- Лийвак...
Мы зашли в дом. Щелкнул выключатель - окна стали темными. Я поднял трубку.
- Мы получили ответ, - сказал Лийвак.
- От кого? - не понял я.
- От товарища Брежнева.
- То есть как? Ведь письмо еще не отправлено.
- Ну и что? Значит, референты Брежнева чуточку оперативнее вас... нас, - деликатно поправился Лийвак.
- Что же пишет товарищ Брежнев?
- Поздравляет... Благодарит за достигнутые успехи... Желает личного счастья...
- Как быть? - спрашиваю. - Рапорт писать или нет?
- Обязательно. Это же документ. Надеюсь, канцелярия товарища Брежнева оформит его задним числом.
- Все будет готово к утру.
- Жду вас...
...Девушки принялись возрождать закуску. Жбанков и я уединились в спальне.
- Мишка, - говорю, - у тебя нет ощущения, что все это происходит с другими людьми... Что это не ты... И не я... Что это какой-то идиотский спектакль... А ты просто зритель...
- Знаешь, что я тебе скажу, - отозвался Жбанков, - не думай. Не думай, и все. Я уже лет пятнадцать не думаю. А будешь думать - жить не захочется. Все, кто думает, несчастные...
- А ты счастливый?
- Я-то? Да я хоть сейчас в петлю! Я боли страшусь в последнюю минуту. Вот если бы заснуть и не проснуться...
- Что же делать?
- Вдруг это такая боль, что и перенести нельзя...
- Что же делать?
- Не думать. Водку пить. - Жбанков достал бутылку.
- Я, кажется, напьюсь, - говорю.
- А то нет! - подмигнул Жбанков.
- Хочешь из горла?
- Там же есть стакан.
- Кайф не тот.
Мы по очереди выпили. Закусить было нечем. Я с удовольствием ощущал, как надвигается пьяный дурман. Контуры жизни становились менее отчетливыми и резкими...
Чтобы воспроизвести дальнейшие события, требуется известное напряжение.
Помню, была восстановлена дефицитная райкомовская закуска. Впрочем, появилась кабачковая икра - свидетельство упадка. Да и выпивка пошла разрядом ниже - заветная Мишкина бутылка, югославская "Сливовица", кагор...
На десятой минуте Жбанков закричал, угрожающе приподнимаясь:
- Я художник, понял! Художник! Я жену Хрущева фотографировал! Самого Жискара, блядь, д'Эстена! У меня при доме инвалидов выставка была! А ты говоришь - корова!..
- Дурень ты мой, дурень, - любовалась им Белла, - пойдем, киса, я тебя спать уложу...
- Ты очень грустный, - сказала мне Эви, - что-нибудь есть плохое?
- Все, - говорю, - прекрасно! Нормальная собачья жизнь...
- Надо меньше думать. Радоваться то хорошее, что есть.
- Вот и Мишка говорит --пей!
- Пей уже хватит. Мы сейчас пойдем. Я буду тебе понравиться...
- Что несложно, - говорю.
- Ты очень красивый.
- Старая песня, а как хорошо звучит!
Я налил себе полный фужер. Нужно ведь как-то кончить этот идиотский день. Сколько их еще впереди? Эви села на пол возле моего кресла.
- Ты непохожий, как другие, - сказала она. - У тебя хорошая карьера. Ты красивый. Но часто грустный. Почему?
- Потому что жизнь одна, другой не будет.
- Ты не думай. Иногда лучше быть глупым.
- Поздно, - говорю, лучше выпить.
- Только не будь грустный.
- С этим покончено. Я иду в гору. Получил ответственное задание. Выхожу на просторы большой журналистики...
- У тебя есть машина?
- Ты спроси, есть ли у меня целые носки.
- Я так хочу машину.
- Будет. Разбогатею - купим.
Я выпил и снова налил. Белла тащила Жбанкова в спальню. Ноги его волочились, как два увядших гладиолуса.
