[18] Повторюсь еще раз - «обыватель» здесь отнюдь не оценочное понятие, и тем более не ругательство. В данном контексте это человек, достойно завершивший очередной переход и живущий стабильной устойчивой жизнью - до следующего возрастного кризиса. В отличии от Героя - человека, совершающего переход. Таким образом, «Герой» и «обыватель» - не различные типы людей, а скорее различные состояния одного и того же человека, соответствующие различным возрастным этапам.
[19] Из собственного.
[20] См. В.Розанов «Еще о смерти Пушкина», статья 1900 года, в кн. «Мысли о литературе», М., «Современник», 1989.
[21] Там же, стр.257.
[22] Рцы «Еще о судьбе Пушкина», там же, стр. 255.
[23] В.Розанов «Еще о смерти Пушкина», там же, стр. 257.
[24] Там же, стр. 254.
[25] Для большинства из нас вся жизнь Пушкина - сплошная романтика. Но в данном случае я говорю об эмоциональной притягательности той одержимости, которая заставляет поэта совершать героические поступки, резко меняющие всю его последующую жизнь (или обрывающие ее). «Героические» - здесь значит пассионарные (антиинстинктивные) и аттрактивные (антиэгоистичные). В этом смысле жизнь Пушкина, при всей ее яркости и пестроте, была довольно однообразной.
[26] Х.Л.Борхес «Скрытая магия в "Дон Кихоте"», в кн. «Проза разных лет», М., «Радуга», 1984, стр.213.
[27] Строго говоря, легенду о зайце-спасителе нельзя считать безусловно достоверной, это скорее мифологизация народом образа своего литературного учителя. Но мы и рассматриваем здесь не конкретного человека (о котором практически ничего не знаем и знать не можем), а его мифологизированный образ, составленный из оставшегося наследия (пушкинских текстов, воспоминаний современников, документов того времени) и подвергнутый обычной фольклорной обработке. Не забавно ли, что народ, создавший легенду о чудесном зайце, ее же использует для доказательства «героичности» Пушкина?
Но я, по крайней мере, не претендую на историчность представленного материала. А сколько пишут о Христе-человеке - хотя неизвестно даже, существовал ли такой человек! Мы все же в гораздо лучшем положении - мы можем быть уверены, что на Сенатской Пушкина не было.
[28] А.Галич «Петербургский романс» в кн. «Петербургский романс», Л., «Художественная литература», 1989, стр. 14-15.
[29] На следующий день после оккупации Праги, в день той памятной демонстрации протеста.
[30] Если не больше. Не прошло и года, как в записке «О народном воспитании» (15 ноября 1826), Пушкин написал: «должно надеяться, что люди, разделявшие образ мыслей заговорщиков, образумились; что, с одной стороны, они увидели ничтожность своих замыслов и средств, с другой - необъятную силу правительства, основанную на силе вещей». Бенкендорф снабдил записку Пушкина комментарием, поистине оскорбительным для любого поэта: «Это уже человек, возвращающийся к здравому смыслу».
[31] «Изувечен» - звучит весьма многозначительно. Ясно, что речь здесь идет не о шраме - шрамы в те времена считали скорее украшением мужчины. Увечьем могли назвать потерю (или неполную работоспособность) руки или ноги, в крайнем случае - пальцев. В устах поэта - т.е. человека, живущего в мире ассоциативных образов - характеристика «изувечен» явно намекает на несостоятельность конкурента в сексуальном соперничестве.
[32] Какое жестокое совпадение - Евгений, пытающийся соблазнить жену генерала, является его родственником. И Дантес для Пушкина не только потенциальный соблазнитель, но и новый родственник (муж сестры жены). Жизнь Пушкина глубоко переплетена с его романом, хотя порою совершенно непостижимым образом.
[33] В.Розанов «Еще о смерти Пушкина», в кн. «Мысли о литературе», М., «Современник», 1989, стр. 258.
[34] Еще одна ухмылка судьбы.
[35] Собирательно-отцовского.
[36] В следующем блоке мы вновь вернемся к проблеме Антагониста, с возрастом теряющего ману, и Героя, призванного убить и заменить стареющего царя.
[37] Данте Алигьери «Божественная комедия», Минск, 1986, стр. 15.
[38] Первой красавицы империи; а для нас - красавицы на все времена. Есть в этом что-то нереальное, архетипическое. «Неземная» красота Гончаровой как будто специально выдумана фольклорной традицией в общем ключе мифологизации образа Пушкина.
Этот момент действительно очень важен. Стоит подчеркнуть еще раз - данный блок (равно как и предыдущий) не претендует на психоаналитическое исследование личности Пушкина. Я рассматриваю здесь мифологизированный образ народного героя, в котором творческое наследие конкретного человека причудливо сплелось с узнаваемыми архетипическими мотивами.