Которые не думают о славе,
И ничего не знают о наследстве,
Оставленном поэтами земле.
Они растут травой и стынут камнем,
И зреют хлебом, и текут водой,
И просто так живут со мною рядом,
Как горные чабанские собаки,
Бегущие за стадом дней вослед…
Я вам прочту стихи, которых нет.
Указывая на существование стихов, «которых нет», Благинина провидчески указывает на судьбу своего поэтического наследия.
Отдельные стихотворения вызывают аналогии с поэтическими текстами других женщин-поэтов. Так, данное, например, устойчиво и объективно ассоциируются с цветаевским «Моим стихам, написанным так рано…», напоминает об ахматовском «…растут стихи»
Благинина, вообще говоря, часто либо вторит тем двум (или двоим), которые воплотили два основных типа поэтического темперамента – Ахматовой и Цветаевой, либо открыто, но вполне угадываемо противоречит. В этом смысле интересны «Михайловское», «Звон синичек жестяной». Особенно это заметно в текстах, передающих переживание творчества, отношение к слову. Показательно стихотворение «Слова»:
А я их – на ощупь!
А я их – на вкус!
Как дерева брус
И как варева кус.
Как облака вечность,
Как яблока сочность,
Как формулы математической точность.
(с. 98)
В стихотворении «Речка синяя» содержится подтверждение тому, что слова попутно, по ходу какого-либо повествования в стихах словно пробуются на вкус, подвергаются какой-то проверке, поворачивается различными гранями, устанавливается их не словарное родство.
Реченька, река
(Реку – реченье!),
Тайное теченье
И свеченье!
Синяя!
Синей небесной сини,
Синею
Зовут тебя и ныне…
(с. 107)
То же в стихотворении «Снегиренок»:
Нет нигде ни соринки,
Постаралась зима –
На перилах перинки,
На ветвях бахрома.
Красноперое диво,
Теплый отсвет зари…
Это правда красиво –
На снегу снегири.
(с. 85)
Елена Благинина, и это думается особенная грань ее дара, создает, позволим так ее назвать, соединяя идейное и жанрово-тематическое направления, описательную лирику мысли. Так в основе стихотворений «Вижу сад», «Лестница, которая никуда не ведет», «Крыжовник», «Ручей», «Колея» – зарисовка, часто сосредоточенная на одном предмете. Это одновременно отправная точка и материал для обобщения.
Что может быть грустней предмета,
Который вовсе ни к чему?.
Вот лестница большая эта
В моем разрушенном дому…
«Лестница, которая никуда не ведет» (с. 53)
Я привезла с собой на дачу
Овальный маленький портрет.
Сижу, гляжу и громко плачу
Над тем, кого уже с нами нет…
«Овальный портрет» (с. 59)
Называя особенности художественного видения поэта Благининой, следует, как нам кажется, указать на ее:
– способ писания женской судьбы – досконально, детально передается одно, часто мгновенное, чувствование или из упоминания возникает картина:
Может это и смешное свойство,
Да никак его не изживешь:
Вечное, тугое беспокойство –
Вот ты повернешься и … уйдешь.
Так оно и сделалось! И что же?
Я хожу. Я говорю слова.
Я ложусь на прибранное ложе,
Сплю… И просыпаюсь…Я жива! (с. 78)
– на особенную значимость художественного изображения предмета, вещи в лирическом произведении, когда наименование предмета присутствует одновременно в конкретном вещественном, метафорическом и ассоциативном ряду:
И живу я – Богом забытый,
Телефон молчит, как убитый,
И дверной звонок ни гу-гу.
Ах дом мой, пристанище Чуда,
Люблю твой высокий накал…
Здесь был понаслышке Иуда
И хлеб в солоницу макал.
– на обыкновение с иронической легкостью переосмысливать сказочные образы:
Обротали Горыныча-змея:
Крутобок, одноглаз и бесхвост.
Он летит, отдышаться не смея,
Мимо трав, мимо снов, мимо звезд…
«Автобус Псков-Москва» (с. 104)
По зацветшим болотцам
Лягушки курлычут.
Может статься
Ивана-царевича кличут.
Может, плачут?
Они ведь еще не узнали –
Та царевна-лягушка
Счастливой была ли?
«Там сияют зарницы» (с. 90)
– на неуловимость образа лирической героини. Лирическое «я» часто просто скромно присутствует на втором плане. Отдельные же тексты, наоборот, сверхдостаточны именно в этом отношении.
А все-таки и я побушевала:
Простым крестом по снегу вышивала.
Месила тесто теплых пашен вешних.
Нагим лучом лежала на скворешнях,
И прыгала синицей над криницей
И августовской прядала зарницей,
Росла чертополохом и крапивой,
Прикидывалась то ручьем, то ивой,
То рыжиком морковно-серебристым
Под небом остывающим и чистым.
Потом еще метелицей блистала…
Потом устала… И меня не стало…
(с. 119)
И таких направлений возможных исследований, думается, можно обозначить, немало.
