3.5. Романтическая философия двоемирия в элегии «Море»
Стихотворение В.А. Жуковского «Море» было написано в 1822 году. Впервые оно опубликовано в альманахе «Северные цветы на 1829 год» (СПб., 1828). Подзаголовок «Элегия» дан в последнем, пятом прижизненном издании «Стихотворений В. Жуковского» (СПб. – Карлсруд, 1849). В рукописном оглавлении этого издания, где произведения разнесены по жанрам, Жуковский поместил это стихотворение в разделе «Смесь» [Семенко 1975]. Поэтический текст элегии передает экзистенциально обогащенную самим присутствием образа автора платоническую двуплановость Бытия:
Безмолвное море, лазурное море,
Стою очарован над бездной твоей.
Ты живо, ты дышишь, смятенной любовью,
Тревожною думой наполнено ты.
Безмолвное море, лазурное море,
Открой мне глубокую тайну твою.
Что движет твое необъятное лоно?
Чем дышит твоя напряженная грудь?
Иль тянет тебя из земныя неволи
Далекое, светлое небо к себе?..
Таинственной, сладостной полное жизни,
Ты чисто в присутствии чистом его:
Ты льешься его светозарной лазурью,
Вечерним и утренним светом горишь,
Ласкаешь его облака золотые
И радостно блещешь звездами его.
Когда же сбираются темные тучи,
Чтоб ясное небо отнять у тебя –
Ты бьешься, ты воешь, ты волны подъемлешь,
Ты рвешь и терзаешь враждебную мглу…
И мгла исчезает, и тучи уходят,
Но, полное прошлой тревоги своей,
Ты долго вздымаешь испуганны волны,
И сладостный блеск возвращенных небес
Не вовсе тебе тишину возвращает,
Обманчив твоей неподвижности вид:
Ты в бездне покойной скрываешь смятенье,
Ты, небом любуясь, дрожишь за него.
Мы говорим здесь исходно о некоей двуплановости Бытия, ссылаясь на поэтический текст. Чем представлены они в тексте? Какими именами – ядерными словами – представлены два плана Бытия в данном стихотворении Жуковского? Даже с точки зрения частотного анализа поэтической лексики очевидно, что «море» и «небо» выступают как наиболее выраженные лексические единицы: «море» пять раз (четыре раза в тексте и один раз в названии) называется непосредственно и еще двадцать один (!) раз автор обращается к морю, употребляя местоимение второго лица «ты»; «небо» четыре раза именуется непосредственно и еще шесть раз автор упоминает «небо» в третьем лице, используя местоимение «его»… Обратим внимание на устойчивое и вполне определенное различие местоименных залогов, которые автор избирает по отношению к «небу» и «морю»: с последним автор на «ты», можно сказать, что «море» для Жуковского экзистенциально, тогда как «небо» остается в метафизической инаковости – в пространстве «оно».
Стихотворение уже изначально своим названием и первой строкой обращено к морю. Автор обращается к морю… Но к чему обращено море? Что является этим идеальным планом мореобращенности в стихотворении? Со всей очевидностью это – небо, представленное как «оно», в некоей метафизической отчужденности. Но, как оказывается, отчужденность – не есть метафизическая черта самого неба, напротив, оно «тянет к себе». Отчужденность характеризует море и автора, обращенного к нему; иными словами, план реальный – земной – представлен здесь в отчужденности от неба, в «неволе»…
Обратимся к параллелизму: душа героя – море. В определенном смысле автор приближен к романтическому герою; образ автора появляется во второй строке («Стою очарован над бездной твоей…»). В шестой строке, после очередного обращения-повтора («Безмолвное море, лазурное море») автор просит у моря раскрытия некоей предельной тайны («Открой мне глубокую тайну твою»). И более он, казалось бы, ничего не говорит здесь о себе, – все остальное о небе и море: сначала – взыскующие вопрошания, потом – повествование, в заключении следует некий вывод об онтологическом состоянии моря…
Автор стоит очарованный над бездной и всматривается в ее тайну. Но это не просто стояние на берегу или на палубе корабля и восхищение морским простором – такой ландшафтной или хотя бы реальной точки опоры здесь попросту нет: автор стоит над бездной, – это есть некое метафизическое стояние, некое экзистенциальное бодрствование. Перед нами – метафизика человеческого лица или «пейзаж души», как иногда определяют пейзаж Жуковского. Море – это человеческая душа, преданная долу, но которую «из земныя неволи» «тянет» к себе небо… Стихотворение как раз и передает в образе моря эту противоречивость и экзистенциальную неустроенность человеческой души. Для нас важно то, что – как четко явствует из поэтической метафизики стихотворения «Море» - небо (Бог) не отступается окончательно от мира (моря), равно как и мир (море) не может найти себя в отчуждении от неба (Бога). Середина стихотворения содержит манифестацию гармонического сопряжения и со-устройства, со-зеркалья неба и моря:
Таинственной, сладостной полное жизни,
Ты чисто в присутствии чистом его:
Ты льешься его светозарной лазурью,
Вечерним и утренним светом горишь,
Ласкаешь его облака золотые
И радостно блещешь звездами его.
