- Я говорил о том, как я вас люблю, - ответил Поль. - Ведь общепринятые условности не позволяют мне прямо высказать это вам.
- Почему?
- Я боюсь!
- О, вы достаточно умны и хорошо умеете вставлять в оправу драгоценные камни комплиментов. Хотите, я скажу, что думаю о вас? По-моему, вы слишком умны для влюбленного. Быть "душистым горошком" и вдобавок остроумным человеком - не слишком ли это много? - добавила она, потупив глаза. - Нужно выбрать что-нибудь одно. Я тоже боюсь...
- Чего?
- Не будем об этом говорить. Не кажется ли вам, маменька, что подобная беседа опасна, раз брачный контракт еще не подписан?
- Но мы скоро подпишем его, - возразил Поль.
- Мне хотелось бы знать, о чем совещаются Ахилл и Нестор, - заметила Натали, указывая на дверь гостиной; в ее взгляде светилось детское любопытство.
- Они говорят о наших будущих детях, о нашей смерти и тому подобных пустяках; они считают экю, чтобы решить, хватит ли у нас с вами денег держать в конюшне пятерку лошадей, и обсуждают также, что должен дать каждый из нас... Но я их опередил.
- Как? - спросила Натали.
- Разве я не отдал уже вам всего себя? - ответил он, взглянув на девушку, а та стала еще красивее, вспыхнув румянцем при этом ответе, который доставил ей видимое удовольствие.
- Маменька, чем я могу отблагодарить за такую щедрость?
- Дитя мое, в твоем распоряжении - вся жизнь. Повседневно приносить мужу счастье - разве это не значит одаривать его неисчерпаемыми сокровищами? В моем приданом не было других богатств.
- Нравится ли вам Ланстрак? - спросил Поль у Натали.
- Как мне может не нравиться что-нибудь, принадлежащее вам? - ответила она. - Мне очень хотелось бы посмотреть ваш дом.
- Наш дом, - поправил ее Поль. - Вам хочется знать, угадал ли я ваш вкус, будет ли там уютно. Матушка растила вас так, что мужу нелегко будет вам угождать: ведь вы привыкли ни в чем не встречать отказа. Но когда любовь безгранична - для нее нет ничего невозможного.
- Дети, - сказала г-жа Эванхелиста, - зачем вам оставаться в Бордо, когда вы поженитесь? Хватит ли у вас духа жить на глазах у всех, в обществе, где вас обоих знают, где будут следить за вами и стеснять вас? Целомудренность вашего чувства не позволит ему изливаться при всех, - так не лучше ли уехать в Париж, где жизнь молодой четы незаметна в общем бурном потоке? Только там вы сможете любить друг друга, не боясь прослыть смешными.
- Вы правы, матушка, я не подумал об этом. Но еще можно успеть приготовить мой дом к нашему приезду. Сегодня же вечером я напишу де Марсе, моему другу, на которого можно вполне положиться; и работа закипит.
В то время как Поль, подобно всем молодым людям, привыкшим удовлетворять все свои прихоти, неосмотрительно давал обещание переехать в Париж, что требовало немалых расходов, мэтр Матиас вошел в гостиную и сделал своему клиенту знак, что хочет с ним поговорить.
- В чем дело, мой друг? - спросил Поль, отойдя с ним в сторону.
- Граф, - сказал старик, - за ней не дают ни гроша. По-моему, следует отложить переговоры, пока вы не примете надлежащего решения.
