Видимыми символами тех или иных форм власти служат государственные флаги и здания парламентов, президентские дворцы и царские палаты. Дальновидные политические деятели, обладающие государственным мышлением, стремятся воплотить идею государства в камне, будь это скульптура или архитектура. Сделанная на века, работа строителей и художников донесет до следующих поколений воплощение национального политического идеала и, заодно, имена благословивших строительство политиков. Не случайно, от египетских фараонов до Сталина, правители придавали такое значение материализации идеи государства, не считаясь с тем, сколько египетских рабов и советских заключенных погибло на строительстве пирамид или высотных зданий в Москве. Современные российские правители мало уделяют внимание этим видимым символам государственности. Одним из немногих политиков, который является исключением из этого правила, является московский градоначальник, уже запечатлевший свое правление в бронзе и камне. О нашем эклектичном политическом стиле потомки будут судить по восстановленному храму Христа Спасителя и лубочным фигуркам на Манежной площади, по странному Пушкину, появившемуся в дни празднования 200-летия поэта и многочисленным новым зданиям, увенчанным башнями и башенками. Одного этого сочетания довольно, чтобы понять, что 90-е годы XX в. российские правящие круги имели и грандиозные замыслы и, в то же время, отличались инфантилизмом их воплощения.
Однако в структуре политической культуры преобладают нематериальные и неинституциональные элементы. Традиция в политике имеет далеко не всегда вид писаных норм и тем более — законов. В ряде культур, скажем, в английской, именно традиция скрепляет ткань политической жизни, хотя ее прочности могут позавидовать и страны с красивыми конституциями. Известно, что в ряде стран, далеких от демократических идеалов, конституции представляют собой свод наиболее замечательных демократических норм. Но эти нормы служат не более чем декоративным элементом политической культуры, а политическая жизнь идет как бы параллельным курсом. Даже сталинская конституция 1936 г. для своего времени была более прогрессивной, чем конституции многих демократических стран. Это не помешало в 1937 г. провести массовые репрессии. Точно так же конституции ряда диктаторских режимов, например, диктаторские режимы в Латинской Америке, в Португалии до революции 1975 г. не мешают их лидерам в соответствии с неписаными правилами своих политических культур скармливать политических оппонентов крокодилам. Поразительно, что, например, в ряде стран Латинской Америки, отличающихся политической неустойчивостью, существует неписаное правило, ограничивающее место проведения политической жизни определенным кварталом города, скажем, кварталом, прилегающим к президентскому дворцу. Этот квартал подвергается разграблению толпой, дворец сжигают, но дальше этого, как правило, мятежники не заходят. Участники их (с разных сторон) после окончания политических баталий возвращаются в свои дома, которые по традиции не принято крушить. К сожалению, российская традиция не такова. Принцип разрушения «до основания» оказался очень созвучен нашей традиции, согласно которой сооружаются и снимаются памятники, переписывается не только книжная, но и архитектурная история страны.
Традицией однако руководствуются не только те, кто правит. Она имеет огромное значение и для рядовых членов общества. Их ожидания, представления о должном в политике, формы политических выступлений (будь то протест или поддержка) регулируются во многом именно традициями. Так, традиционное уважение к властям в германской, американской или британской политической культуре трудно сравнить с низким уровнем легализма в российской политической культуре, где закон существует лишь для того, чтобы его обходить. Неуважение к власти, к закону — это неписаное правило, которое регулирует поведение пешехода, не ждущего зеленого света и бегущего через улицу тогда и на том месте, где ему вздумается. Но эта же особенность нашей политической культуры наглядно проявляется и в словах бывшего министра внутренних дел — О. Куликова, который может назвать суд «судилищем» и отказаться придти на заседания суда, им же назначенного. Не должен вводить в заблуждение и тот факт, что 42% опрошенных полностью согласны с утверждением, что граждане должны уважать власть и еще 40,5% согласны с этим утверждением частично*. В своем реальном поведении они демонстрируют как раз неуважение власти и закона, хотя в этом, как правило, виновата сама власть.
* Мониторинг общественного мнения. Экономические и социальные перемены. ВЦИОМ. - М., 1998. № 4. С. 80.
