На первый взгляд, здесь творческое начало мало проявляется, особенно если учесть, что циклические контексты могут быть созданы без ведома и без участия автора.
Два слова в названии цикла Ахматовой успели стать именем нарицательным, указывающим на таинства любого искусства. Это словосочетание – тайны ремесла – стало настолько привычным, что мы мало задумываемся над заключенным в нем оксюмороном. Ведь в ремесле не должно быть ничего тайного, это набор понятийных и доступных каждому навыков и умений.
В данном цикле стихотворений Ахматова верна традициям поэтического направления, к которому она принадлежала – акмеизма: словесное искусство воспринимается как ремесло, в котором можно достичь высочайшего уровня владения отточенным поэтическим словом.
Цикл «Тайны ремесла» начинается с самой сути, с приходом вдохновения в стихотворении «Творчество». Ахматова подробно описывает процесс появления стихотворения:
Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов…
Первые же строки первого стихотворения обрушивают на читателя «бездну шепотов и звонов», которую побеждают единственный звук:
Так вкруг него непоправимо тихо.
Одновременно возникает мотив магического круга («Сужается какой-то тайный круг») – автор сужает пространство, вводя в тайный круг читателя и приглашая присутствовать при создании стихотворения:
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.
Становится необычайно тихо, так, «что слышно, как в лесу растет трава». Только затем
…послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки…
Так автор с самого начала раскрывает перед читателем «тайны ремесла». Приход вдохновения описан так подробно, что никаких тайн не остается, все должно быть понятно. Действительно просто:
Подумаешь, тоже работа, –
Беспечное это житье:
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за свое.
За открывающим цикл стихотворением «Творчество» следует «Мне ни к чему одические рати…» Объединяет эти стихотворения не только их соседство, но и стихотворный размер: пятистопный ямб с чередующимися мужскими и женскими рифмами. Выделяются только последние строки каждого из трех катренов. Эти строки являются ключевыми и именно в них разрешается смысловое движение каждого из четверостиший: «Не так как у людей»; «Как лопухи и лебеда»; «Не радость вам и мне».
Стихотворение написано очень простым языком, мы встречаем в нем разговорные синтаксические конструкции: «мне ни к чему», «на радость мне и вам», «По мне». И строфа в стихотворении построена так, чтобы создавать впечатление разговорной речи. Это ощущение возникает за счет того, что три первых стиха написаны пятистопным ямбом, а четвертый стих каждой строфы резко понижается, краткость каждой строки семантически выделяет стихи.
«Одические рати», «прелесть элегических затей» – эти словосочетания двух первых стихов первой строфы стилистически контрастируют с нарочито сниженной лексикой всего стихотворения.
Заключительные строки ахматовского стихотворения, заряженные энергией автора, звучат особенно эмоционально. Вообще поэтическое повествование Ахматовой проникнуто настроением бодрости и оптимизма. Этому во многом способствует выбранный поэтессой стихотворный размер – ямб. А встречающиеся в каждой строке пропуски ударений придают стихотворению оттенок размышления, поэтического раздумья.
Нельзя не сказать о том, что ахматовские стихотворения не отличаются богатством используемых автором средств выразительности. Поэтесса явно предпочитала небольшой объем и простоту поэтической речи.
Но это не лишает стихотворения глубокого смысла. В поэтическом тексте явно чувствуется весеннее дыхание жизни. Мы видим «желтый одуванчик у забора», вдыхаем «дегтя запах свежий». И вообще рождение нового мы чаще всего связываем с весенней порой («растут стихи»).
Однако главная мысль стихотворения звучит в его финальных строчках:
И стих уже звучит, задорен, нежен,
Не радость вам и мне.
Таким образом, главное назначение поэзии, по мысли автора, – это способность дарить людям радость, радость от соприкосновения высокого искусства.
Далее следуют стихотворения, посвященные главным участникам творческого таинства: «Муза», «Поэт», «Читатель», «Про стихи», «Многое еще, наверно, хочет…», «Подумаешь, тоже, работа…». Причем, с «музой» и «поэтом» – обхождение вполне «свойское»: «Как жить мне с этой обузой…», «Подумаешь, тоже, работа…» Такое «фамильярное» отношение к Музе и Поэту только оттеняет уважение перед Читателем, которому посвящено пятое стихотворение цикла. Читатель «неизменен и вечен», ведь без него не может состоятся главное событие – «беседы блаженный зной».
Чтоб быть современнику ясным,
Ведь настежь распахнут поэт.
Происходит своеобразный перенос вечности существования стихов на вечность существования читателя.
А он неизменен и вечен –
Поэта неведомый друг.
