В специальной литературе уже были описаны многие конкретные примеры тех корреляций, которые наблюдаются в истории языка между изменениями в фонетической, грамматической и лексической подсистемами и которые выражают зависимости перестройки одного уровня от сдвигов на другом; существование межуровневых диахронических связей поэтому сомнения, по-видимому, не вызывает (ср. [17; 37; 59; 79; 94; 129; 165]). Вместе с тем характер подобных корреляций оценивается по-разному [9; 27, 187; 66]. Но несмотря на то, что в освещении этих вопросов еще немало невыясненного и спорного, вряд ли можно возражать в принципе против тезиса, сформулированного В. Н. Топоровым, о том, что языковая система — это «совокупность элементов, организованных таким образом, что изменение, исключение или введение нового элемента закономерно отражается на остальных элементах» [73, 9—10]. Следует признать в то же время, что правильное истолкование этого тезиса возможно только в том случае, если не проводить знака равенства между элементами системы (конструктами) и реальными частями системы, т. е. теми непосредственными данностями, которые представлены в языке в форме различных звуков, их последовательностей, отдельных слов и т. п. С пониманием этого обстоятельства тесно сопряжено и понимание третьей особенности развития языков как сложнодинамических систем — известной независимости общей перестройки языка от тех частных сдвигов, которые происходят именно с теми реальными данностями, о которых мы говорили выше.
Изменение единицы языка, как определенного элемента (или члена) системы, часто не совпадающей с актуально выделенной частью потока речи (или, соответственно, материальной последовательностью, обнаруженной в реальном письменном тексте), не может не отразиться на строении языка или на строении отдельных его звеньев. Утверждать обратное — значило бы опровергать самый тезис о языке как определенным образом организованной системе, где все взаимосвязано [167, 34]. Изменение члена системы в любой области языка отзывается на всей системе [33, 234; 130, 5—8]. С другой стороны, изменения, охватывающие языковые дан<214>ности и имеющие частный характер, т. е. не касающиеся, строго говоря, элементов системы, ведут обычно лишь к перераспределению этих данностей внутри ограниченной области явлений, и системы как таковой не затрагивают. Язык, таким образом, характеризуется способностью по-разному реагировать на разные типы изменений и на перестройку, осуществляемую внутри разных участков его строения.
«В системе сложного динамизма, — подчеркивает И. Б. Новик, — изменение некоторой части элементов.., трансформируясь по сложным путям, постепенно угаснет, не нарушив качественной специфики всей системы в целом» [52, 106]. В силу указанного свойства последствия казалось бы одинаковых процессов в разных конкретных языках тоже могут являться различными. Приведем только один пример, иллюстрирующий разную роль заимствований с точки зрения их последующего влияния на фонологическую подсистему языка. Фонема /ф/ появилась в русском языке под влиянием заимствований из греческого, но она естественно включилась в складывающуюся здесь систему оппозиций по глухости и звонкости и стала обязательным членом этой системы; в языке навахо было достаточно заимствования всего нескольких английских слов, чтобы аранжировка фонем в начальной позиции претерпела здесь существенные изменения [126]; существование в современном немецком языке фонемы /з/ связано с единичными заимствованиями из французского, но сама фонема не входит в систему кардинальных фонем данного языка; аналогично во многом и положение фонемы /с/ в современном английском языке, выступающей только в словах французского происхождения и на правах периферийной фонемы; с другой стороны, известно, что приток французских слов в этот язык способствовал радикальной перестройке акцентологической системы данного языка.
В избирательном отношении к разным изменениям язык проявляет также следующую важную зависимость: чем от большего количества элементов зависит устойчивость системы, тем меньшим является возмущающее воздействие на всю систему изменение каждого отдельного элемента [52, 105—106]. Эта закономерность сложно-динамаческих систем может помочь объяснить, почему, например, преобразование одной-единственной оппозиции в фонологии имеет неизмеримо более серьезные последствия для всего языка в целом, чем, скажем, десятки постоянно совершающихся семантических сдвигов: система в фонологии держится на сравнительно небольшом числе отношений и единиц; семантическая система, напротив, строится на большем количестве единиц и характеризуется огромным количеством разнородных связей.