- И мы пойдем, - сказала Эви, - ты уже засыпаешь.
- Сейчас. Я выпил и снова налил. - Пойдем.
- Вот уеду завтра, найдешь кого-нибудь с машиной.
Эви задумалась, положив голову мне на колени.
- Когда буду снова жениться, только с евреем, - заявила она.
- Это почему же? Думаешь, все евреи - богачи?
- Я тебе объясню. Евреи делают обрезание...
- Ну.
- Остальные не делают.
- Вот сволочи!
- Не смейся. Это важная проблема. Когда нет обрезания, получается смегма...
- Что?
- Смегма. Это нехорошие вещества... канцерогены. Вон там, хочешь, я тебе показываю?
- Нет уж, лучше заочно...
- Когда есть обрезание, смегма не получается. И тогда не бывает рак шейки матки. Знаешь шейку матки?
- Ну, допустим... Ориентировочно...
- Статистика показывает, когда нет обрезания, чаще рак шейки матки. А в Израиле нет совсем...
- Чего?
- Шейки матки... Рак шейки матки... Есть рак горла, рак желудка...
- Тоже не подарок, - говорю.
- Конечно, - согласилась Эви. Мы помолчали.
- Идем, - сказала она, - ты уже засыпаешь...
- Подожди. Надо обрезание сделать..
Я выпил полный фужер и снова налил.
- Ты очень пьяный, идем...
- Мне надо обрезание сделать. А еще лучше - отрезать эту самую шейку к чертовой матери!
- Ты очень пьяный. И злой на меня.
- Я не злой. Мы - люди разных поколений. Мое поколение - дрянь! А твое - это уже нечто фантастическое!
- Почему ты злой?
- Потому что жизнь одна. Прошла секунда, и конец. Другой не будет...
- Уже час ночи, - сказала Эви. Я выпил и снова налил. И сразу же куда-то провалился. Возникло ощущение, как будто я - на дне аквариума. Все раскачивалось, уплывало, мерцали какие-то светящиеся блики... Потом все исчезло...
... Проснулся я от стука. Вошел Жбанков. На нем был спортивный халат.
Я лежал поперек кровати. Жбанков сел рядом.
- Ну как? - спросил он.
- Не спрашивай.
- Когда я буду стариком, - объявил Жбанков, - напишу завещание внукам и правнукам. Это будет одна-единственная фраза. Знаешь какая?
- Ну?
- Это будет одна-единственная фраза: "Не занимайтесь любовью с похмелья!" И три восклицательных знака.
- Худо мне. Совсем худо.
- И подлечиться нечем. Ты же все и оприходовал.
- А где наши дамы?
- Готовят завтрак. Надо вставать. Лийвак ждет...
Жбанков пошел одеваться. Я сунул голову под кран. Потом сел за машинку. Через пять минут текст был готов.
"Дорогой и многоуважаемый Леонид Ильич! Хочу поделиться с Вами радостным событием. В истекшемгоду мне удалось достичь небывалых трудовых показателей. Я надоила с одной коровы..." ("...с одной коровы" я написал умышленно. В этом обороте звучала жизненная достоверность и трогательное крестьянское простодушие). Конец был такой:
"... И еще одно радостное событие произошло в моей жизни. Коммунисты нашей фермы дружно избрали меня своим членом!"
Тут уже явно хромала стилистика. Переделывать не было сил...
- Завтракать, - позвала Белла. Эви нарезала хлеб. Я виновато с нею поздоровался. В ответ - радужная улыбка и задушевное: "Как ты себя чувствуешь?"
- Хуже некуда, - говорю.
Жбанков добросовестно исследовал пустые бутылки.
- Ни грамма, - засвидетельствовал он.
- Пейте кофе, - уговаривала Белла, - через минуту садимся в такси.
От кофе легче не стало. О еде невозможно было и думать.
- Какие-то бабки еще шевелятся, - сказал Жбанков, вытаскивая мелочь.
