Русский социализм Герцена и Огарёва.
В 30-х годах об утопическом социализме в России говорили много и увлечённо. Но перенос европейского социализма на российскую почву был осуществлён А.И. Герценом и Н.П. Огарёвым, которые с полным основанием могут считаться основоположниками “русского социализма”.
Первоначально представления о грядущем социальном переустройстве были у основоположников “русского социализма” весьма неопределённы и не лишены религиозной окраски. Но уже в начале 40-х их социалистические воззрения оформились концептуально и из писем и из дневников переходят в философскую публицистику, становясь фактом общественного сознания. Восприняв эстафету от декабристов, Герцен и Огарёв направили освободительную мысль в новое русло. Соединив её с идеями социализма, они создали своеобразную историософскую конструкцию - “русского социализма”, явившийся ответом на определённые запросы национального духовного развития и результатом поиска иных путей, чем те, по которым послереволюционный запад. Примерно в это время (1845-1849 гг.) появляются первые социалистические кружки, группирующиеся вокруг М.В. Петрашевского-Буташевича. Кружок был разогнан, а его участники арестованы. Петрашевский и ещё 20 подсудимых по этому делу были приговорены к смертной казни, заменённой в последний момент каторгой и ссылкой.
Формирование концепции “русского социализма” происходило под влиянием разочарований в прежних формах социалистического утопизма. Герцен и Огарёв выступили как наиболее последовательные и глубокие критики капитализма. Они отвергали не только его социально-экономические основы, покоящиеся на частной собственности на средства производства, но и весь образ жизни, называемый ими буржуазным мещанством. Критика капитализма естественно подвела к идеи “перескока” Россией буржуазной стадии, которая позже оформилась в теорию некапиталистического развития.
Идея подкреплялась, во-первых, ссылками на объективные социально-экономические предпосылки, которые связывались с общиной, отсутствовавшей в западной “формуле” развития. В обращении Герцена и Огарёва к общине можно усмотреть связь со славянофильством. Но эта связь чисто внешняя, ибо защита общинных принципов подчинена учению о социализме и продиктована не склонностью к национализму, а желанием соединить достижения западной цивилизации с особенностями жизни русского народа. В отличие от славянофилов они не отрицали внутренней противоречивости общины: с одной стороны, её связи с признанием равного права каждого на пользование землёй, коллективизмом, без которых невозможен социализм, с другой стороны, её косности, проявляющейся в существенном ограничении ею возможностей свободно развития человека. В снятии этого противоречия – “развить личность крестьянина без утраты общинного начала, /…/ в этом-то и состоит весь социализм”. В том, что это противоречие преодолимо, Герцен и Огарёв не сомневались. “Дайте общине свободно развиваться, она договориться до определения отношений лица к общине, она даст право независимости лицу”, - убеждал Огарёв. Община, способная к развитию и обеспечивающая свободное развитие личности, мыслилось как основание, основа будущего общества. Позже, обосновывалась роль общины в некапиталистическом пути развития России, Герцен скажет, что Европа пойдёт “пролетариатом к социализму, мы – социализмом к свободе”
В общине виделась та социальная структура, которая может связать настоящее и будущее страны с наименьшими “издержками” и более быстрыми темпами. Важно, что при этом вовсе не отрицалась значимость достижений западной цивилизации в этом движении. Герцен и Огарёв считали, что задача состояла в том, чтобы, сохраняя всё “общественное образование”, которое действительно привилось в России, развить “народное начало”, связанное с “общественным правом собственности и самоуправления” (Огарёв). На всех этапах разработки социалистической идеи они оставались классическими западниками. “Россия проделала свою революционную эмбриогению в европейской школе. /…/ Мы послужили народу эту службу”, - писал Герцен.
Во-вторых, высказывания в пользу “перескока” России через капиталистическую фазу развития, подкреплялись ссылками на идею преимущества “отставших” народов.
В доводах основоположников “русского социализма”, однако, полностью отсутствовали элементы мистицизма и мессианизма, которые были характерны для первых интерпретаторов идеи преимуществ “новых” и потому “отставших” народов, в частности для Чаадаева; в равной мере в них не было и акцента на насильственных методах и коренном разрушении существующих защитников этой идеи.
“Русский социализм”, с одной стороны, был бесспорно “навеян” национальными и остро развитыми патриотическими чувствами его основателей, с другой стороны, он очевидно тяготел к рационалистическому обоснованию, к философски оформленным сциентистским доводам, что придавало ему черты универсальности. Да и сами основоположники “русского социализма” вовсе не отрицали иных, кроме как через крестьянскую общину, путей к социализму.