В связи с описанными свойствами языка некоторые исследователи справедливо указывают на то, что общий системный принцип организации языка не исключает известной независимости системы в целом от перестройки внутри частных ее подсистем и вполне опре<215>деленной автономности последних [37; 38; 66]. Это означает, что и развитие их может происходить по своим собственным внутренним законам, т. е. в той или иной мере обособленно друг от друга [129; 165].
Лингвист-историк должен, конечно, стремиться увидеть самый минимальный и незначительный сдвиг subspeciesystematis, т. е. как отражение чего-то более общего и целостного [156, 7]. Как демонстрирует, однако, на фактическом материале Й. Хамм, подобные обобщения не должны являться чересчур поспешными и по той причине, что в принципе не всегда возможны или обязательны [80, 22 и сл.].
Выше мы уже говорили о том, что одни и те же процессы изменения приводят в конкретных языках к разным последствиям (иллюстрацией может служить здесь, например, история перегласовок в германских языках). Это обусловливается тем, что протекание изменения происходит в разных условиях, специфические особенности которых мы часто не в силах восстановить. Признание этого факта тесно связано с четвертой особенностью языкового развития, относящейся к наличию скрытых и невыявленных причин языкового изменения. Уже само существование так называемых спонтанных или спорадических изменений, которые в традиционном языкознании правильно противопоставлялись обусловленным изменениям и сдвигам, заставляет предположить, что в развитии языка наличествуют некие скрытые параметры, не только вызывающие те или иные изменения, но и меняющие характер протекания и направление начинающихся сдвигов.
В общем плане можно констатировать, что мера устойчивости языков и, напротив, степень их изменчивости, определяются числом классов воздействий среды, которые данная система способна воспринять и отразить, и числом классов тех внутренних факторов, которые могут служить движущими силами преобразований. Последовательного и тем более исчерпывающего перечисления этих классов в языкознании еще не существует. Настоящая работа и ставит своей целью осветить хотя бы наиболее существенные из этих причин и дать их классификацию (см. ниже). Особую проблему в выявлении скрытых параметров представляет, на наш взгляд, вопрос о совокупном одновременном действии различных факторов и характере их переплетения. На рассмотрении этих проблем мы и остановимся ниже.
Пятой важной особенностью языкового развития, как отражающего процесс становления сложнодинамической системы, является известная независимость структуры языка от того вещественного субстрата, в который она воплощается. Это свойство языковой системы можно объяснить тем обстоятельством, что одна и та же структура (или структура, оказывающаяся в определенном приближении аналогичной) может реализоваться с помощью множества разных вещественных субстратов. Иначе говоря, струк<216>тура языка оказывается способной оставаться инвариантной по отношению к тем элементам, которые ее выражают и которые сами могут испытывать в это время довольно значительные изменения.
Описывая развитие языкового знака, указывают обычно, что оно заключается в сдвиге отношений между означаемым и означающим (см. подробнее выше, гл. «Знаковая природа языка», раздел «Специфика языкового знака»). Но система языка слагается не только из знаков, но и фигур, тоже не остающихся на протяжении истории языка неизменными. Меняется число фигур, меняется их материальный облик. Меняется, наконец, и системная значимость указанных единиц. Явления этого рода изучаются в диахронической фонологии, результаты которой позволяют обобщить описанные здесь факты в виде особого правила. Его можно было бы сформулировать в виде правила о необязательности прямых корреляций между изменением материального облика конкретной единицы и изменением ее положения в системе данного языка, или, что то же, о необязательности корреляций между материальными и системными (структурными) сдвигами в языке. Так, передвижения согласных в германских языках, столь радикально изменившие конкретный облик германского консонантизма по сравнению с индоевропейским, не означали вместе с тем изменений в структурной конфигурации согласных, ибо принцип дистантности между тремя рядами согласных не был нарушен. Аналогичные явления были описаны и фонологами Пражской школы [10, 85]. Не случайно поэтому, что новая интерпретация языковых изменений оказалась связанной более с выяснением системного статуса изменений, чем с прослеживанием материального преобразования единиц, столь характерным для младограмматиков. К рассмотрению этого аспекта проблемы мы еще вернемся.
Мы охарактеризовали здесь некоторые особенности развития языка, обусловленные его принадлежностью к классу сложнодинамических систем. Описание свойств языка, связанных с его системным характером не в диахронии, а в синхронии, — предмет отдельного исследования.