Елена Александровна Благинина – автор, тематический диапазон и рамки поэтики которого таковы, что поэзия для детей никак не может показаться легко постигаемым явлением, а поэзия для взрослых, сопрягаясь с детской, воспринимается как самодостаточная книга стихов. Объединение лирических произведений в циклы усиливает это впечатление.
Книга стихов «Окна в сад» включает три тематических подборки, объединенных темами: «Память детства», «Война», «Взаимодействие поэта с миром» и два собственно лирических цикла: «Стихи, которых нет», посвященный Георгию Оболдуеву, и «Восемь стихотворений из Псковской тетради». Каждое стихотворение, воспринимаемое в контексте, становится фрагментом лирической повести. Становятся очевидны сквозные образы, доминирующие мотивы, предпочитаемые приемы. Так, например, обращение Благининой к сказочным образам не единично, его можно рассматривать в наборе устойчивых поэтических приемов.
Образы, которые мы здесь именуем сказочными, действительно принадлежность фольклора, по преимуществу – русского, но иногда они напоминают о «мировом» сюжете, и раньше о сказке литературной, чем фольклорной.
Это несколько модификаций героя по имени Иван: дурак, царский сын, братец Аленушки. Это различные «добрые» героини: Леда, Аленушка, Василиса, царевна-лягушка. Наконец, это герои, персонифицирующие волшебные силы: змей Горыныч, Яга.
Каждый случай лирического переложения известной сказки либо только само упоминание персонажа иллюстрирует обыкновение Благининой переосмысливать сказочные образы. Благодаря этому или происходит более глубокое в сравнении со сказочным источником проникновение в мир субъективных переживаний (что вполне отвечает лирике как роду), или видоизменяется сам сюжет, или возникает возможность неожиданной интерпретации как образа, так и идеи.
Благинина нередко называет сказочных героев, чтобы через них задать характеристику своему герою. «Ни снегуркой, ни царевной, ни забавой не была» (10), – читаем в стихотворении «Мать».
«И стоишь ты некой сандрильоной / В страстном ожиданье волшебства», –такое «творительное» сравнение находим в стихотворении «Вижу сад» (44).
Снегурка, царевна, сандрильона – в данном случае воспринимаются как обозначения социально-психологического типа. Не случайно все эти существительные являются нарицательными.
Показательно и употребление множественного числа имени: «Тут, наверно, Иванушки жили – / Дурачки и царевичи…» (105). Или: «Наверно, там Аленушки, / наверно, там живут!» (109)Иванушки и Аленушки – средоточие и конкретного и обобщенного смысла одновременно.
В стихотворении «Сказка» (23) Благинина идет дальше. В основе содержания – детская игра, воспроизводящая события фольклорной сказки о сестрице Аленушке и братце Иванушке. Ситуация воспринимается лирическим героем изнутри сказочного действия.
Вымышленное, воображаемое, выстроенное на обыденных атрибутах волшебное пространство рождает реальные переживания. Ощущение: «А камень ко дну тянет, тянет. / Так, что дохнуть я не могу». Эмоцию: «От страха мрет в груди сердечко, / Пылает голова огнем». Заключительная строфа – финальное душевное движение: «Мы продолжать не в силах действа / И плачем громко – в три ручья, – / От вероломства, от злодейства, / От горькой сказки бытия».
Как видно сказочный материал преломляется через индивидуальное видение, приводит к размышлениям по поводу онтологической проблемы. Перед порогом этих размышлений герой оставлен.
Благинина выбирает известные сказочные мотивы и объединяет их в новые структуры, в итоге достигает особенной емкости, цельности поэтического решения.
Так, в стихотворении «Речка Синяя» (105) лирический герой постигает настоящее как поиск связи реального и вымышленного народной фантазией. Здесь имитируется миф о происхождении.
Речка Синяя[26]возникла, по измышлению Благининой, так: Василиса, не в силах убежать от Яги, взмахнула рушником, «туманами повитым», и превратилась в реку («водицей обернулась»), узоры рушника («елочками темными расшитый») стали натуральной декорацией.
Динамика событий, переданная здесь, рождает еще и аллюзию на античный сюжет. Герой, который не может допустить, чтобы его настигли, меняет облик, сливается с природой. Именно так произошло с Дафной, убегающей от Аполлона.
Иногда Благинина подготавливает появление сказочного образа, намеренно создавая тональность сказочного повествования.
Так, в стихотворении «Там сияют зарницы» каждому предмету, попавшему в поле зрения лирического героя, сообщаются признаки и действия, какие ему были бы присущи в другой реальности. Показательны эпитеты и метафоры: «сияют зарницы», «сиротинки-осинки», «рябинки-маринки», «зацветшие болотца».
Выстраивается иной мир, где «подымают короны свои электрички» и «поют, обезумев от радости, птицы». Иначе говоря, все проецируется на сказочные представления, даже самое обыденное, порожденное «новой» действительностью, не соотносящейся со временем, когда создавались сказки.
Последние две строфы – размышление лирического героя, нацеленное на разрушение инерции восприятия образа из старой сказки. Тональность светлой грусти и иронии одновременно очевидна.