В первые годы правления Якова I суммы, расходуемые личным казначеем, резко возросли,[210] тогда же отчеты о них перестали поступать в распоряжение Казначейства. Вместе с тем он освободился от ряда выплат на второстепенные расходы, сосредоточившись на личных потребностях короля. Нередко эти средства использовались для поощрения королевских приближенных.
С 1611 г. по 1625 г. пост занимал Джон Марри, пользовавшийся большим доверием монарха. В конце правления Якова I в его распоряжение перешла специальная печать в виде росписи короля, когда Яков I не смог подписывать документы из-за болезни руки[211]. Через него проходила значительная часть прошений и петиций на имя короля.
Таким образом, при Якове I Госсекретарь и Лорд-казначей государства Роберт Сесил постепенно потерял те административно-финансовые привилегии, которыми он обладал в конце елизаветинского правления. Тогда он имел почти неограниченную никем монополию на получение королевской подписи, строгий контроль над расходами королевы, ее двора и всего государства, свободный доступ к монарху.
Томас Эдмондс писал, что Сесилу пришлось заключить своего рода паритетное соглашение с Джорджем Хоумом, неформальным лидером Спальни, о разделе сфер влияния вокруг короля. За Сесилом сохранялись вопросы управления государством, а Хоум, о котором говорили, что он пользовался любовью короля и знал о всех его склонностях и о большинстве королевских тайн, контролировал распределение придворных должностей, королевских пожалований, особенно предназначенных лично для него и шотландцев[212].
Отношение Якова I к своему окружению исключило для Госсекретаря возможность установить прямой контроль над Королевской Спальней. Сесилу пришлось использовать особые методы опосредованного влияния, через продвижение в штат Спальни "своих" людей.
К ним с известными оговорками можно отнести шотландца Джеймса Хея; англичанина Филиппа Герберта, племянника Сесила; Роджера Эстона, который, хотя и был англичанином по происхождению, уже давно обосновался в Шотландии. С Эстоном Сесил вел переписку еще до вступления шотландского короля на английский престол. Что касается Хея, то Яков Стюарт также рассматривал его в качестве связующего звена с министром и, видя стремление своего слуги добиться признания у английской аристократии, всячески способствовал ему в этом.[213]
Эстон и Хей, которые были королевскими советниками, играли довольно заметную роль как во внутренней, так и во внешней политике, чего не скажешь о Филиппе Герберте, который был одним из первых любимчиков Якова I, известного своими необычными пристрастиями. Его главная заслуга была в том, что он разбирался в собаках. К тому же, главным патроном и покровителем для всех троих всегда оставался король.
Поэтому Госсекретарь был вынужден использовать прямой подкуп некоторых камергеров (Леннокс, Эрскин) и камер-юнкеров (Джон Марри), чтобы заручиться их поддержкой при решении тех или иных вопросов. Для этого Сесил первое время закрывал глаза на чрезмерную королевскую расточительность в пользу шотландцев, а защищая в парламенте право короля на благосклонность к своим соотечественникам, демонстрировал им свою необходимость. Он стремился привязать к себе как можно большее количество шотландцев, для чего покровительствовал родственникам слуг Королевской Спальни.
В 1604 г. Дэвид Марри (Murrey), родственник камер-юнкера Спальни Джона Марри, сам камергер Спальни принца Карла получил от Сесила пенсию 400 ф. в год из импозиций на вино. При этом когда-то всесильный министр извинялся, что это меньше, чем шотландец действительно заслужил, но в будущем "он поддержит любое пожалование, которое вы попросите".[214]
В 1605 г. Сесилу удалось на время ограничить чрезмерное распределение королевской щедрости и добиться от парламента субсидий в 1606 г., ради чего Яков I несколько ограничил натурализацию шотландцев, но это не принесло должного эффекта. Яков Стюарт шел на подобные ограничения ради скорейшего достижения унии, но когда в 1607 г. стало ясно, что Сесил не способен обеспечить положительное решение это проблемы, то контроль за пожалованиями со стороны короля и Хоума был восстановлен.
Примерно в это же время Яков Стюарт и его окружение начинает активно продвигать в политику Р. Карра как своего рода альтернативного способа решения тех проблем, с которыми Сесил не смог справится собственными силами.
