В рамках данной работы представляется неуместным проводить полный анализ взаимоотношений прокурора и следователя. Гораздо более интересным видится вопрос о границах процессуального усмотрения следователя в контексте его процессуальной самостоятельности.
Не претендуя на обозначение полного перечня границ усмотрения следователя, рассмотрим характеристику более важных из них, близких к непосредственному осуществлению уголовно-процессуальной деятельности, хотя вопрос о приоритете ценностей здесь не уместен, поскольку ни одно положение, определяющее круг возможностей в выборе поведения следователем, не может быть проигнорировано. Кроме того, отдельные ограничения усмотрения следователя будут рассматриваться нами в последующих главах.
При определении границ усмотрения следователю необходимо учитывать, насколько его действия и решения соотносятся с обеспечением прав и законных интересов субъектов, вовлеченных в орбиту уголовно-процессуальных отношений по конкретному уголовному делу, в том числе степень допустимого ограничения этих прав и интересов. Осуществить это не просто по ряду причин.
Во-первых, в ходе осуществления расследования допустимо правомерное ограничение прав и свобод личности. Более того, «по степени «насыщенности» принуждением уголовный процесс занимает первое место среди всех известных нашему праву процедур»,[10] поскольку это диктуется публичными интересами раскрытия преступления и наказания виновных. Но возможность ипорядок такого ограничения не всегда четко прописаны в законе. В частности, основания процессуального принуждения закон в ряде случаев выражает через оценочные термины и понятия, например, «достаточные основания», «исключительные случаи» и т.п. Так сформулированы основания применения мер пресечения (ч. 1 ст. 97 УПК РФ), производства обыска (ч. 1 ст. 182 УПК РФ) и др. «Подобная формулировка достаточно неопределенна, она не вполне раскрывает позицию законодателя, оставляет простор для различного ее понимания и толкования. Существенный вопрос: что же здесь конкретно подразумевается под основаниями – остается в известной мере открытым. В юридической литературе он решается далеко не однозначно».[11] Указанные ситуации не исключают случаев, угрожающих проявлением произвола в отношении участников расследования.
Необходимо отметить, что в действующем законе созданы более эффективные гарантии обеспечения прав личности при осуществлении мер уголовно-процессуального принуждения. Наиболее значимая роль в этом, несомненно, принадлежит судебному контролю (во всех его проявлениях) за предварительным расследованием. Но это не единственное средство, влияющее на законность, обоснованность и целесообразность решений следователя. В частности, излагая основания возникновения права на реабилитацию, законодатель указал, что такое право имеет любое лицо, незаконно подвергнутое мерам процессуального принуждения в ходе производства по уголовному делу (ч. 3 ст. 133 УПК РФ). Поэтому, принимая решение, например, о задержании подозреваемого или приводе свидетеля, следователь должен предвидеть и возможность наступления последствий, связанных с реабилитацией. Это указывает, в том числе, и на установление более жестких границ усмотрения правоприменителя при обеспечении прав и законных интересов личности.
В тесной связи с предыдущими рассуждениями находится вопрос о пределах толкования права, которые, в свою очередь, также участвуют в определении границ усмотрения следователя. В современной России процесс толкования права не лишен некоторой хаотичности и непоследовательности. Это проявляется на любом уровне и при любом виде его осуществления. Некоторую организованность в этот процесс, на наш взгляд, могло бы внести использование опыта зарубежных государств, где приняты нормативные акты, определяющие порядок и пределы толкования законов (например, Израиль, США и др.). И хотя при этом все равно существуют проблемы, но они, очевидно, уже другого уровня.[12] Аналогичный эффект может быть достигнут и от реализации предложения внедрить в практику законотворчества издание Основ законодательства, в том числе уголовно-процессуального, в которых содержались бы правила толкования и коллизионные нормы. Такой порядок также соответствует мировому юридическому опыту, накопленному в Германии, Швеции, Норвегии и других странах.[13]
Во-вторых, круг лиц, участвующих в производстве по делу, достаточно широк и их интересы (в том числе законные[14]) не всегда совпадают. Более того, существуют интересы уголовной юстиции, а так же, как отмечалось ранее, интересы следователя. Последние могут также не совпадать с предыдущими двумя, но они довольно активно проявляются в формировании субъективного фактора лица, производящего расследование. Ситуация осложняется и тем, что следователем все эти интересы чаще всего не расцениваются как одноуровневые, создается определенная их иерархия. Происходит это под воздействием как объективного, так и субъективного факторов. В частности, зависит от того, существует ли в обществе «юридический приоритет общественных интересов»[15] или же охраняемый законом личный интерес дороже даже такой важной ценности, как установление истины по уголовному делу; совпадают ли личные интересы следователя с интересами раскрытия и расследования преступления, изобличения виновного и привлечения его к ответственности и т.д.
