В. можно расценить как застревающую личность. Этот тип акцентуации всегда склонен к подозрительности и ревности. Описанная ситуация послужила для В. толчком к параноическому развитию, которое в силу неровного поведения жены породило «полную любви ненависть», столь характерную для подобных случаев. Частично так и следует объяснить его акты насилия. Преднамеренные насильственные действия перемежались у него с совершенно бесконтрольными взрывами аффекта.
Здесь, очевидно, паранойяльные черты личности послужили толчком к насилию, а эпилептоидный характер породил ход действий, т. е. поступки. Свою зависимость от влечений В. проявил и в том, что, несмотря на сильную привязанность к жене, вступил во временную связь со случайной женщиной. Его разумная манера поведения во время бесед в клинике очень ясно показывает, до какой степени аффекты человека, особенно при сочетании паранойяльной и эпилептоидной акцентуации, властны вести его совсем не по тому пути, по которому он сам намерен идти. Очевидно, приступы безудержного возбуждения В. унаследовал от своего отца.
Неблагоприятные состояния напряжения при аффектах, возникающие при сочетании застревающих и возбудимых черт характера, проявляются уже в детстве. Очень явственно это следует из примера, который приводим ниже. Речь идет о мальчике, описанном Бергман в нашем коллективном труде.
Вольфганга Д., 8 лет, родители привели в нашу поликлинику по поводу бешеных вспышек ярости, наступающих, когда ему в чем-либо перечат.
Школьные учителя жалуются на упрямство, агрессивные поступки. Все плохие оценки он считает несправедливыми; получая их, швыряет книги и тетради на пол, топчет их ногами, потрясая при этом кулаками. Он уже не раз срывал ярость на соучениках, а однажды пригрозил учительнице: «Если я получу плохую оценку, то Виктору В. не сдобровать». Учительница не в силах справиться с этим ребенком. Он сопротивляется требованиям других учителей, бросается на пол, царапается, кусается, воет.
В октябре 1962 г. в связи с состоянием возбуждения, длящимся несколько дней, и невозможностью содержания Вольфганга в домашних условиях мальчик был госпитализирован в нашу клинику. Во время стационарного лечения были собраны дополнительные сведения: в школе мальчик в самом начале прохождения темы понятлив и способен успешно работать, но вскоре появляются припадки ярости, подрывающие дисциплину всего класса. Вольфганг «подкалывает» соучеников перьями, карандашами, а если отнять у него эти предметы,— попросту бьет их по голове башмаком.
Мать и отец реагировали на выходки мальчика бурно, нередко били его. Защищаясь, Вольфганг всегда настаивал на своем. Однажды он схватил отца за горло и стал душить его.
В клинике мальчик держался вначале напряженно, был враждебно настроен. Постоянно жаловался на свою школу, особенно на одну учительницу. Детей младше себя старался подчинить своему влиянию. С другой стороны, он радовался всякому поощрению.
По возвращении в школу Вольфганг некоторое время вел себя нормально и неплохо учился. Но такие периоды всегда были недолгими. Вскоре он вновь терял самообладание, начинал кричать, избивать товарищей. После лечения в клинике возбудимость обычно снижалась, но достигнуть постоянной уравновешенности нам так и не удалось.
Поскольку родители Вольфганга натуры бурные, воспитание его, несомненно, проводилось без особой последовательности. Но все же тяжелые взрывы аффекта у ребенка не могут быть отнесены лишь за счет воспитания. Наивысшей ступени они достигали в школе, и давали себя почувствовать даже в нашем детском отделении.
Самый пустяковый повод приводил мальчика в ярость, внезапность и безрассудство которой указывают на черты эпилептоидного характера. Но аффект его был не только импульсивным, но и очень длительным, в чем сказывается паранойяльная стойкость. Эта черта проявлялась во враждебности к учителям, отрицательное отношение которых мальчик считал несправедливым. Во время лечения нам удалось активизировать позитивный компонент его паранойяльного характера, мы постарались стимулировать его честолюбие, но все же вспышки возникали снова, полностью подавить их так и не удалось. На паранойяльмое начало в личности этого ребенка было легче воздействовать, чем на эпилептоидное. Честолюбивые моменты на общем фоне застревания были заметны еще в школе, где мальчик, несмотря на отвратительное поведение, все же неплохо учился, в отличие от возбудимых детей, которые, как правило, не только недисциплинированны в школе, но и запускают учебу.
Эпилептоидная взрывчатость может оказаться особенно опасной в тех случаях, когда она сочетается с истерической склонностью к реакциям типа короткого замыкания. Аффективные проявления в этих случаях непосредственно переходят в действия.
Среди личностей с таким сочетанием черт характера мне пришлось наблюдать несколько случаев насилия. Один такой мужчина стал убийцей своего новорожденного ребенка.