- Граф, - промолвила Натали, - я также хочу сказать вам кое-что, Хотя г-жа Эванхелиста оставалась с виду спокойной, но даже средневековый еврей, брошенный в котел с кипящим маслом, не испытывал таких мук, какие терзали ее грудь под лиловым бархатом платья. Солонэ заверял ее, что брачный контракт будет подписан, но она не знала, каким образом, на каких условиях нотариус добьется успеха, и томилась неизвестностью, переходя от надежды к страху. И вот, быть может, именно непослушание дочери обеспечило ей победу. Натали по-своему истолковала слова матери; тревога, которую та испытывала, не ускользнула от нее. Когда она увидела успех своего кокетства, в ее уме зародились тысячи противоречивых мыслей. Хотя она не порицала мать, но ей было немного стыдно за эти уловки, имевшие целью кое-что выиграть. Затем ее охватило вполне понятное ревнивое любопытство: ей хотелось знать, настолько ли ее любит Поль, чтобы преодолеть затруднения, предвиденные ее матерью, - о них свидетельствовало и пасмурное лицо мэтра Матиаса. Все эти чувства толкнули ее на прямодушный поступок, говоривший в ее пользу; но самое коварное вероломство не принесло бы Полю столько вреда, как эта невинная выходка.
- Поль, - сказала она шепотом, впервые называя его по имени, - если мы должны расстаться из-за каких-нибудь материальных затруднений, то знайте, что я освобождаю вас от данного мне слова и готова принять на себя всю ответственность за наш разрыв.
Это великодушное предложение было сделано с большим достоинством; Поль убедился, что Натали бескорыстна и ничего не знал о том, что сообщил нотариус. Он поцеловал руку девушки, давая этим понять, что любовь для него дороже денег. Натали вышла из комнаты.
- Тысяча чер.., нильниц! Господин граф, вы делаете глупости! - промолвил старый нотариус, вновь подойдя к своему клиенту.
Поль задумался: он рассчитывал, что, когда к его состоянию присоединится состояние Натали, у них будет около ста тысяч дохода; и как бы ни был влюблен человек, ему нелегко освоиться с мыслью, что вместо ста тысяч у него окажется только сорок шесть, а жена между тем привыкла жить в роскоши.
- Теперь, когда моей дочери здесь нет, - сказала г-жа Эванхелиста, с царственным видом подходя к Полю и нотариусу, - не сообщите ли вы мне, что случилось?
- Сударыня, - ответил Матиас, испуганный молчанием Поля и стараясь найти выход, - возникли кое-какие помехи, дело затягивается.
Тут мэтр Солонэ появился в гостиной и прервал своего коллегу. Его слова показались Полю целебным бальзамом. Подавленный мыслью о только что данных неосмотрительных обещаниях, связанный своей ролью влюбленного, Поль не знал, ни как взять обратно свои слова, ни как изменить положение; ему было бы легче броситься в пропасть.
- - Сударыня, вам представляется возможность выполнить свои обязательства по отношению к дочери, - заявил молодой нотариус непринужденным тоном. - У вас сорок тысяч ливров дохода, приносимого пятипроцентными облигациями, которые вскоре будут котироваться по нарицательной стоимости, если не дороже; значит, их можно оценить в восемьсот тысяч франков. Этот особняк с садом стоит не менее двухсот тысяч. Раз это так, то вы можете, сударыня, передать дочери по брачному контракту номинальное право на владение этими ценностями - ведь в намерения графа не входит, надеюсь, оставить свою тещу без всяких средств к жизни. Если вы и прожили свое состояние, сударыня, то капитал, принадлежащий вашей дочери, остался почти нетронутым.
- Какое несчастье, что женщины ничего не смыслят в делах! - воскликнула г-жа Эванхелиста. - Номинальное право? Что это такое?
Поль пришел в восторг, услышав о возможности соглашения. Старый нотариус, видя расставленную ловушку, в которую его клиент уже готов был попасть, оцепенел от удивления, пробормотав:
- Да нас просто водят за нос!
- Последуйте моему совету, сударыня, и можете быть совершенно спокойны, - продолжал молодой нотариус. - Хотя вы и приносите жертву, но по крайней мере избавляетесь от дальнейших забот, могущих возникнуть, когда подрастут будущие внуки. Ведь неизвестно, сколько кому остается жить. Итак, граф может указать в контракте, что им получено все, что приходится на долю мадемуазель Эванхелиста из наследства ее отца.