Существенной особенностью “русского социализма” была попытка “навести мосты” между идеалом и исторической деятельностью. “Без всякого сомнения социализм связан с наукой действительного опыта и расчёта”, в свою очередь “наука опыта и расчёта /…/ связана с философским реализмом, она не может взять себе другого основания, не изменяя самой себе; от этого Сен-Симон уклонялся – и в этом его ошибка”, - упрекал учителя Огарёв. “Наука опыта и расчётов” напрямую соотносилась с экономическими вопросами, под которыми понимались вопросы материального благосостояния народа и которые рассматривались в качестве главных вопросов социалистической теории.
Так понятая задача обращалась к политической экономии, которая, как писал Огарёв, “крепко уселась на почве” и потому вынудит социализм поставить свои идеи на земную основу, что в свою очередь “вдохнёт” воздух в саму политическую экономию. Соединение политической экономии с социализмом на “территории” идеи о роли общинного землевладения, таким образом, разворачивало социалистический идеал к реальной жизни, давало ему необходимое “экономическое начало”. Чуть позже из такой постановки идеи вырастит народнический социализм, а ещё позже – экономический материализм.
Соединение социалистической утопии с революционно-демократическим движением.
В 60-70-е годы внутри русского социализма и революционного движения возникли различные течения, вступающие подчас в непримиримые отношения друг с другом. Но господствующим направлением и освободительного движения, и социалистической мысли было “действенное народничество”, социальной базой которого стало новое поколение разночинцев. “Действенное народничество” выступило как против пережитков крепостничества, царского самодержавия, так и против буржуазного пути развития России. Концепции Герцена и Чернышевского сменились теориями, в которых общетеоретические основы конкретизировались в программы социального действия, ориентирующие на массовый “выход в народ” с целью разбудить и развить в нём его “социалистический инстинкт”. Понятие “народ” заняло особое место в народнической иерархии ценностей, хотя нередко любовь к народу выливалась в интеллигентское “народопоклонство”, а гуманизм и романтизм приносились в жертву революционной практике.
Продолжая традиции 40-60-х годов, народники заговорили о социализме “другим языком”, сумев внушить молодому поколению, что борьба за его осуществление есть “личная задача индивида”, которую он должен осознать в качестве своего внутреннего долга. Новое поколение его адептов сумело сформулировать идею социализма как политический и нравственный принцип, как формулу непосредственного действования. “Хождение в народ” выходило за рамки простой политической акции – оно вылилось в своеобразное приобщение к источнику того, что признавалось за воплощение справедливости и добра. Таким образом, отличие народников 70-х годов от их предшественников (шестидесятников) связано было не только и не столько с толкованием теоретических проблем, сколько с тем, что “крестьянский социализм” Чернышевского превращался в фактор революционной борьбы.
В это время в социалистическом движении всё острее заявляют о себе процессы дифференциации. Разногласия возникают по вопросам тактики и форм революционной борьбы: чему отдать предпочтение – усилению пропаганды социалистических идей в народе, призывам к бунту против самодержавия, массовому террору в отношении представителей властных структур? Возникает такое течение как “нечаевщина”. Она сфокусировала в себе все отрицательные черты леворадикального крыла: революционный авантюризм, пренебрежение теорией, отказ от принципов гуманизма, беспринципность в выборе средств борьбы, полное пренебрежение интересами отдельной личности.
В этих условиях широко распространяются идеи анархизма М.А. Бакунина, его призыв “сойтись” с народом, чтобы “помчаться вместе с ним, куда вынесет буря”. Философские искания Бакунина, менявшие свою направленность на разных этапах жизни – от увлечения немецкой классической философии до перехода на позиции материализма, близкого к антропологизму. Однако известность и широкое распространение получили социологические идеи Бакунина, и прежде всего его теория анархизма. Главным пунктом последней является учение о государстве как общественном зле, которое может быть преодолено только полным разрушением. Государство в Бакунинских построениях – это лишь исторически временная форма организации общества, противоречащая человеку как существу от природы свободному. Поэтому основным элементом свободы является право человека на бунт против государства, сковывающего естественные стремления человека к самоуправлению своей жизнью. Бакунин защищал формы общественной самоорганизации, покоящиеся на началах самоуправления, автономии и свободной федерации (индивидов, провинций, наций).