Сесил предпринимал неоднократные попытки бюрократическими методами, а также действуя через Тайный совет, ограничить королевские расходы и пожалования. В результате просители стали стремиться обоходить Сесила и его помощников и обращаться либо лично к королю, либо к слугам Спальни. Попытки провести административно-финансовые реформы хаусхолда с целью сократить расходы на содержание двора как при Сесиле, так и после него также ни к чему не привели.
Различие позиций проявилось и в выделении приоритетов парламентской политики короны. Для Якова I и его окружения главной задачей являлось достижение англо-шотландской унии, для Сесила и Совета – решение финансовых проблем.
Как и в случае с государственными ведомствами, Яков Стюарт так и не смог установить контроль над английским парламентом. Точнее, в первые годы правления он не видел в этом необходимости, опираясь на свою шотландскую практику. Яков I не использовал, а фактически самостоятельно отбросил те средства, при помощи которых Елизавете удавалось контролировать парламент.
Выборы 1604 г. оказались самыми "свободными" за весь тюдоровско-стюартовский период. Они были свободными от королевского надзора и от попыток продвинуть "своих", придворных кандидатов. А те немногие из королевских слуг, кто самостоятельно были избраны в палату общин, вскоре получили пэрство и перешли в палату лордов (Стенхоп, Ноллис, Уоттон), к тому же их вряд ли можно отнести к сторонникам нового двора. В 1612 г. Джон Чемберлен сообщал, что король был недоволен о тем, что "ему плохо служили в парламенте по причине малочисленности (в нем) советников и слуг хаусхолда".[224] Американский историк Уилсон оценивал провал парламентского контроля, как неудачу всей системы тюдоровского управления, которую символизировал Сесил, в новых условиях[225]. Деятельность большинства королевских слуг, выбранных в последующие парламенты, демонстрирует, что в их поведении все же доминировали не корпоративные, а личные интересы.
Парламентарии стремились избавиться от присутствия в Плате королевских слуг и советников, поскольку, по мнению отечественного исследователя К. Кузнецова, "они (слуги) подкапывались под саму идею представительства"[226]. В месте с тем, парламентарии не редко были не прочь воспользоваться услугами королевских слуг для выполнения собственных распоряжений. В то же время Яков I никогда не допускал ко двору лидеров парламентской оппозиции, например, Джона Хоулза, о котором Бэкон писал королю, что тот "хотел вслед за парламентом склонить на свою сторону и двор".[227] Интересно, что некоторые активные парламентские оппозиционеры являлись бывшими неудачными придворными.
Напротив, придворные высоко ценили депутатские места. На выборах они демонстрировали свое преимущество перед другими кандидатами правом доступа ко двору и возможностью добиться определенных льгот.
По мнению американского исследователя Н. Кадди, значительную роль в направленности придворной политики Якова I играла именно проблема англо-шотландской унии.[228] По замыслу Стюарта, двор должен был стать моделью для заключения союза на основе паритетного представительства обоих наций. Яков I активно использовал репрезентативные и художественные возможности двора для пропаганды объединительных настроений и продвижения планов союза в парламенте.
Придворные маскарады являлись не только средством пропаганды союза, но и представляли собой серию попыток ответить на критику унии.[229] Например, маскарад на свадьбу влиятельного шотландца Хея был выстроен как диалог между англичанином-елизаветинцем и британцем-яковитом.
Новый двор стал своего рода политической сделкой, попыткой соединить английскую и шотландскую придворные и властные традиции. Яков I стремился вписать новый хаусхолд в английскую административную систему, но именно двор и особенно Королевская Спальня стали камнем преткновения на этом пути и поводом для резкой оппозиции объединительным планам.
Идея равного представительства во властных структурах встретила сопротивление английской знати и бюрократии. Компромисс был найден в том, что высшие государственные посты оставались за елизаветинцами, а Яков сохранял шотландское окружение в Королевской Спальне, которое и составило ядро нового двора.
В дальнейшем Яков I пытался демонстрировать паритет через парные назначения в Спальню (напр., в июне 1603 г. – шотландец Джеймс Хей и англичанин Филипп Герберт) или возведения в Орден Подвязки (напр., в апреле 1615 г.– шотландец Томас Эрскин и англичанин Уилиям Ноуллз, соперничество которых в роскоши во время церемонии вызвало живой интерес у публики, и символизировало сложившееся противостояние). Но это не принесло должного результата. Англичане были по-прежнему недовольны ограничением доступа к королю в пользу шотландцев из Спальни. При дворе периодически вспыхивали конфликты между представителями наций, и ходили слухи о заговорах против шотландцев[230].