Шестое стихотворение называется «Последнее стихотворение», но на самом деле речь идет в нем о разных персонажах-стихах. Оказывается, у каждого стихотворения (как у человека) свой характер и все они разные, непохожие друг на друга. Одно веселое, счастливое:
Одно, словно кем-то встревоженный гром,
С дыханием жизни врывается в дом,
Смеется, у горла трепещет,
И кружится, и рукоплещет.
Другое – суровое, грозное:
Другое, в полночной родясь тишине,
Не знаю оттуда крадется ко мне,
Из зеркала смотрит пустого
И что-то бормочет сурово.
А бывает и так, что стихотворение «гранится, меняется, вьется, а в руки живым не дается».
Не приходит ощущение не только радости, но и ощущение потери, тоски:
И я не знавала жесточе беды –
Ушло, и его протянулись следы
К какому-то крайнему краю,
А я без него…умираю.
В цикле использованы различные стихотворные размеры: пятистопный ямб (1–2 стихотворения), дольник, в основе которого трехстопный амфибрахий (3), трехстопный амфибрахий (4–5 стихотворение), четырехстопный амфибрахий с отдельными трехстопными строчками (6), снова пятистопный ямб (7), четырехстопный (8) и пятистопный (9) хорей.
Метрическое движение от ямба в начале цикла к более энергичному хорею довольно последовательно. Только текст «эпиграммы» создает перебой в плавном ритмическом рисунке. «Эпиграмма» же нарушает общую приподнятость и серьезность тона, свойственную лирической героине цикла. Включение в цикл этого стихотворения может показаться странным. К моменту создания цикла «Эпиграмма» уже успела стать более чем популярной, чтобы не сказать избитой:
Могла ли Биче словно
Дант творить,
Или Лаура жар любви восславить?
Я научила женщин говорить…
Но, Боже, как их замолчать заставить!
Нельзя забывать и то, что цикл составлен Ахматовой в зените окончательной славы, когда все было пережито и расставлено на свои места. «Эпиграмма» – единственное стихотворение, в заглавие которого вынесено жанровое определение, и автор четко следует канону жанра. Стоящие в самом начале риторические вопросы задают торжественный тон, преходящий в афоризм «Я научила женщин говорить», тон которого немедленно снижается иронией – «…как их замолчать заставить!»
Стихотворение «Про стихи» напоминает пастернаковское «Определение поэзии» (1922):
Это – круто налившийся свист,
Это щелканье сдавленных льдинок,
Это ночь, леденящая лист,
Это двух соловьев поединок.
Это – сладкий заглохший горох,
Это – слезы вселенной в лопатках,
Это- с пультов и флейт –
Фигаро низвергается градом на грядку.
А у Ахматовой это так:
Это – выжимка бессониц,
Это – свеч кривых нагар,
Это – сотен белых звонниц.
Первый утренний удар…
Это – теплый подоконник
Под черниговской луной,
Это – пчелы, это – донник,
Это – пыль и мрак, и зной.
В стихотворении Ахматовой было передано впечатление от стихов В. Нарбута, которому оно посвящено. Передано обаяние малорусского пейзажа («под черниговской луной»). Все, что попадает в очерченный тайный круг, названный в первом стихотворении, преображается, обретает особый смысл причастности к тайнам ремесла.
Поражает своей силой «Двустишие»:
От других мне хвала – что зола,
От тебя и хула – похвала.
Две строки – песня сердца. Хрустальный звук одиночества. Необъяснимое чувство, счастье – беспредельное, безоглядное.
Как тонко и прекрасно; как все гениальное – просто… Это любовь женщины. Можно сравнить со словами: «Живу, пока люблю».
Как продолжение «Двустишия» следует стихотворение «Последний тост». Стихотворение свойственное и близкое поэзии Ахматовой. В нем ее жизнь, ее судьба, а главное – ее любовь. Но любовь обреченная, несчастная. В этом стихотворении, как почти во всех ахматовских стихотворениях, любовь уже прошла, угасла. Она сопровождалась предательством и обидой, и быть может от этого еще более тяжелой остается рана от такой любви. «Последний тост» – стихотворение, а вернее даже слова, которые нужно произносить тихо, почти шепотом и в этом их сила, именно от этого они звучат громче.
Я пью за разоренный дом,
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоем,
И за тебя я пью, –
За ложь меня предавших губ,
За мертвый холод глав,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас.
Стихотворение пронизывает пустота и боль. Ахматова называет жизнь «злой», а мир – «жестоким и грубым». Все из-за того, что «одиночество вдвоем».
Каждое стихотворение Ахматовой – это откровение, «это боль сердца», это крик души, это шепот мольбы. Все то, что называется жизнью.
Если не рассматривать каждое стихотворение в отдельности, а взглянуть на них в совокупности, то понятно все они связаны друг с другом и вместе образуют одно целое. Каждое новое стихотворение продолжает тему предыдущего.
Все начинается с появления Музы.
Что почести, что юность, что свобода,
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.