, чего пристали?! - отчаянно крикнул Серёжа. - Я что вам сделал?
- Нас -за тебя на речку не пускают и в лес, - объяснил ему -за плеча Витька Солобоев. Он дышал Серёже прямо в ухо, и от него пахло грушевым компотом.
- Я-то здесь при чем?
- А говорят, что если отпускать, то все начнут разбегаться, как ты. Ты больно хитрый. Сам - до хаты, а мы сидеть -за тебя в палатах должны?
- Врете вы все, - убежденно сказал Серёжа. - Вас директор послал.
- Ладно, это не твое дело, - сказал Гутя. Он один всех не держал Серёжу. Прохаживался перед ним. Помахивал одуванчиком. А в другой руке у него был маленький газетный сверток.
- Я в лагерь все равно не пойду, - убежденно сказал Серёжа.
- За уши потащим, - пообещал Гутя.
"Ох, ну почему я не взял Нока?" - подумал Серёжа. И сказал:
- Надорветесь.
- Справимся.
- Вы права не имеете. У меня же вещей нет, они на берегу остались.
- А собака? - спросил Женька Скатов.
- Тоже на берегу! - ответил Серёжа и спохватился: "Не надо было говорить. Если бы думали, что Нок блко, может, испугались бы..."
- Вот и хорошо, - обрадовался Женька. - Дай, Гутя, колбасу, я ее вместо собаки съем. А то все равно Солобоев слопает, ему сегодня добавки не дали...
- Дурак, - сказал Гутя и зашвырнул сверток в кусты. - Не знаешь, что ли, что в этой колбасе?
- Не знаю, - растерянно отозвался Женька. - Я еще на кухне откусить хотел. А что?
- Дурак, - опять сказал Гутя.
"Неужели иголку сунули? - подумал Серёжа. - Нок ведь не знает еще, что у чужих брать нельзя. Нет, хорошо, что он там".
И сказал:
- Живодеры.
- За живодеров поимеешь, - пообещал Гутя. - В лагере. Ладно, пошли.
Серёжа опять рванулся.
- Не пойду я! Меня там люди ждут! Катер!
- Гы, адмирал, - сказал Пудра. - Глядите, парни, катер его ждет...
Остальные загоготали.
- Не волнуйся, деточка, - сказал Гутя. - За тобой в лагерь персональный самолет пришлют.
- Вы еще за это ответите, - пообещал Серёжа. - У меня там чемодан. Если вам за меня ничего не будет, за вещи вы все равно ответите.
На Гутином лице мелькнуло сомнение. Но тут вмешался Пудра:
- А на кой нам твой чемодан? Нам про него ничего не сказали. Может, ты его куда выбросил или запрятал, а мы искать обязаны? Нам не чемодан ведь, а тебя велели в лагерь притащить.
- Ага! - крикнул Серёжа. - Велели! Я же говорил!
- Ладно, заткнись, - буркнул Гутя.
- Жандармы вы, вот кто, - сказал Серёжа с закипающей яростью и бесстрашием. - Точно! Полевая жандармерия.
- Ну, ты... - медленно пронес Гутя и пушистой головкой одуванчика ткнул Серёжу в губы. А облетевшим стеблем стеганул его по носу. - За жандармов ты особо получишь, по первому разряду.
Серёжа мотнул головой и сплюнул прилипшие семена.
- Все равно жандармы, - сказал он. - А кто вы? Хорошие люди, что ли?
- Ладно, тащите его, парни! - скомандовал Гутя.
Серёжу рванули вперед. Он уперся пятками, но кожаные подошвы сандалей заскользили по траве. Серёжа постарался зацепиться за куст, но только зря расцарапал щиколотку.
Ну почему так устроен человек? И не боится он, и боли особой не чувствует, а только злость, и плакать совсем не хочет, а слезы сами по себе закипают где-то в глубине и грозят прорваться. Они еще не очень блко были, эти слезы, но Серёжа уже чувствовал их.
Вырываясь, он сказал сквозь сжатые губы:
- Зря стараетесь. Ну, притащите в лагерь, а потом что? Все равно за мной сейчас придут. Алексей Борисович придет. И собака.
"В самом деле, - думал он, - ведь не уедет же Алексей Борисович. Все равно искать будет. Только как он догадается, где я? И когда он до лагеря доберется?"
Гутя злорадно объяснил:
- Пусть ищут. С собакой. Там для тебя отдельная комнатка приготовлена в оляторе. Будешь сидеть, пока маму-папу не вызовут. А потом на линейке коленом под... Ну, в общем, ясное дело.