Эрнст LLL, 1937 г. рожд., вместе с женой ожидал рождения второго ребенка, который был для него нежелательным. Он считал это несвоевременным: вначале надо купить домик и построить гараж. Сначала он пытался уговорить жену сделать аборт, но она не пошла на это. После появления новорожденного на свет Ш. завернул его в купальный халат и отнес на чердак. Младенец задохнулся, Ш. завернул его в оберточную бумагу, вынес на улицу и положил в сугроб.
Ш. считается хорошим работником, все время работает на одном месте (он специалист по изготовлению автомобильных кузовов). До совершения преступления у него не было судимостей. По свидетельству родных, Ш. обладает весьма бурным темпераментом. Впадая в гнев, может поднять руку на обидчика. Пищу, которая ему не нравится, может швырнуть о стену. На работе его невыдержанность была известна, но агрессивность он здесь никогда не проявлял. Как умелый мастер Ш. зарабатывал больше товарищей. Возможно, данное место работы привлекло его именно хорошим заработком. Деньги на автомобиль он заработал собственным трудом. По словам сотрудников, Ш. охотно разыгрывал из себя клоуна, любил «ломаться».
При обследовании интеллектуальное развитие Ш. оказалось в норме, но он был чрезвычайным тугодумом: говорил медленно, с частыми паузами, переспрашивал. В движениях также тяжеловесен, малоподвижен. При исследовании интеллектуального уровня в пробе на продуктивность он назвал всего 38 слов. При обсуждении его уголовного преступления бросалась в глаза не столько описанная тяжеловесность (она не препятствовала взаимопониманию), как тенденция проходить мимо ряда вопросов. Кроме того, он вновь и вновь старался так или иначе смягчить перед нами свою вину, но тут же добавлял, что вины как таковой это с него не снимает. На конкретно поставленные вопросы Ш. отвечал заведомой ложью.
Из его рассказа явствовало, что он до самого рождения ребенка надеялся, что жена сделает аборт. Когда начались роды, позвать акушерку он якобы не успел. По другой версии, Ш. подумал, что у жены выкидыш. Его тетка, к которой он в 4 ч ночи привел трехлетнюю дочку, не имела ни о чем понятия. Любопытно, что при подобных описаниях он, несмотря на свою тяжеловесность, становился весьма словоохотливым и как бы «вживался» в эти полупридуманные истории. Когда мы обращали внимание Ш. на грубое искажение фактов в его рассказе, на ряд несовпадений с действительным положением вещей, он смущался лишь на несколько мгновений, а затем опять продолжал свое. При этом он в патетической форме высказывал искреннее удивление по поводу того, что ему не верят.
Поведение Ш. стало совсем иным, когда я спросил о его увлечениях. Да, он держал и почтовых голубей, и кроликов. Большую роль в его жизни играл автомобиль. Он почти нигде не бывал, так как в семье чувствовал себя лучше всего. К жене он искренне привязан, когда же мы заговорили о трехлетней дочурке, на глазах у него появились слезы.
Тяжеловесность и медлительность в сочетании с раздражительностью указывают на возбудимость личности. Этому акцентуированному характеру обследуемого соответствовало плотное коренастое телосложение и грубоватое лицо. Упорная ложь, попытки смягчить свою вину объяснялись, очевидно, не только весьма понятным человеческим желанием как-то оправдать себя, хотя он и не отрицал совершенного им преступления. Однако естественность, с которой он лгал, самоуверенность, которой никакие опровержения не могли поколебать, неспособность признать себя убийцей — все это свидетельствует о том, что Ш. не осознавал до конца своей лжи, что он сам в какой-то мере верил в свою невиновность. В этом мы усматриваем черты демонстративного характера, что подтверждается и патетичностью, и клоунскими выходками его на работе.
Оба эти типа акцентуации соединились, когда он совершил свое страшное преступление. Ш. не хотел ребенка. Гнев по поводу того, что жена не избавилась от беременности, подспудно возрастал. Но все же, несмотря на эпилептоидные черты характера Ш., дело, вероятно, не дошло бы до умерщвления ребенка, если бы истерическая вспышка не отбросила в сторону голос совести и благоразумия.
При сочетании застревающих и педантических черт в социальном плане возможны весьма положительные результаты. Иногда у таких личностей наблюдаются высокие достижения. Эгоистическая тенденция застревания смягчается альтруистическими качествами педантической личности. Тщеславию хотелось бы убрать с дороги тех, кто мешает, сверхчувствительность заставляет сваливать все на окружающих, однако совестливость вынуждает своевременно подумать о возможности собственной вины. В результате бесцеремонный, ни с чем не считающийся карьеризм подавляется разумной целенаправленностью поступков.