Ты не думай, что я жалуюсь. Если надо, я проживу всю смену. Но ты ведь просил писать честно, вот я и пишу честно. Лучше бы ты приехал за мной. Здесь знаешь почему плохо? Потому что каждый день одно и то же! А если плохо, то зачем?
Но если ты не можешь, не приезжай.
Тетя Галя, можно, я сменяю свои польские штаны на трехцветный фонарик? Они мне все равно велики и сваливаются, а тому мальчику, у которого фонарик, они как раз.
Пусть Маринка не лазит в мой ящик без спросу, а то у меня там пистоны и острый циркуль с иголками.
До свиданья.
Ваш Серёжа.
Письмо было написано на развернутом листе, вырванном конторской книги. Одна половинка листа осталась чистой.
- Можно, я возьму эту бумагу? - спросил Алексей Борисович. - Здесь ничего не написано.
- Возьмите, конечно!.. А зачем?
- Да так, пригодится. В морской бой можно поиграть, тут клетки подходящие. До поезда все равно еще много времени. Ты умеешь играть в морской бой?
Серёжа снисходительно усмехнулся.
- Ну и отлично! - Алексей Борисович аккуратно оторвал листок, а письмо отдал Серёже.
- А вы... - нерешительно сказал Серёжа. - Вы ведь сейчас прочитали. Как вы думаете, что в нем... такого?
- "Такого" ничего.
Серёжа сунул письмо в конверт, а конверт - в карман своих просторных брюк. Алексей Борисович глянул мельком и спросил:
- Не успел поменять штаны на фонарик?
- Не успел, - вздохнул Серёжа. - Да тетя Галя, наверно, и не разрешила бы.
- А тетя Галя... она кто? Твоя тетя?
Серёжа просто сказал:
- Она - папина жена. Мама у меня умерла.
- Извини, брат. Перестарался я со своим любопытством.
- Ну, а что ж такого, - спокойно откликнулся Серёжа. - Конечно, непонятно: папа и тетя Галя... - И вдруг спросил: - А вы были в Сибири?
- Был.
- Мама в Сибири умерла. Поехала в командировку к геологам и простудилась. Быстрая какая-то простуда. Врач на вертолете прилетел, да уж поздно... Алексей Борисович! - Серёжа глянул так, будто очень о чем-то просил. - Это шесть лет назад было. Может, вы встречали маму?
Алексей Борисович покачал головой.
- Нет, малыш. Не хочу я тебя обманывать, не встречал. Я бы запомнил такую фамилию.
- А у мамы другая фамилия - Ласкина.
- Нет, Серёжа. Не знаю... Сибирь громадная. Где это было?
- Где нефть. Под Сургутом.
- В тех краях я бывал. Да разве всех запомнишь? Может быть, и встречались когда-нибудь.
Почти шепотом Серёжа сказал:
- А у меня карточка есть. Хотите, покажу?
- Покажи, конечно.
Из нагрудного кармана курточки Серёжа достал блокнотик и вынул него фотографию. Она была размером с карманное зеркальце.
Алексей Борисович положил снимок на ладонь. Посмотрел полминуты и снова покачал головой:
- Нет, Серёжа. Я запомнил бы... Красивая у тебя мама. И молодая совсем.
Серёжа кивнул:
- Двадцать четыре года. Я ее хорошо помню, хотя мне всего пять лет было.
- И карточка всегда с тобой?
- Всегда.
Он вложил снимок между страничками и спрятал блокнот в карман.
Морской бой - игра нехитрая, но тоже требует умения. Алексей Борисович один раз уже потерпел полный разгром и теперь слегка нервничал.
- Не понимаю, как ты ухитряешься? По теории вероятности шансы у нас должны быть примерно равные... Слушай, а ты не подсмотрел?
- Да честное пионерское! Просто у меня особый способ... Дэ-один...
- А, вот тебе и способ! Промазал! Жэ-семь.
- Мимо. Е-три.
- Тьфу, черт! Угробил канонерку. Бей еще... Ты что, Серёжа?
А Серёже сразу стало не до канонерок. Он увидел, как на дороге затормозил лагерный "газик". И от машины к станции шагал по заросшей тропинке сам Тихон Михайлович Совков.
- Ну вот, - тоскливо сказал Серёжа. - Директор приехал.
Алексей Борисович быстро оглянулся.
- Ишь ты, - непонятно сказал он.
Серёжа сидел сощурившись и сжав губы.
- Начнется теперь все снова, - шепотом сказал он.
- М-да... - неопределенно откликнулся Алексей Борисович.
Серёжа думал, что он заступится, а он "м-да".
Серёжа резко сказал:
- В лагерь я все равно не поеду.
- Смотри. Это в конце концов твое дело.
- Не поеду я! - повторил Серёжа.
Алексей Борисович вдруг улыбнулся.
- Ну а если не поедешь, тогда зачем нервничать? играть дальше. Посмотрим, что будет.
И было вот что.
Начальник лагеря подошел и остановился, выжидающе глядя на Серёжу.
- Вэ-один, - напряженным голосом сказал Серёжа.
- Может быть, Каховский, ты обратишь на меня внимание? - спросил Тихон Михайлович.
- Я обратил, - сказал Серёжа. - Вэ-четыре, Алексей Борисович.
- Может, ты хотя бы поздороваешься? - спросил директор.
- Здравствуйте... Мимо, Алексей Борисович. Вэ-шесть...
