У семьи остаются, разумеется, многие другие функции. Обсуждая проблему воспитания, мы выяснили, что семья прежде всего связана с проективно-репрессивной моделью воспитания. Проекты могут быть разные и репрессии могут быть разные. Но модель остается. Воспитатель и воспитуемый в принципе не могут находиться в условиях равного диалога. Правда, это не означает, что их отношения не могут быть максимально диалогичными, а уровень репрессивности минимальным. Но в реальной жизни таких воспитателей надо очень долго и специально готовить по различным психологическим программам. Средний обыватель (он же средний родитель) таким воспитателем быть не может. По мере развития общества центр тяжести в сфере воспитания все более уходит в сторону социальных структур: ясли, детский сад, школа, высшая школа, производственные коллективы. Следовательно, чем более активно общество занимается воспитанием своих граждан, тем более активно оно отнимает эти функции у семьи. Если характерная для современного постиндустриального общества тенденция к тотальной профессионализации, меритократии и экспертократии (то есть к усилению власти специалистов) сохранится, то постепенно отомрет и воспитательная функция семьи. Грядущему обществу будет проще, что называется с пеленок, воспитывать будущего специалиста, минуя ненужного посредника в лице семьи. Старый как мир способ внесемейного воспитания элиты будет постепенно распространяться на все более широкие слои населения.
Еще одна из важнейших функций семьи - информационная. До сих пор в Швейцарских Альпах можно найти чудом сохранившиеся семьи, которые живут в полной изоляции от окружающего мира, там канал передачи информации по линии родители-дети единственный. Российский читатель вполне может провести аналогию с историей семьи Лыковых, нашумевшей в 1980-х. Монопольное положение семьи в информационной сфере сохранялось многие тысячи лет. Разрушалась эта монополия в течение последних трех тысяч лет. Что касается постиндустриального мира, то здесь она разрушена уже до основания и, как представляется, необратимо, ибо характерное время изменения общества стало намного меньше, чем средняя продолжительность человеческой жизни. Это сделало невозможной трансляцию человеческого опыта от поколения к поколению. Если человек родился в начале XVIII века, а умер в его конце, то он прожил всю свою жизнь, условно говоря, в одном мире. Человек, который родился в начале XIX века, а умер в его конце, прожил ее в одном, но чудовищно изменившемся мире. Человек, который родился в 1900 году, а умер в 2000-м, прожил свою жизнь в нескольких резко друг от друга отличающихся мирах. Это не значит, что родившейся в 1900 году бабушке не о чем поговорить в 1999 году со своей праправнучкой. Быть может, у них даже будет отличный психологический контакт. Но бабушка не сможет транслировать свой опыт. Позволю себе лирическое отступление. Моя мама - известный еще в советское время демограф. Тем не менее, использовать ее опыт научной работы я не могу хотя бы потому, что уже работал с электронными базами данных, когда она лишь осваивала персональный компьютер. Это не значит, что ее научный и жизненный опыт мне не нужен и неинтересен. Просто мне, как и огромному числу людей, скорее приходится рассчитывать на собственный опыт и опыт ровесников. И это является отражением той глобальной тенденции, что человек все более утрачивает свою роль как носитель информации. Я вовсе не хочу сказать, что очевидец событий уже не нужен для составления информационной картины. Просто такая картина может быть достаточно полно составлена и без него. У общества появилось слишком много других информационных каналов. Раньше, чтобы получить адекватное представление о том или ином географическом месте, надо было бы поселить у себя дома либо родственника из тех мест, либо путешественника оттуда. Были времена, когда странствующие монахи вообще являлись единственным источником знания о дальних странах. Сейчас есть Euronews, CNN, BBC, Internet. Таким образом, в мире Постмодерна институт семьи утрачивает свою информационную ипостась. Многим людям на больших семейных съездах стало нечего друг с другом обсуждать .
Еще раз повторю: формула семья - ячейка общества, на мой взгляд, глубоко и принципиально неверна. Семья - это первичное подразделение, своего рода взвод, в демографической структуре человечества. Все время своего существования общество только и делало, что отнимало у семьи социальные функции. Если ваша пенсия гарантирована государством, если ваши накопления лежат в надежном банке, если медицинская страховка покроет лечение в достойной клинике, то вполне можно обойтись без помощи родственников. Среди одиноких толп Постмодерна я бы особо выделил орды преклонного возраста туристов, которые общению с внуками предпочитают сутки напролет изучать достопримечательности Notre Dame de Paris или витражи станции "Новослободская". А тем временем какой-нибудь модный западный социолог вроде Зигмунда Баумана получает очередной грант на очередную слезливую книгу о том, до какой степени индивидуализировалось современное общество. Кстати, тут опять есть связь с демографическим переходом. Его можно рассматривать и как постепенное разложение всех демографических единиц. Семья - не исключение.