Матиас больше не в силах был сдерживать негодование; его глаза сверкали, лицо побагровело.
- И этот капитал, - сказал он, дрожа от гнева, - равен...
- Одному миллиону ста пятидесяти шести тысячам франков, согласно документам.
- Почему вы заодно не потребуете от графа, чтобы он тут же и безотлагательно передал все свое состояние будущей супруге? - спросил Матиас. - Это было бы куда откровеннее, чем то, что вы нам предлагаете. Я не желаю, чтобы разорение графа де Манервиля происходило на моих глазах; я ухожу.
Он сделал шаг к дверям, чтобы показать своему клиенту всю серьезность сложившихся обстоятельств, но затем вернулся и добавил, обращаясь к г-же Эванхелиста:
- Не думайте, сударыня, что я считаю вас сообщницей моего коллеги: вы достойная женщина, знатная дама, но ничего не понимаете в делах.
- Спасибо, дорогой коллега, - сказал Солона.
- Вам известно, что мы с вами не можем оскорбить друг друга, - ответил ему Матиас. - Сударыня, узнайте по крайней мере, к чему приведут эти условия. Вы еще настолько молоды и красивы, что можете вновь выйти замуж. Ах, боже мой, сударыня, - возразил старик в ответ на движение г-жи Эванхелиста, - кто может поручиться за себя?
- Я не думала, сударь, - сказала г-жа Эванхелиста, - что после семилетнего вдовства, после того как я из любви к дочери отвергла самые блестящие партии, теперь, когда мне уже тридцать девять лет, меня могут заподозрить в подобном сумасбродстве! Если бы мы не вели деловой разговор, я назвала бы такое предположение дерзостью.
- Разве не было бы еще большей дерзостью считать, что вы не можете выйти замуж?
- Иметь возможность и хотеть - вещи разные, - заметил любезно Солона.
- Хорошо, - сказал метр Матиас, - не будем говорить о вашем замужестве. Но ведь вы можете (чего и мы все желаем) прожить еще лет сорок пять. А это значит - так как вы сохраните право на пожизненное пользование наследством господина Эванхелиста, - что вашей дочери и зятю придется положить зубы на полку.
- Что вы хотите этим сказать? - спросила вдова. - Что значит "пожизненное пользование" и "положить зубы на полку"?
Солонэ, человек со вкусом и любитель изящного, рассмеялся.
- Я объясню вам, - ответил старик. - Если вступающие в брак благоразумны, они думают о будущем. А думать о будущем - значит откладывать половину доходив, даже если предположить, что будет только двое детей, которых надо как следует воспитать, а затем обеспечить. Значит ваша дочь и ваш зять будут вынуждены жить на двадцать тысяч в год, в то время как сейчас, не состоя в браке, каждый из них привык тратить по пятидесяти тысяч. Но это еще не все. Наступит день, когда мой клиент должен будет дать своим детям отчет в миллионе ста тысячах франков, принадлежавших их матери, но он может их совсем не получить, если она тем временем умрет, а вы, сударыня, будете еще здравствовать, что ведь может случиться. По совести говоря, подписывать такой контракт - все равно, что броситься в Жиронду, заранее дав связать себя по рукам и ногам. Вы хотите, чтобы ваша дочь была счастлива? Но если она питает к мужу любовь - чувство, в котором нотариусы не должны сомневаться, - она разделит с ним все невзгоды. Сударыня, этих невзгод будет достаточно, чтобы умереть с горя, так как она будет терпеть нужду. Да, сударыня, нужду, ибо для людей, которым требуется сто тысяч в год, иметь только двадцать тысяч - равносильно нужде. Если граф пойдет во имя любви на безрассудство и когда-нибудь стрясется беда - изъятие имущества супруги будет для него разорением. Я защищаю как их интересы, так и ваши, защищаю интересы их будущих детей, интересы всего общества.