- Вляпал, - с сожалением сказал Алексей Борисович. - В подводную лодку. Ловко у тебя получается.
- У меня способ. Нащупывание огнем...
- Гражданин, я, кажется, разговариваю с мальчиком, - с достоинством пронес товарищ Совков. - Я просил бы не мешать.
Алексей Борисович поднял на него добрые свои зеленоватые глаза.
- Разве я мешаю? Бог с вами. Мне показалось, что мальчик сам... э-э... не очень охотно общается с вами.
- Этот мальчик сбежал лагеря! - возмущенно вестил директор. Вам это вестно?
Услышав слово "сбежал", Серёжа шевельнул плечом, но промолчал.
- Мне Серёжа ложил, так сказать, ситуацию, - откликнулся Алексей Борисович. - В общих чертах. Правда, не совсем так, как вы. Он сказал, что не сбежал, а ушел лагеря. В соответствии с вашим распоряжением. Кажется, вы не сошлись во взглядах на тайну переписки? Кстати, охраняемую законом.
- При чем здесь закон? Вы что, угрожаете мне?
- Ну, что вы, товарищ начальник лагеря! - с мягким упреком воскликнул Алексей Борисович. - Ну чем я вам угрожаю, посудите сами? Разве я похож на человека, который может угрожать?
- Тогда почему вы вмешиваетесь? Собственно, кто вы такой?
- Да я и не вмешиваюсь. Я, простите, отвечаю на ваши вопросы. Кто я такой? Серёжин попутчик, вместе ждем, когда поезд придет... А вообще-то, Тихон Михайлович, я думал, что вы меня не забыли еще. Мы с вами как-то разбирали один сложный вопрос с выгрузкой овощей вагонов. Помните? По правде говоря, я не думал, что после этой истории вы займете пост начальника пионерского лагеря. Тем более что дети чем-то отличаются от овощей.
Серёжа заметил краем глаза, что во время этой речи Тихон Михайлович начал часто мигать и лицо у него порозовело. И кислым голосом директор сказал:
- А, это вы... товарищ корреспондент. Я должен был догадаться. У вас удивительная способность возникать, где не надо.
- Ну, видите ли, тут у нас точки зрения очень разные. Когда вы считаете, что не надо, я как раз думаю, что надо.
Тихон Михайлович тяжело задышал и стал ощупывать карманы, словно искал сигареты.
"А ведь он чего-то боится", - с удовольствием подумал Серёжа.
- Да вы не волнуйтесь, товарищ Совков, - усмехнулся Алексей Борисович. - С Серёжей-то я случайно познакомился. Я в этих краях по другому письму. Понимаете, какой-то гражданин - не то Сапогов, не то Сачков - написал про председателя здешнего колхоза. Будто председатель этот - сущий жулик. Недлинное письмо, но... выразительное. Кстати, написано на такой же бумаге, как Серёжино. Хорошая бумага. Где вы ее для лагеря раздобыли, Тихон Михайлович?
Совков отступил на два шага и вздернул подбородок.
- Я вас попросил бы... Кто вам дал право делать намеки и клеить на меня ярлыки? Я не писал накаких писем. У меня с председателем отличные отношения.
- Ну и прекрасно! Тем более что не подтвердилось письмецо.
- Я не понимаю, зачем вы мне про все это рассказываете.
- Да просто так. Делюсь своими заботами. Думал, вам интересно. Учитывая вашу любовь к чужим письмам...
- Я попросил бы не вести таких разговоров при детях.
- Прошу прощения. Но ведь "дети"... - он взглянул на Серёжу, - про это все равно знают.
- Давайте закончим разговор, - сказал Совков со сдержанной обидой. Я выполняю свои обязанности. Ребенок самовольно покинул лагерь, и я должен увезти его назад. Почему вы мне препятствуете?
- Я? Препятствую? - Алексей Борисович даже отодвинулся от Серёжи. Помилуйте, каким образом я препятствую? Ну увозите, пожалуйста. - Он поймал растерянный Серёжин взгляд и в ответ улыбнулся глазами. - Только, Тихон Михайлович... я не понимаю, как вы это сделаете. Уговоры, мне кажется, не помогут. А применять более решительные способы вы, наверно, не станете. Тем более что человек - не теленок, на веревке не утащишь...
- Я не собираюсь применять никаких способов, - заявил Совков, поглядывая на дремлющего Нока. - Я просто приглашу на помощь милиционера.
- Ну, Тихон Михайлович, - с укорной сказал Алексей Борисович. - Вы путаете. Это не тот лагерь, куда приводят с милицией. Кроме того, я точно знаю, что в радиусе шести километров нет ни одного милиционера, ибо участковый, товарищ Павлов, находится сейчас в Дмитровке.
Начальник лагеря перестал обращать внимание на Алексея Борисовича. Он всем корпусом повернулся к Серёже, слегка наклонился и стал говорить настойчиво и в то же время добродушно:
- Ну вот что, Каховский. Надо заканчивать эту историю, ты и сам понимаешь. Давай, дорогой товарищ, забудем все эти грустные события, сядем в машину - и в лагерь. Нас дела ждут.
- Извините, Тихон Михайлович, я не поеду. Я же сказал, - негромко, но твердо проговорил Серёжа. Он не смотрел на Совкова. Разглядывал бумажку с нарисованной эскадрой и с нетерпеливой досадой думал: "Когда он наконец уберется?"