Таким образом, традиции, ориентированные на психотехническую практику и трансперсональные переживания, не только в меньшей степени мифологизируют и догматически реинтерпретируют трансперсональные переживания, нежели так называемые "религии откровения", или "догматические религии", но и наделены самосознанием универсальности, неописываемости и несообщаемости знаковыми средствами данного опыта, к которому эти средства могут только подтолкнуть при их определенном применении, как это имеет место в дзэн или в сутрах "совершенной премудрости" (праджня-парсичита) махаянского буддизма. Хотя индийская традиция и особенно чутка к данному обстоятельству, но она ни в коем случае не является исключением. Достаточно вспомнить знаменитую притчу великого суфия XIII в. Джалал ад-дина Руми о турке, персе, арабе и греке, решивших купить виноград, но называвших его каждый на своем языке (узюм, энгур, эйнаб и стафиль). В результате четыре друга, не найдя взаимопонимания, подрались, не зная, что говорят об одном и том же. "Слова незнающих несут войну, мои ж – единство, мир и тишину", – завершает притчу автор. Под кажущейся простотой и дидактичностью текста скрыта глубокая мысль о тождестве денотата (объекта высказывания) при различии сигнификата (знакового выражения коннотата, то есть смыслового объема понятия, прилагаемого к денотату) – мысль, которая постоянно обсуждается в утонченнейших теориях индийской лингвофилософии.
Конечно, всегда находились люди, которые, стремясь адекватно описать и вербально выразить свой трансперсональный опыт, выходили за рамки матерней традиции, причем порой вполне сознательно. Тогда они часто становились основателями новых традиций. Самый яркий пример – Будда, который с самого начала был неортодоксальным отшельником-шраманой и который отказался от брахманистского описания своего опыта.
Но и в этом случае его описание и сделанные из него выводы оставались в рамках общеиндийской культурной парадигмы. Поэтому не прав буддолог Р.Гимелло, утверждавший, что "мистический опыт есть просто психосоматическое усиленное выражение религиозных верований и ценностей..."46. Надо сказать, что постановка вопроса, сделанная Р.Гимелло, вообще некорректна: если мы будем полностью жертвовать истинностным аспектом того или иного суждения или явления во имя выяснения его социокультурной детерминации, то и суждение Р.Гимелло тоже может рассматриваться как всего лишь манифестация результатов воздействия на него культурной среды, секулярного культурного комплекса и образования. Таким образом, суждение Р.Гимелло при оценке в его же парадигме окажется не более истинным, чем мистический опыт. Во-вторых, как хорошо известно, суждение post hoc ergo propter hoc представляет собой ловушку. Когда ребенку говорят, что он обожжется, если будет пить кипяток, а ребенок пьет и обжигается, то ведь он обжигается потому, что вода горячая, а не потому, что ему так сказали родители. Точно так же и "мистик" имеет те или иные переживания потому, что достиг их благодаря определенной целенаправленной практике, а не потому, что ему рассказали об этом учитель или священные тексты47. На самом деле связь здесь гораздо сложнее и, если можно так сказать, диалектичнее, ибо и сам мистический опыт не обязательно является следствием приверженности определенным доктринам, и, напротив, мистический опыт сам способен порождать доктрины и религиозно-философские системы и учения. В основном же социокультурная детерминация касается способов выражения, описания и интерпретации опыта, но не самого опыта48. Эта тонкость часто ускользает от внимания исследователей: "В результате процесса интеллектуальной аккультурации в самом широком смысле, мистик привносит в свой опыт мир понятий, образов, символов и ценностей, которые как бы окрашивают в определенный цвет опыт, который он в действительности имел при известных обстоятельствах"49. В действительности "мистик" привносит всю эту культурную информацию не в свой опыт (это трудно было бы доказать), а в описание и интерпретацию опыта, о которых мы вполне вправе судить по источникам. В конце концов, можно согласиться, что в своем опыте "мистик" познает лишь самого себя, но не были ли правы древние, говорившие: "Познай себя, и ты познаешь мир"?50
Трансперсональный, или мистический, опыт не есть религия, если под религией мы будем понимать некую систему доктрин, верований, культов и институтов51, во всяком случае, эти понятия не только не синонимичные, но даже и не всегда соотносящиеся как часть и целое. В истории религий трансперсональный опыт выступал в качестве генерирующего импульса, причем позднее его интерпретации обрастали догматическими положениями, доктринальными спекуляциями, формами культовой практики и церковными институтами, по существу, отчуждая исходный опыт и реинтерпретируя его. В разных религиозных традициях отношение к трансперсональному опыту было неодинаковым: если в религиях Востока именно он венчал собой их религиозную практику, а люди, занимающиеся психопрактикой, были носителями религии par excellence, то в христианстве (особенно в католицизме) церковь смотрела на "мистику" с подозрением, опасаясь, что мистик поставит свой опыт выше церковных догм и даст его интерпретацию в духе, не согласующемся с ее догматическим учением. Сама же проблема соотношения трансперсонального опыта и религии чрезвычайна сложна и нуждается в тщательных и систематических исследованиях.