В 1610 г. Спальня окончательно вышла из-под контроля Сесила, когда при активном участии ее слуг был провален Великий Контракт – соглашение об обмене определенных феодальных прав короны (опеки, реквизиций и др.) на постоянные субсидии. Это была последняя попытка Сесила сохранить старую, тюдоровскую, систему управления. Слуги шотландской Спальни и других придворных служб были объективно заинтересованы в сохранении королевских прав и прерогатив в качестве источников своих доходов. Среди слуг Спальни идею Великого контракта поддерживали только англичане граф Монтгомери и Р. Эстон, который был к тому же членом палаты общин. Среди высших слуг двора за Контракт выступали союзники Сесила в Совете Лорд-камергер Суффолк и Шталмейстер двора граф Вустер.
Сам Яков I в парламентской речи в 1610 г. в ответ на обвинение в чрезвычайной расточительности рассматривал щедрость к шотландцам как должное проявление собственного достоинства и как естественную благодарность тем, рядом с кем он рос, воспитывался и сформировался как правитель. Согласно королевской логике, без должной щедрости по отношению к его ближайшим (старым) слугам невозможна какая-либо благосклонность к его новым подданным.[215] Щедрость к шотландцам рассматривалась в духе средневековой традиции королевской справедливости, иначе король мог прослыть "неблагодарным". Таким образом, щедро награждая шотландцев, Яков I в действительности подпитывал надежды его английских подданных. Чем не средневековая схоластика?
Вместе с тем король уверял, что в настоящее время он более умерен и его щедрость в равной мере распределяется на обе нации и если не будет субсидий, то не будет и его щедрости к англичанам. Это уже больше походило на шантаж. Новые подданные короля должны были снискать королевскую щедрость своей сговорчивостью. Сесил разделял мнение Якова I о том, что заставить короля отказаться от чрезмерной щедрости к шотландцам означает заставить изменить его свою судьбу, ибо "он был рожден среди них".[216]
Парламент 1610 г. фактически вылился в противостояние английской провинции и шотландской Спальни. В октябре французский посол сообщал, что от критики больше всех страдают шотландцы[217]. Парламентарии считали, что именно они "пожирают все". В ноябре депутат Хоскинс открыто заявил в нижней палате, что они должны освободить Якова из того плена, в котором он находится эти 7 лет, причем это проблема "не личная, а национальная", иначе невозможно наполнить королевскую бочку, которая дала течь.[218]
Некоторые парламентарии осознавали, что причина королевской щедрости именно к шотландцам кроется в особенностях организации Королевской Палаты. Джон Хоулз обвинял шотландцев из Спальни в том, что они стоят подобно горам между лучами света, исходящими от Его Величества и остальными подданными и предлагал поделить штат Спальни поровну между нациями в обмен на субсидии[219].
Яков I отреагировал несколько иначе. Он установил паритет не в Спальне, а в Ближней палате, при этом сократив 14 англичан и всего 3 шотландцев.[220] Этим король продемонстрировал, что он не намерен идти на уступки в вопросе формирования собственного окружения, тем более допускать англичан. В 1614 г. Чарльз Корнуоллис за подобное предложение был отправлен в Тауэр.[221]
В том же 1610 г. Совет также пытался урезонить шотландцев, те в ответ предприняли атаку на Сесила и его проект. У них было большое преимущество перед всеми остальными политическими противниками – свободный и постоянный доступ к королю. Томас Лейк обвинял Карра в том, что он ложно убедил короля в стремлении палаты общин выслать шотландцев домой. Это стало поводом для роспуска парламента.
Несмотря на жесткую критику, раздача пожалований в пользу шотландцев и процесс их натурализации продолжались. В том же 1610 г. были натурализованы Карр, Джон Марри, Д. Окмьюти, Левингстон – все из Королевской Спальни.
По мнению современников, а впоследствии и историков, главные причины финансовых проблем короны в начале XVII в. заключались в королевской экстравагантности, что было недалеко от истины (от 37.000 до 47.000 ф. в первые годы было потрачено на украшения, 36.000 ф. – на обновление гардероба)[222] и в щедрости к шотландцам и другим придворным.
Гранты земель и денежные пожалования привлекали особое внимание, но в действительности они были не столь велики как казалось. В первые годы большинство пожалований составляли разрешения на сбор долгов короне, которые было очень трудно востребовать. В данном случае важна ценность и престиж королевского пожалования самого по себе и общественное внимание к этому факту, а также получение определенных властных полномочий.
В 1616 г. был составлен отчет о пожалованиях, выданных шотландцам. Оказалось, что 133.100 ф. было пожаловано им в долгах короне, 88.000 ф. - наличными, и 10.614 ф. - ежегодным пенсиями.[223] В финансовом смысле рост расходов королевского хаусхолда был гораздо более ощутим, чем королевские пожалования, но менее заметен современникам.