И вот теперь погонофора на дне рифта. Причем она существенно отличалась от своих предшественниц, и потому ее назвали «рифтия».
Она преобладала среди жителей «озаиса». Плотные скопления рифтий прикреплялись прямо к базальтовым скалам почти у самых отверстий, через которые изливалась горячая вода. Каждое животное представляло;собой замкнутую трубку длиной до 1 м. На свободном конце тела у рифтий красовался ярко-красный плюмаж щупалец. Но они ничего не ловили. И вообще предназначались не для добычи пищи, скорее, выполняли роль жабр, где шел обмен кислородом, углекислым газом и сероводородом с окружающей средой. Внутри трубки помещалось тело животного.
Казалось, эти существа давно должны бы захиреть и погибнуть от истощения, поскольку ни рта, ни малейшего намека на пищеварительные органы у них не было. Однако, судя по всему, рифтиям жилось неплохо. И колония в целом, и каждое существо в отдельности отнюдь не выглядели угнетенными, их шикарные плюмажи весело трепетали, словно дорогие газовые платочки на ветру. Значит, как-то эти животные питались. Но как?
Секрет удалось раскрыть позже. Он заключался в том, что находящееся в трубке тело погонофоры оказалось заселенным множеством серных бактерий. Само тело. Хозяин исправно поставлял им газовое сырье, а получал необходимую для собственного пропитания органику. Так и жили, не обижая друг друга.
Рифтий даже выработали в своей крови специальный механизм, блокирующий ядовитое действие сероводорода, который, как известно, парализует дыхание живого существа столь же решительно, как и мгновенно убивающий цианистый калий. Здесь же гемоглобин крови совершенно безвредно для всего организма связывал одновременно и кислород для дыхания, и сероводород.
Интересно, местные крабы, живущие тем, что безжалостно объедают у рифтий щупальцы, тоже выработали в себе устойчивость против губительного действия сероводорода.
В «оазисе» жили разные виды серных бактерий, но каждая популяция животных — рифтии, моллюски — предпочитала иметь дело только со «своим» штаммом.
Вскоре после галапагосских открыли ряд гидротерм в районе Калифорнийского залива. Затем еще севернее целое гидротермальное поле с 24 горячими источниками. Потом дошла очередь до других океанов. И почти всюду в рифтах тоже обнаружились столь же удивительные «оазисы» вокруг отверстий в базальтовых скалах или рядом с параллельными неширокими трещинами.
Вблизи некоторых таких выходов горячих вод температура поднималась до 35°С, а внутри отверстий достигала даже 350ГС. Ряд гидротерм назвали черными курильщиками — над ними поднимались струи темных растворов, сильно насыщенных соединениями металлов. А по соседству — населенные «оазисы».
Нетрудно себе представить, как хрупка каждая такая веточка жизни, как зависимо ее существование от гидротермы, а вернее, от рабочего состояния самого рифта. Ведь именно он — главный даритель всех средств существования. Замри рифт, прекратись раскрытие дна — и рано или поздно обломятся веточки, исчезнут «оазисы», вымрут целые сообщества организмов.
Остановившихся рифтов на Земле было немало. Некоторые исчезли, поглощенные вместе с краем плиты в зонах поддвига. Но другие поныне доступны исследованию. Есть такой, например, в Филиппинском море. Значит, дну его тоже памятны давние трагедии маленьких островков жизни.
Впрочем, может, это надо отнести к событиям сугубо местного масштаба, не имеющим влияния на судьбы глобальных биот? Однозначного ответа тут нет. Трудно сказать, что становится спусковым механизмом крупных перестроек в земных сообществах. Экологические связи сложны.
Но при всех случаях гидротермальные «оазисы» — пример того, в какой большой степени эволюции живых сообществ (по крайней мере, этой особой зоны океана) могут зависеть от режима работы тектонического механизма Земли.
Однако вернемся к другим зонам океана.
Приблизиться к правильному пониманию явлений природы уже само по себе ценно. А рано или поздно новые знания потянут за собой новые возможности и умения людей. Так произошло и с системой климатической зональности океанских отложений, обстоятельно разработанной Лисицыным к середине 70-х гг. Она помогла установить, что донные отложения, покоящиеся сейчас на студеном северо-западе Тихого океана, образовались 150 млн, лет назад близ экватора. Это стало, конечно, еще одним подтверждением справедливости неомоби-листских представлений о разрастании ложа океана. Но не только. Появилась возможность реконструировать положение климатических зон древних акваторий нашей планеты и дополнить биографию подводного населения Земли некоторыми недостающими страницами.
В середине 70-х гг. американское судно «Гломар Чел-ленджер» плавало по всем акваториям планеты. Сообщения об этих рейсах не сходили со страниц мировой прессы. Они поступали с разных концов света, и корабль нередко называли верхом технического совершенства.