Но это «идеальное» состояние зеркального сопряжения (нейтрализуемой оппозиции, устранения разлада) неба и моря неустойчиво в стихотворении Жуковского: оно, как все «идеальное», желаемо, но недостижимо, призрачно и, в лучшем случае, скоротечно во времени… Два раза названное «безмолвным», «море» Жуковского обнажает свою инаковость его «небу»:
Обманчив твоей неподвижности вид:
Ты в бездне покойной скрываешь смятенье…
Остановимся на композиционных особенностях этого стихотворения. «По определению В.В. Виноградова, композиция – это система динамического развертывания словесных рядов в сложном словесно-художественном единстве». С другой стороны, очевидно, что композиция – это художественное целое в пространстве, организованное ядерными именами, гравитационно собирающими вокруг себя лексические ансамбли. Номинативная стихия несет в себе глубочайшую символическую реальность, подлежащую адекватной герменевтической реконструкции в контексте символического миропонимания, заложенного в глубинах церковной традиции с исконно присущим ей топологическим символизмом.
Ядерные имена, организующие онтологическую возможность вертикального двоемирия, здесь – «море» и «небо». Они собирают вокруг себя все остальные слова, характеризующие противоположные миры стихотворения. «Море» (эпитеты-адъективы: безмолвное, лазурное, живое, дышащее, смятенное, тревожное, бездонное, необъятное, напряженное, любующееся, любящее, обманчивое, страшащееся, сражающееся, волнующееся, воющее, бьющееся) соотнесено с такими субстантивами, как «дума», «тайна», «лоно», «грудь», «неволя», «тревога». «Небо» же (эпитеты-адъективы: далекое, светлое, влекущее, чистое, светозарное, лазурное, светлое, золотое, блещущее, ясное, таинственное, сладостное, жизнедарящее, возвращенное) соотнесено с надмирными субстанциями: «лазури», «вечернего и утреннего света», «облаков», «звезд», «блеска», «тишины». Интересно, что часть своих качеств небо сообщает морю:
Таинственной, сладостной полное жизни,
Ты чисто в присутствии чистом его…
Небо, воздействуя на море своим «чистым присутствием», пробуждает у моря эти качества как уже его собственные: таким образом, адъективные эпитеты «сладостное» и «таинственное» следует отнести к морю. «Лазурность» выступает как общее качество моря и неба, имеющее, однако, уранический внеземной источник:
Ты льешься его светозарной лазурью…
«Реальный мир» Жуковского представлен онтологическим планом «моря». Поэт всматривается в него и обнаруживает его метафизическую неполноту, неполноценность при отсутствии «идеального» божественного благодатного покрова. Эта неполнота выражена признаками беспокойства (о чем свидетельствуют многие эпитеты: бьющееся, волнующееся, воющее, страшащееся, напряженное, смятенное, тревожное…) и даже борьбы (сражающееся).
Что же нарушает гармоническое сопряжение «моря» и «неба», то «идеальное» их состояние, которое мы отметили уже в качестве образно-именного плана середины стихотворения (11 – 16 строки)? Вне всякого сомнения – вторжение «темных туч». Как только гармония «небо – море» устанавливается, сразу (автор передает это не в союзе «когда же», а в самой последовательности повествования, – союз «же» относится уже к последующему повествовательному плану) «сбираются темные тучи»; их единственная цель: «отнять (!) ясное небо». «Итоговое» состояние моря замечательно передает духовную энергетику грешной человеческой души, находящейся в дольнем странствии, в междуцарствии «рая» и «ада», потерянного и гнетущего, прошлого и будущего.
На основе сказанного раскроем смысл опорных слов элегии. «Идеальный мир» Жуковского вне всякого сомнения – небо; но идеал, как всякий идеал в романтической системе координат, недостижим. Это придает особую доминанту психологической рефлексии, благоприятствующей для развития элегического жанра.
Изучение творчества Жуковского открывает богатые перспективы для исследования русской литературы вообще, для осмысления природы русского романтизма в частности. Поэзия Жуковского — поэзия переживаний, чувств и настроений; ее можно назвать началом русской психологической лирики. Ее лирический герой исполнил своеобразного обаяния; обаяние это — в поэтической мечтательности, в возвышенности и благородстве душевной жизни.
В курсовой работе нами был затронут аспект исследования художественного своеобразия жанра элегии в поэзии В.А.Жуковского. Нами была исследована элегия «Сельское кладбище» как программное произведение русского сентиментализма, изучена его творческая история, поэтика перевода, основные черты «нового стиля» русской поэзии. Элегия «Вечер» представляет собой новый этап в развитии творчества Жуковского и всей русской поэзии. Г.А.Гуковский пишет, что элегия напоминает «музыкальный словесный поток, качающийся на волнах звуков и эмоций» [Гуковский 1967, 75]. Образ природы в элегии – символ невидимой божественной энергии, а вся элегия имеет глубокий психологический подтекст.