Перечисленные выше обстоятельства составляют далеко не полный перечень препятствий, преодоление которых должно способствовать правильному определению границ усмотрения следователя в сфере обеспечения прав личности. Нашей целью является не описание их, а выяснение тех пределов, которые сдерживали бы поведение следователя в рамках дозволенного. Иными словами, не позволяли бы усмотрению перерастать в произвол. Естественно, что в существующих условиях такие пределы (границы) могут быть сформулированы только в общем виде, но в то же время они должны распространять свое действие на все жизненные ситуации, как существующие, так и прогнозируемые.
В связи с этим представляет интерес точка зрения, высказанная B.C. Шадриным, который использует достаточно удачное, на наш взгляд, выражение «благоприятствование участникам уголовного процесса в осуществлении прав» и называет формы такого благоприятствования, в том числе: информирование лица об обладании правами и их разъяснение; создание необходимых условий для полноценной реализации прав; охрана прав от нарушений; защита прав; восстановление прав.[16] Применительно к рассматриваемомунами вопросу эти формы могут быть трансформированы в своего рода «пограничные столбы» усмотрения следователя. Например, осуществляя выбор своего поведения, следователь должен учитывать, информировано ли лицо о возможности ограничения его прав в результате реализации уголовно-процессуального решения, будут ли созданы при этом необходимые условия для полноценного использования субъективных прав, не приведет ли выполняемое действие к их нарушению и т.д. В случае игнорирования таких правил усмотрение становится произволом. Единственная оговорка заключается в том, что следователем должны учитываться не только уголовно-процессуальные права и интересы личности, но и все то, что входит в ее общий правовой статус.
На принятие следователем решения в значительной степени оказывает влияние процессуальная форма. В науке она понимается как регламентированная уголовно-процессуальным правом система и структура уголовно-процессуальных институтов и правил; процедура и последовательность стадий уголовного судопроизводства; условия, способы и сроки совершения процессуальных действий, непосредственно или косвенно связанных с собиранием и исследованием доказательств на предварительном следствии и в судебном разбирательстве, их закреплением в правовых актах; порядок принятия и оформления решений по отдельным вопросам и по делу в целом.[17] Поэтому представляется возможным говорить о процессуальной форме всего уголовного судопроизводства, процессуальной форме каждой его стадии или правового института, процессуальной форме отдельных следственных или судебных действий (комплекса действий), принятия решений.
Одним из примеров проявления процессуальной формы в качестве пределов усмотрения следователя может служить следующий. Уголовно-процессуальный закон (ч. 6 ст. 164, ч. 5 ст. 166 и др.) допускает и регламентирует использование следователем и дознавателем технических средств для обнаружения, фиксации и изъятия доказательств. При этом закон не ограничивает применение технических средств какого-либо вида или в каком-либо объеме, т.е. при производстве предварительного расследования может использоваться богатый арсенал криминалистических и научно-технических средств. К ним относятся: фотографическое оборудование; средства отыскания тех или иных предметов (металло– и трупоискатели и др.); химико-технические средства фиксации различных следов и изготовления копий (слепков); технические средства записи и др. Технические средства могут применяться как непосредственно следователем или дознавателем, так и специалистом (например, работником экспертно-криминалистического подразделения), привлеченным к участию в проведении следственного действия в порядке ч. 1 ст. 58 УПК РФ.
Однако широкие возможности в выборе поведения (решении вопроса: применять или не применять; определении вида технического средства, субъекта его применения и др.) сдержаны порядком (процессуальной формой) использования технических средств, который заключается в следующем:[18]