______________
* при всем моем здравом смысле (франц.).
Анна Васильевна позвонила с волнением. Вошел казачок.
- Что же Павел Яковлевич не идет? - проговорила она. - Что это я его дозваться не могу?
Николай Артемьевич пожал плечами.
- Да на что, помилуйте, вы хотите его позвать? Я этого вовсе не требую, не желаю даже.
- Как на что, Николай Артемьевич? Он вас обеспокоил; может быть, помешал курсу вашего лечения. Я хочу объясниться с ним. Я хочу знать, чем он мог вас прогневать.
- Я вам повторяю, что я этого не требую. И что за охота... devant les domestiques...* ______________ * перед прислугой... (франц.).
Анна Васильевна слегка покраснела.
- Напрасно вы это говорите, Николай Артемьевич. Я никогда... devant... les domestiques... Ступай, Федюшка, да смотри, сейчас приведи сюда Павла Яковлевича.
Казачок вышел.
- И нисколько это все не нужно, - проговорил сквозь зубы Николай
Артемьевич и снова принялся шагать по комнате. - Я совсем не к тому речь вел.
- Помилуйте, Paul должен извиниться перед вами.
- Помилуйте, на что мне его извинения? И что такое извинения? Это всё фразы.
- Как на что? его вразумить надо.
- Вразумите его вы сами. Он вас скорей послушает. А я на него не в
претензии.
- Нет, Николай Артемьевич, вы сегодня с самого вашего приезда не в духе. Вы даже, на мои глаза, похудели в последнее время. Я боюсь, что курс лечения вам не помогает.
- Курс лечения мне необходим, - заметил Николай Артемьевич, - у меня печень не в порядке.
В это мгновение вошел Шубин. Он казался усталым. Легкая, чуть-чуть
насмешливая улыбка играла на его губах.
- Вы меня спрашивали, Анна Васильевна? - промолвил он.
- Да, конечно, спрашивала. Помилуй, Paul, это ужасно. Я тобой очень недовольна. Как ты можешь манкировать Николаю Артемьевичу?
- Николай Артемьевич вам жаловался на меня? - спросил, Шубин и с тою же усмешкой на губах глянул на Стахова.
Тот отвернулся и опустил глаза.
- Да, жаловался. Я не знаю, чем ты перед ним провинился, но ты должен сейчас извиниться, потому что его здоровье очень теперь расстроено, и, наконец, мы все в молодых летах должны уважать своих благодетелей.
"Эх, логика!" - подумал Шубин и обратился к Стахову:
- Я готов извиниться перед вами, Николай Артемьевич, - проговорил он с учтивым полупоклоном, - если я вас точно чем-нибудь обидел.
- Я вовсе... не с тем, - возразил Николай Артемьевич, по-прежнему избегая взоров Шубина. - Впрочем, я охотно вас прощаю, потому что, вы знаете, я невзыскательный человек.
- О, это не подвержено никакому сомнению! - промолвил Шубин. - Но
позвольте полюбопытствовать: известно ли Анне Васильевне, в чем именно состоит моя вина?
- Нет, я ничего не знаю, - заметила Анна Васильевна и вытянула шею.
- О боже мой! - торопливо воскликнул Николай Артемьевич, - сколько раз уж я просил, умолял, сколько раз говорил, как мне противны все эти объяснения и сцены! В кои-то веки приедешь домой, хочешь отдохнуть, - говорят: семейный круг, interieur, будь семьянином, - а тут сцены, неприятности. Минуты нет покоя. Поневоле поедешь в клуб или... или куда-нибудь. Человек живой, у него физика, она имеет свои требования, а тут...
И, не докончив начатой речи, Николай Артемьевич быстро вышел вон и хлопнул дверью. Анна Васильевна посмотрела ему вслед.
- В клуб? - горько прошептала она. - Не в клуб вы едете, ветреник! В клубе некому дарить лошадей собственного завода - да еще серых! Любимой моей масти. Да, да, легкомысленный человек, - прибавила она, возвысив голос, - не в клуб вы едете. А ты, Paul, - продолжала она, вставая, - как тебе не стыдно? Кажется, не маленький. Вот теперь у меня голова заболела. Где Зоя, не знаешь?
- Кажется, у себя наверху. Рассудительная сия лисичка в такую погоду всегда в свою норку прячется.
- Ну, пожалуйста, пожалуйста! - Анна Васильевна поискала вокруг себя. - Рюмочку мою с натертым хреном ты не видел? Paul, сделай одолжение, вперед не серди меня.
- Где вас рассердить, тетушка? Дайте мне вашу ручку поцеловать. А хрен ваш я видел в кабинете на столике.
- Дарья его вечно где-нибудь позабудет, - промолвила Анна Васильевна и удалилась, шумя шелковым платьем.
Шубин хотел было пойти за ней, но остановился, услышав за собою
медлительный голос Увара Ивановича.
- Не так бы тебя, молокососа... следовало, - говорил вперемежку отставной корнет.
Шубин подошел к нему.
- А за что же бы меня следовало, достохвальный Увар Иванович?
- За что? Млад ты, так уважай. Да.
- Кого?
- Кого? Известно, кого. Скаль зубы-то.
Шубин скрестил руки на груди.
- Ах вы, представитель хорового начала, - воскликнул он, - черноземная вы сила, фундамент вы общественного здания!
Увар Иванович заиграл пальцами.
- Полно, брат, не искушай.