- Могут и галстук снять, - пыхтя, добавил Солобоев.
- Не, - огорченно сказал Гутя. - Не снимут. Гортензия говорила, что в лагере нельзя выгонять пионеров. А то бы запросто.
"Если запрут, могут и не сказать Алексею Борисовичу, что я в лагере. Тогда что?" - подумал Серёжа. И рванулся так яростно, что его чуть не отпустили. Витька Солобоев сказал, дыша компотом:
- Ну, я так не согласен. Четыре километра его переть. Машина-то небось уехала, а мы вкалывай. Я не лошадь.
- Чичас он сам побежит, - вдруг сообщил Пудра. - Вы его только подержите минуточку, я чичас...
Он отпустил Серёжу (а Витька с Женькой вцепились в него еще крепче) и побежал к заросшей канаве. Мальчишки ждали. Серёжа видел, как Пудра натянул на ладонь обшлаг рубашки и вырвал длинный, почти метровый стебель крапивы с темно-зелеными узкими листьями.
- Гады, четверо на одного, - сказал Серёжа и даже удивился, что ничуть не боится. И слезы больше не грозили ему. Была в нем холодная, спокойная злость, только и всего.
А Пудра улыбался большим ехидным ртом, помахивал крапивой и медленно подходил.
- Ну, побежишь? - спросил он.
- Животное, - сказал Серёжа. - Попробуй только ударь.
Пудра сильно размахнулся и стеганул его повыше колен. Серёжа закусил губу, но не двинулся.
- Дураки. Вы меня хоть огнем жгите, я вам подчиняться все равно не буду.
- Бу-удешь, - протянул Пудра и хлестнул еще раз.
Неожиданно, то ли книжки про разведчиков, то ли еще откуда-то, вспомнились Серёже слова: "Если ударить противника под колено каблуком, можно сразу вывести его строя..." И он без размаха, коротко, трахнул сандалей Пудру по ноге.
Пудра ойкнул, присел. Свободной ладонью зажал колено. Однако крапиву не выпустил. Глаза у него сузились, и он прошипел:
- Ну, чичас попляшешь... - и размахнулся.
- А ну, кончай, - сказал вдруг Женька Скатов и отпустил Серёжу.
Это было очень неожиданно, и Серёжа пропустил момент. Ему бы рвануться Витькиных лап - и был бы свободен. А он прозевал, и в следующий миг его руку перехватил Гутя.
- Ты чего? - спросил Гутя у Женьки.
- А ничего, - хмуро бросил Женька. - Мучаете человека. Чего он размахался? - Женька кивнул на Пудру. - Ему бы так.
- Гы, а меня крапива не берет. Я в нее могу без штанов прыгнуть. На спор, - сказал Пудра.
- Ну и болван, - отрезал Женька. - Все вы... Собаку еще погубить хотели. Она-то при чем?
- А тебе жалко? - с досадой сказал Гутя. - Она бы тебе ноги пообглодала.
- А мне чего их глодать? Я, если б знал, с вами бы не связался... Обождите, я еще скажу в лагере, как вы его мучили...
Он вдруг повернулся, пролез через кусты и зашагал к дороге.
- Во менник, - сказал Пудра, все еще держась за колено.
- Ему же хуже будет, - сказал Гутя.
- Хуже всех будет вам, - пообещал Серёжа. - Вы еще вспомните...
- Ой, страшно. Он сейчас маму позовет, - прохихикал Витька Солобоев.
Серёжа напряг плечи и сжал кулаки - кулаки-то у него были свободны. И Пудра, глядя на него, вдруг проговорил:
- Не-а. Он не маму позовет. Он всадников своих позовет чичас... Мюн-хавузен. Ну, зови своих всадников! - И, скривив рот, он девательски проблеял: - Ескадро-о-он!..
Ох, если бы на самом деле были всадники! Все, что есть у него, отдал бы за это Серёжа! Полжни отдал бы за минутное чудо, за то, чтобы гневные всадники примчались сейчас для защиты и мести. Чтобы и Гутя, и Витька, и гнусный Пудра затряслись и побелели от ужаса перед непонятной и неожиданной силой. Если бы!
И сильнее боли, сильнее обиды и злости жгучей волной поднялась в нем тоска по чуду, которого не может быть.
Ведь только совсем маленькие дети верят в сказки до конца...
Только очень маленькие дети верят в чудеса. Да еще старые, много пожившие люди утверждают, что чудеса все-таки бывают. Редко-редко, но случаются. Но Серёжа-то не был маленьким ребенком. И старым опытным человеком он тоже не был. Он был просто мальчик и твердо знал: на свете не бывает чудес.