Есть еще одно чрезвычайно важное обстоятельство. Современное западное общество, вся цивилизация Постмодерна одной из высших ценностей считает идею всеобщего социального консенсуса. Семейная традиция в эту тенденцию откровенно не вписывается. Допустим, что в современной, так стремящейся к национальному единству Чили за одной партой сидят внук убитого коммунистическими боевиками латифундиста и внук коммунистического активиста, сброшенного с вертолета в Тихий океан при генерале Пиночете. Тут уж либо национальное единство - либо семейные ценности.
Итак, общество Постмодерна во все большей и большей степени отнимает у семьи социальное пространство.
Семья в мультикультуральном обществе
Один из самых сложных вопросов - это семья в мультикультуральном обществе. Мультикультуральность - некий иероглиф, за которым новомодные авторы типа уже упоминавшегося мной Баумана и некоей Сейлы Бенхабиб пытаются спрятать его мультиэтнический характер, ставший весьма актуальным в западных странах вследствие процессов миграции. Это слишком большая и серьезная тема, чтобы рассматривать ее наскоком. Поэтому выделю лишь один, в последнее время чрезвычайно болезненный пример. Я имею в виду волну скандалов, прокатившуюся по евроатлантическим странам в связи с проблемой мусульманских женских головных уборов. Не могу не признаться, что подход, предложенный Сейлой Бенхабиб в книге с нелепым названием "Притязания культуры", вызвал у меня недоумение и возмущение. Автор предлагает самим девочкам решить, надевать им традиционный головной убор или нет. Это можно объяснить лишь полным непониманием предмета. Семьи из Магриба, Турции и других регионов исламского мира, живущие в западных странах, еще не миновали демографического перехода и обладают чрезвычайно жесткой иерархической структурой. Ситуация с мусульманскими платками до боли напоминает ту культуртрегерскую войну, которую советская власть вела, например, с традиционной одеждой в мусульманских регионах. Человек, который живет в традиционной семье, ориентируется на мнение старших и окружающих родственников практически во всем. Требовать от него самостоятельного выбора - значит проявлять вопиющую некомпетентность. В традиционных семьях слово старшего - закон. Даже если человек пойдет на конфликт из-за одежды или стиля поведения, это неизбежно вызовет либо репрессии со стороны семейного окружения, либо изгнание из семьи и полное отчуждение от родственников. Родители били по-европейски одевавшихся детей в России Петра Первого и в Турции Кемаля Ататюрка, били и убивали снявших с себя православный или мусульманский платок и надевших пионерский галстук девочек. Тогда культуртрегерские политические модели выиграли ценой жесточайших государственных репрессий. Современный либеральный Запад позволить их себе не может. Но я сейчас говорю о другом: требовать от члена традиционной семьи самостоятельного выбора образа жизни так же глупо, как требовать от шестимесячного ребенка, чтобы он самостоятельно определился, продолжать ли ему пить материнское молоко или перейти на искусственное питание.
Меньше "взводов" - больше "центурий"
В последние десятилетия семья подвергается скрытому, но хорошо организованному давлению со стороны общества и государства. В подавляющем большинстве западных стран ребенку достаточно заявить о сексуальных домогательствах со стороны одного из родителей, чтобы по суду один или оба родителя были отчуждены от своих прав. Автономное, неподконтрольное обществу воспитание детей становится все более и более невозможным. В государственных школах США закон запрещает учителям самим сообщать родителям об успеваемости детей. В Швеции ребенок, начиная с 8 лет, может обратиться в полицию с требованием защитить его от родителей, если он считает, что от них для него исходит физическая угроза. В шведском парламенте обсуждается проект закона, согласно которому частные дома планируется оснастить скрытой кнопкой, известной только ребенку. С помощью этой кнопки ребенок в любой момент, если, например, поймет, что его ожидает оплеуха, может вызвать полицейскую подмогу. Ерничать по этому поводу на фоне статистики, согласно которой 60% всех убийств имеет семейный характер, недопустимо.