Затем он посмотрел на Беллу Константиновну:
- Мать, добавишь еще полтора рубля?
Та вынула кошелек.
- Я из Таллинна вышлю, - заверил Жбанков.
- Ладно, заработал, - цинично усмехнулась Белла.
Раздался автомобильный гудок. Мы собрали портфели, уселись в такси. Вскоре Лийвак пожимал нам руки. Текст, составленный мною, одобрил безоговорочно. Более того, произнес короткую речь:
- Я доволен, товарищи. Вы неплохо потрудились, культурно отдохнули. Рад был познакомиться. Надеюсь, эта дружба станет традиционной. Ведь партийный работник и журналист где-то, я бы сказал, - коллеги. Успехов вам на трудном идеологическом фронте. Может, есть вопросы?
- Где тут буфет? - спросил Жбанков. - Маленько подлечиться...
Лийвак нахмурился.
- Простите мне грубое русское выражение, - он выждал укоризненную паузу. -- ... Но вы поступаете, как дети!
- Что, и пива нельзя? -- спросил Жбанков.
- Вас могут увидеть, - понизил голос секретарь, - есть разные люди... Знаете, какая обстановка в райкоме...
- Ну и работенку ты выбрал, - посочувствовал ему Жбанков.
- Я по образованию - инженер, - неожиданно сказал Лийвак.
Мы помолчали. Стали прощаться. Секретарь уже перебирал какие-то бумаги.
- Машина ждет, - сказал он. - На вокзал я позвоню. Обратитесь в четвертую кассу. Скажите, от меня...
- Чао, - махнул ему рукой Жбанков. Мы спустились вниз. Сели в машину. Бронзовый Ленин смотрел нам вслед. Девушки поехали с нами... На перроне Жбанков и Белла отошли в сторону.
- Ты будешь приходить еще? - спросила Эви.
- Конечно.
- И я буду ехать в Таллинн. Позвоню в редакцию. Чтобы не рассердилась твоя жена.
- Нет у меня жены, - говорю, - прощай, Эви. Не сердись, пожалуйста...
- Не пей так много, - сказала Эви. Я кивнул.
- А то не можешь делать секс.
Я шагнул к ней, обнял и поцеловал. К нам приближались Белла и Жбанков. По его жестикуляции было видно, что он нахально лжет.
Мы поднялись в купе. Девушки шли к машине, оживленно беседуя. Так и не обернулись...
- В Таллинне опохмелимся, - сказал Жбанков, - есть около шести рублей. А хочешь, я тебе приятную вещь скажу?
Жбанков подмигнул мне. Радостная, торжествующая улыбка преобразила его лицо.
- Сказать? Мне еще Жора семьдесят копеек должен!..
КОМПРОМИСС ДЕВЯТЫЙ
("Советская Эстония". Июль. 1976 г.)
"САМАЯ ТРУДНАЯ ДИСТАНЦИЯ. Тийна Кару родилась в дружной семье, с золотой медалью окончила школу, была секретарем комитета ВЛКСМ, увлекалась спортом. Тут нужно выделить одну характерную деталь. Из многочисленных видов легкой атлетика она предпочла бег на 400 метров, а эта дистанция, по мнению специалистов, наиболее трудоемкая в спорте, требует сочетания быстроты и выносливости, взрывной силы и напряженной воли к победе. Упорство, последовательность, аскетический режим - вот факторы, которые определили биографию Тийны, ее путь к намеченной цели. Окончив школу, Тийна поступает на химическое отделение ТГУ, участвует в работе СНО, охотно выполняет комсомольские поручения. На последнем курсе она становится членом КПСС, Затем она - аспирантка института химии АН ЭССР. Как специалиста-химика Тийну интересует механизм воздействия канцерогенных веществ на организм человека. Диссертация почти готова.
Тийна Кару ставит перед собой высокие реальные цели. Веришь, что она добьется успеха на своей трудной дистанции".