Он предназначался для проходки исследовательских глубоководных скважин. На его палубе возвышалась буровая вышка. В то время наука располагала единственным судном такого типа.
Информативность глубокого бурения (особенно в океане) оказалась поразительной. Вообще-то, наука всегда развивалась скачкообразно. Каждый такой бросок становился возможным не только в результате осмысления накопившихся фактов, но часто благодаря использованию принципиально новой исследовательской техники. Для современной геологической науки обретение глубокого бурения стало событием не менее значительным, чем появление микроскопа для биологов, телескопа для астрономов, ускорителей элементарных частиц для физиков. Нашему поколению выпало быть свидетелем прорыва человечества в заоблачный космос. Но также в «космос» подводный и подземный. Этот прорыв принес поразительную по богатству информацию об окружающем нас мире.
Со своим делом «Гломар Челленджер» справлялся умело. Оснащенный навигационной системой, учитывающей информацию с искусственных спутников Земли, он способен был со снайперской точностью выйти на место бурения в открытом море. А начав работу, застывал над колонной труб, словно намертво прикованный к дну десятком якорей. Но он не пользовался ни одним. Специальные боковые винты, управляемые компьютером, удерживали корабль в избранном месте даже при очень высоких волнах и штормовом ветре. Лисицын, участвовавший в плаваниях «Гломара Челленджера» как специалист по донным осадочным отложениям, вспоминал впоследствии: «Во время тайфуна «Виола», который был так силен, что вызвал разрушения и человеческие жертвы на Филиппинских островах, электронная система уверенно удерживала корабль в заданной точке без участия человека».
«Гломар Челленджер» мог бурить практически в любом районе океана, исключая разве что полярные, покрытые крепкими льдами. В его рейсах постоянно участвовали специалисты из многих стран, что стало свято соблюдаемой традицией. Иностранцы здесь работали, на равных с американским персоналом, вместе изучали и интерпретировали собранный материал. А это делало результаты каждого рейса «Гломара Челленджера» объективнее, осмысленнее и, следовательно, авторитетнее.
В первых же рейсах выяснилось, что в мягком осадочном чехле океанской коры часто встречаются прослои кремней. Это открытие было неожиданным для геологов и крайне неприятным для буровиков. Даже самое прочное долото с алмазной коронкой брало кремни с превеликим трудом.
— Если при бурении обычных осадков океанского дна,— вспоминает Лисицын,— керн длиной 9 м выбуривался за считанные минуты, то проходка нескольких сантиметров океанских кремней занимала многие часы и часто заканчивалась полным разрушением долота.
Вообще-то, менять долото — дело для буровиков привычное, хотя и хлопотное. Но вот вторично попадать на глубине в устье той же скважины — трюк, если можно так сказать, высшей сложности. Но юмора на корабле не теряли и говорили, что проделать такую процедуру, в сущности, не сложнее, чем с крыши небоскреба попасть концом веревки в горлышко стоящей на тротуаре бутылки.
Кремни, конечно, были не подарок. Однако так считал кто угодно, только не палеонтологи. Для них труднопроходимые прослои казались на редкость красноре-йивыми. В скважинах, пробуренных в Карибском море, вдалось добраться до осадков, отложившихся более 70 млн. лет назад (верхний мел). В них привлек внимание комплекс радиолярий — одноклеточных животных с ажурным кремнистым скелетом; их еще называют луче-виками опять-таки за красоту скелета. Они и сегодня составляют немалую часть океанского зоопланктона (хотя это, конечно, уже другие виды). А особый интерес исследователей к древним радиоляриям объяснялся тем, что несколько ранее с «Гломара Челленджера» бурили в восточной части Тихого океана и тоже поднимали керны верхнемелового возраста, в которых тоже попадались остатки обладателей ажурных кремнистых скелетов. Как-известно, между Карибским морем и Тихим океаном — барьер Центральной Америки. Но в кернах, поднятых и там и тут, были почти аналогичные комплексы видов радиолярий. Впрочем, секрета тут никакого нет.
Помните, мы с вами говорили о расколе Пангеи? Он как раз и произошел незадолго до мелового времени. Между северным и южным блоками суши раскрылся Тетис. Тогда образовался сквозной обмен водами в экваториальной полосе Мирового океана. Естественно, что в одной и той же климатической зоне расселились близкие виды тропического зоопланктона, в том числе радиолярии.
Часть теплых вод этого циркумэкваториального течения еще долго будет греть также и полярные области, отклоняясь от западных побережий океанов на север и на юг. Но к этому мы вернемся несколько позже, а сейчас продолжим о сквозном проходе близ экватора.