- Ведь вот, - продолжал Шубин, - не молодой, кажется, дворянин, а сколько в нем еще таится счастливой, детской веры! Уважать! Да знаете ли вы, стихийный вы человек, за что Николай Артемьевич гневается на меня? Ведь я с ним сегодня целое утро провел у его немки; ведь мы сегодня втроем пели "Не отходи от меня"; вот бы вы послушали. Вас, кажется, это берет. Пели мы, сударь мой, пели - ну и скучно мне стало; вижу я: дело неладно, нежности много. Я и начал дразнить обоих. Хорошо вышло. Сперва она на меня рассердилась, а потом на него; а потом он на нее рассердился и сказал ей, что он только дома счастлив и что у него там рай; а она ему сказала, что он нравственности не имеет; а я ей сказал: "Ах!" по-немецки; он ушел, а я остался; он приехал сюда, в рай то есть, а в раю ему тошно. Вот он и принялся брюзжать. Ну-с, кто теперь, по-вашему, виноват?
- Конечно, ты, - возразил Увар Иванович.
Шубин уставился на него.
- Осмелюсь спросить у вас, почтенный витязь, - начал он подобострастным голосом, - эти загадочные слова вы изволили произнести вследствие какого-либо соображения вашей мыслительной способности или же под наитием мгновенной потребности произвести сотрясение в воздухе, называемое звуком?
- Не искушай, говорят! - простонал Увар Иванович.
Шубин засмеялся и выбежал вон.
- Эй! - воскликнул четверть часа спустя Увар Иванович, - того... рюмку водки.
Казачок принес водки и закуску на подносе. Увар Иванович тихонько взял с подноса рюмку и долго, с усиленным вниманием глядел на нее, как будто не понимая хорошенько, что у него такое в руке. Потом он посмотрел на казачка и спросил: не Васькой ли его зовут? Потом он принял огорченный вид, выпил водки, закусил и полез доставать носовой платок из кармана. Но казачок уже давно отнес поднос и графин на место, и остаток селедки съел, и уже успел соснуть, прикорнув к барскому пальто, а Увар Иванович все еще держал платок перед собою на растопыренных пальцах и с тем же усиленным вниманием посматривал то в окно, то на пол и стены.
IX
Шубин вернулся к себе во флигель и раскрыл было книгу. Камердинер Николая Артемьевича осторожно вошел в его комнату и вручил ему небольшую треугольную записку, запечатанную крупною гербовою печатью. "Я надеюсь, - стояло в этой записке, - что вы, как честный человек, не позволите себе намекнуть даже единым словом на некоторый вексель, о котором была сегодня утром речь. Вам известны мои отношения и мои правила, незначительность самой суммы и другие обстоятельства; наконец есть семейные тайны, которые должно уважать, и семейное спокойствие есть такая святыня, которую одни etres sans coeur*, к которым я не имею причины вас причислить, отвергают! (Сию записку возвратите.) Н.С.".
______________
* существа без сердца (франц.).
Шубин начертил внизу карандашом: "Не беспокойтесь - я еще пока платков из карманов не таскаю"; возвратил записку камердинеру и снова взялся за книгу. Но она скоро выскользнула у него из рук. Он посмотрел на заалевшееся небо, на две молодые могучие сосны, стоявшие особняком от остальных деревьев, подумал: "Днем сосны синеватые бывают, а какие они великолепно зеленые вечером", - и отправился в сад, с тайною надеждой встретить там Елену. Он не обманулся. Впереди, на дороге между кустами, мелькнуло ее платье. Он нагнал ее и, поравнявшись с нею, промолвил:
- Не глядите в мою сторону, я не стою.
Она бегло взглянула на него, бегло улыбнулась и пошла дальше, в глубь сада. Шубин отправился вслед за нею.
- Я прошу вас не смотреть на меня, - начал он, - а заговариваю с вами: противоречие явное! Но это все равно, мне не впервой. Я сейчас вспомнил, что я еще не попросил у вас как следует прощения в моей глупой вчерашней выходке. Вы не сердитесь на меня, Елена Николаевна?
Она остановилась и не тотчас отвечала ему - не потому, чтоб она сердилась, а ее мысли были далеко.
- Нет, - сказала она наконец, - я нисколько не сержусь.
Шубин закусил губу.
- Какое озабоченное... и какое равнодушное лицо! - пробормотал он. - Елена Николаевна, - продолжал он, возвысив голос, - позвольте мне рассказать вам маленький анекдотец. У меня был приятель, а у этого приятеля был тоже приятель, который сперва вел себя, как следует порядочному человеку, а потом запил. Вот однажды рано поутру мой приятель встречает его на улице (а уж они, заметьте, раззнакомились), встречает его и видит, что он пьян. Мой приятель взял да отвернулся от него. А тот-то подошел, да и говорит: "Я бы не рассердился, говорит, если б вы не поклонились, но зачем отворачиваться? Может быть, это я с горя. Мир моему праху!" Шубин умолк.
- И только? - спросила Елена.
- Только.
- Я вас не понимаю. На что вы намекаете? Сейчас вы говорили мне, чтоб я не глядела в вашу сторону.
- Да, а теперь я вам рассказал, как нехорошо отворачиваться.
- Да разве я... - начала было Елена.
- А разве нет?
Елена слегка покраснела и протянула Шубину руку. Он крепко пожал ее.
- Вот вы меня как будто поймали на дурном чувстве, - сказала Елена, - а ваше подозрение не справедливо. Я и не думала чуждаться вас.
- Положим, положим. Но сознайтесь, что у вас в эту минуту тысяча мыслей в голове, из которых вы мне ни одной не поверите. Что? небось не правду я сказал?