Одним из нематериальных составляющих политической культуры является харизма вождей. Это понятие, введенное в политологию М. Вебером, особенно важно для определенных политических культур, где фигура вождя не просто символизирует национальное величие или иные политические ценности, но реально служит элементом, скрепляющим политическое единство системы. Скажем, фигура Фиделя Кастро, который уже более трех десятков лет правит Кубой, сохраняет свое харизматическое звучание и на самой Кубе и за ее пределами, и является, пожалуй, важнейшим фактором, позволяющим поддержать патриархальные элементы политической культуры этой страны (Фидель — отец нации). В российской политической культуре влияние харизматических лидеров также всегда было чрезвычайно велико, особенно в периоды нестабильности, войн, конфликтов и революций. Примечательно, что даже тогда, когда с этими вождями боролся режим Б. Ельцина (как, например, реформаторы 90-х боролись со Сталиным), образ вождя оставался тем не менее важнейшим системообразующим элементом политической культуры.
Многие исследователи политической культуры выделяют в ней такой компонент, как способы разрешения конфликтов, характерные именно для данного типа национальной культуры. Примерами могут служить внутри- и внешнеполитические конфликты. Скажем, когда американские граждане попадают в кризисную ситуацию за рубежом, правительство США не колеблясь посылает войска в эти «горячие» точки. Американских политиков, независимо от их убеждений, не смущает реакция международного общественного мнения, как это было с Кубинским кризисом, вводом войск на Гренаду, операцией освобождения заложников в Иране, применением бомбовых ударов в Боснии или в Афганистане после нападения террористов на Нью-Йорк и Вашингтон и др. В американской политической культуре и отношение к конфликтам сложилось на основе убеждения в их нормальности и приемлемости. В основе этого представления лежит тезис о естественности конкуренции и внутри страны, и в международных делах.
Для отечественных политиков характерно иное отношение к конфликтам и конкуренции, фундаментом которой является централистская тенденция. Любой лидер, руководитель организации или партии, получив доступ к рычагам власти, стремится первым делом подавить соперников и установить единоначалие, будь он коммунист или либерал. Эта особенность нашей политической культуры объясняет неспособность людей близких политических взглядов объединяться в блоки, находить общий язык между собой. Наши политики чрезвычайно тяжело психологически переносят конфликты внутри организации. У нас, правда, появились первые навыки установления консенсуса в парламентской работе, но в целом нахождение общего языка между теми, кто мыслит по-разному, дается с большим трудом. Все стремятся установить единомыслие, либо подавить соперника. Плюрализм трудно приживается на почве российской политической культуры.
Для более детального анализа элементов политической культуры выделим важнейшие культурные тенденции и операционализируем их — это необходимо для эмпирического изучения различных образцов. Вслед за пионерами исследования политической культуры Алмондом и Вербой, политологи используют следующую схему элементов политической культуры:
субъект ® установка ® действие ® объект
При этом под субъектом политической культуры может подразумеваться индивид, группа, партия, регион и население страны в целом и т. д. Среди объектов, на которые направлена установка субъектов принято выделять: политическую систему в целом, текущий политический процесс, режим, отдельные партии, политических лидеров, политические ценности, сам субъект (идентификация его с теми или иными политическими единицами). Следует отметить, что среди проявлений политической культуры есть и такие, которые относятся к сфере политического сознания, и такие, которые лежат в сфере политического действия (поведения). В литературе дискутируется вопрос о том, следует ли последние (т.е. действия) включать в орбиту политической культуры*. Нам представляется, что оба типа явлений в равной мере входят в ее структуру.
* Об английской политической культуре см.: Шестопал. Е. Личность и политика. - М.: Мысль, 1988. С. 88 - 97.
Итак, среди феноменов, входящих в структуру политического сознания, нас будут интересовать, прежде всего, те, которые характеризуют систему устойчивых ориентации субъекта в отношении политической системы. Так, есть политические культуры с устойчиво позитивным отношением граждан к своей политической системе. Это выражается в наличии интереса к политике, информированности о ней, одобрении своей системы, режима, флага, гимна и т.п. Например, привычка американцев выражать свою лояльность в отношении национальной политической системы проявляется в поклонении флагу, который можно увидеть в самых разных учреждениях, причем не только в государственных. Американский патриотизм отличается от аналогичных чувств француза, шведа или русского. Дело не в отсутствии национальной гордости у указанных народов, а именно в ее подчеркнутом выражении в американской политической культуре.