С самого начала объединения дворов стали возникать споры и конфликты между англичанами и шотландцами, нередко они вспыхивали, казалось бы, на чисто "бытовой" почве. В июле 1603 г. Карлтон писал из Виндзора, где остановился двор, о первых ссорах между английскими и шотландскими лордами из-за расквартирования во дворце.[231] 8 июля Яков I был вынужден выпустить прокламацию о примирении наций.[232] Дело было не только в борьбе за преобладание в ближайшем окружении короля, но и в противостоянии двух культур, двух стилей жизни.
Шотландские слуги Спальни очень резко реагировали на любые, даже самые незначительные, выпады в свой адрес. В сентябре 1605 г. Джон Марри доложил королю, что шотландцы Спальни осудили один пассаж в пьесе Estward Hoe и требовали наказать ее автора. Подобные петиции были также направлены Сесилу и Лорду-камергеру. Смысл пассажа заключался в том, что, по мнению одного из героев пьесы, шотландцы, хотя и являются самыми лучшими друзьями англичан во всем мире, но лучше всего держать их подальше от Англии.[233]
Особое возмущение шотландцев вызвала речь Кристофера Пиггота в парламенте 1607 г. с обвинениями в их адрес. Один из королевских спальников Джон Рамзи доложил об этом королю и потребовал арестовать оратора, что и было сделано[234]. Бэкон выступил с ответом, утверждая, что шотландцев, за исключением королевского окружения, было не столь и много при дворе.[235] Но проблема была не в количестве, а в том, что они пользовались непропорционально большим преимуществом в аккумулировании королевской щедрости и реализации королевской воли.
Особое неприятие по отношению к шотландцам проявляли те, кто либо был вынужден оставить свои должности в их пользу, либо те, кому они преградили продвижение ко двору. Джон Хоулз, один из таких англичан, считал, что именно с приходом "бедных и голодных шотландцев...начала угасать слава английского двора". Из-за шотландцев, по мнению Хоулза, двор покинули лучшие из джентри, "презирая их соседство", что привело к ослаблению той связи между двором и графствами, которая существовала во времена Елизаветы.[236]
Чрезмерная щедрость короля к шотландцам и их привилегии стали поводом для провала унии в парламенте. Тот же Джон Хоулз, один из наиболее активных ораторов парламента 1610 года, а ранее неудавшийся придворный, объявил королевский двор "причиной всего". Он особенно нападал на шотландцев, которые монополизировали Спальню и придворный патронаж. Хоулз предложил разделить штат Спальни поровну между нациями.[237]
Сам Хоулз являлся примером представителя того поколения джентри и горожан, которое было отторгнуто Яковом I в пользу сохранения положения шотландцев. В рамках тюдоровской традиции они рассматривали государственную и придворную службу как высшую форму гражданского призвания, в которой совмещались личные выгоды и государственные интересы.[238] Апеллирование к своему служебному опыту и достойному происхождению не помогло Хоулзу закрепиться при новом дворе, и только деньги и земли, накопленные им во время вынужденной отлучки, обеспечили ему титул.
Причина этого разрыва между “Двором” и “Страной” кроется не столько лично в Якове I и его предпочтении своим соотечественникам, сколько в специфической консервативности придворной машины, ограниченности ее ресурсов, ее корпоративной замкнутости. Ограниченное предложение придворных и государственных постов рождало ажиотажный спрос, где решающими факторами в выборе из нескольких кандидатов являлись патрон-клиентные связи подкрепленные соответствующими средствами. Включение нового шотландского элемента еще более сократило предложение, а внутренняя замкнутость Спальни скорректировала потоки, питающие фонтан королевской щедрости и исходящие от него.
В этой связи выдвижение на первые роли в системе придворных патрон-клиентных отношений Роберта Карра и его назначение на пост Лорда-камергера двора (июль 1614 г.) может рассматриваться как негативное персонифицированное решение проблемы унии: шотландский фаворит, формальный и неформальный лидер Королевской Палаты был призван стать покровителем англичан при дворе. Яков I сознательно подталкивал его к союзу с кланом Говардов.
Как уже отмечалось, прибыв в Англию, Яков I был вынужден принять более строгий порядок английского двора, но стремился наполнить его франко-шотландским содержанием. Шотландский двор, построенный по французской модели (совпадал порядок расположения комнат, их название, номенклатура должностей), не был разделен на "внешний" и "внутренний" круги, в отличие от более формализованного английского двора. Такая открытость шотландского двора позволяла, с одной стороны, активно использовать королевских слуг в государственных делах, а с другой, – открывала для знати возможность относительно свободного доступа к королю.