Религиоведение – наука, появившаяся сравнительно недавно. Эта дисциплина возникла лишь в начале XIX в. (т.н. "Вторая тюбингенская школа"). Первоначально религиоведение занималось сравнительным анализом различных религий. Но по мере развития других дисциплин (психология, психиатрия, психоанализ, социология, герменевтика и т.д.) возникали новые направления религиоведения – социология религии, психология религии, философия религии. Однако в связи с серьезным развитием естественных и точных наук, а также с возникновением новых наук (например, кибернетика2, синергетика3, психофармакология4) предпринимаются новые истолкования религиозного феномена с использованием последних научных моделей. Так, на Западе возникло целое научное направление, занимающееся исследованием религиозного опыта в связи с процессами, происходящими в теле человека, в особенности – связанными с сердечно-сосудистой системой и мозгом. Ученые, которые пытаются понять, как ведет себя нервная система во время глубоких религиозных переживаний, даже окрестили такое направление науки "нейротеологией".
В отечественном религиоведении практически не освещалась роль центральной нервной системы (ЦНС) в религиозном опыте, если, конечно, не считать тенденциозных материалистических толкований данного вопроса. Использование данных нейрологии (нейропсихологии, нейрофизиологии, нейробиологии и т.д.), этологии, психофармакологии5, электрофизиологии позволяет по-новому взглянуть на религиозные феномены, такие, например, как шаманские посвящения и способы вхождения в транс, мистерии и ритуалы перехода, йогические практики и другие психотехники.
Интересно было бы также выяснить и то, какое отношение к религиозному опыту6 имеет человеческий мозг. Иными словами, существуют ли объективные7 методы исследования субъективных переживаний? И что нам могут дать результаты таких объективных методов исследования для анализа религиозного опыта?
С одной стороны, несмотря на глубокие перемены в религиозной обстановке в нашей стране, в большинстве естественно-научных учебников, освещающих физиологию высшей нервной деятельности, продолжает доминировать материалистическая позиция. Само собой разумеющимся считается восприятие мозга как эпифеномена высокоорганизованной материи, то есть центральной нервной системы. С другой стороны, в философии, религиоведении и прочих гуманитарных науках материалистическая позиция в настоящее время считается в целом изжившей себя (заодно со старой советской системой). Религиоведение и нейрология в России продолжают жить как бы в параллельных мирах и в целом предпочитают не сталкиваться между собой. Хотя правды ради следует отметить, что нейронаука, со своей стороны, делает попытки изучения религиозных феноменов. Об этом, например, свидетельствуют эксперименты, проводимые в Институте мозга человека. Но, к сожалению, ученым, занимающимся точными и естественными науками, зачастую недостает знаний в области религиоведения, что порой приводит к примитивным и неверным толкованиям результатов, полученных ими в ходе экспериментов. Религиоведы же, не искушенные в премудростях нейрологии, в основном предпочитают игнорировать проблему "мозг – религиозный опыт".
Здесь как раз и предпринята попытка преодолеть дистанцию между гуманитарным и естественнонаучным подходом в разрешении проблемы сознания и в особенности – сознания религиозного. Сама по себе тема функционирования мозга и его связи с сознанием на сегодня таит массу белых пятен. Человечество освоило практически все территории земного шара, но освоение территории головного мозга пока дело будущего. В настоящее время человек остается для себя самой большой загадкой. По преданию, изречение "познай самого себя" было начертано на фронтоне храма Аполлона в Дельфах и принадлежало Фалесу. Человек на протяжении своей сознательной истории неоднократно предпринимал попытки самоосвоения, стараясь определить себя в бытии или, напротив, разрушить эти пределы.
Конечно, мы можем изучать мозг лишь как некое физическое явление в ряду других физических явлений. С другой стороны, мы можем игнорировать роль мозга в процессе формирования нашего опыта, наших чувств и нашего мышления. Мы можем пускаться в пространные рассуждения о природе сущего, не обращая внимания на то, что сама речь, мышление и чувства тесно связаны с функционированием головного мозга.