Я кое-что выпытал у этого Лекюйе. В его речах, даже в том, как он врал и как отмалчивался, я уловив именно те нити, которых мне не хватало, чтобы обнаружить все хитросплетения заговора, составленного против тебя в твоем собственном доме. Сегодня вечером в испанском посольстве я наговорю комплиментов твоей теще к жене. Я приволокнусь за г-жой Эванхелиста, изменю тебе самым низким образом, буду искусно злословить на твой счет, - слишком грубые нападки вызвали бы подозрения у этого несравненного Маскариля в юбке. Чем ты так восстановил ее против себя? Вот что мне хотелось бы узнать. Если б у тебя хватило ума стать поклонником этой женщины, прежде чем жениться на ее дочери, - ты был бы сейчас пэром Франции, герцогом, послом в Мадриде.
Если б ты призвал меня к себе, когда собирался жениться, я помог бы тебе распознать характеры обеих женщин, с которыми ты связывал свою судьбу; быть может, из наших общих наблюдений ты извлек бы что-нибудь полезное для себя. Ведь я был единственным ид твоих друзей, кто не стал бы посягать на твое семейное счастье. Разве я был опасен? Но, познакомившись со мною, обе эти женщины испугались меня и постарались отдалить нас друг от друга. Если бы ты не дулся на меня без всякой причины, им не удалось бы разорить тебя.
Твоя жена немало способствовала тому, чтобы охладить наши отношения; ее подстрекала мать, которой она писала два раза в неделю, - а ты ни на что не обращал внимания! Узнав об этом обстоятельстве, я подумал, Поль, что ты верен себе. Через месяц я буду в достаточно хороших отношениях с твоей тещей, чтобы узнать причину ярой, поистине испано-итальянской ненависти, которую она питает к тебе, добрейшему в мире человеку. Ненавидела ли она тебя и до того, как ее дочь влюбилась в Феликса де Ванденеса, или же она захотел? угнать тебя в Индию, чтобы ее дочь получила свобод), какой пользуется во Франции женщина, живущая отдельно от мужа и добившаяся раздела имущества? Во в чем вопрос.
Вижу, как ты вскакиваешь и рычишь, узнав, что твоя жена без ума от Феликса де Ванденеса. Если бы мне не пришло в голову отправиться в поездку на Восток вместе с Монриво, Ронкеролем и еще кое-какими бездельниками из наших знакомых, я мог бы подробнее рассказать тебе об этом романе, который завязывался, когда я уезжал; твое несчастье зародилось на моих глазах. Но кто из светских людей настолько испорчен, чтобы вмешиваться в такие дела без основательного повода? Кто осмелился бы нанести ущерб репутации женщины? Кто решился бы разбить зеркало иллюзий, куда с таким удовольствием глядел один из моих друзей, теша себя волшебной сказкой так называемого счастливого брака? Ведь в иллюзии - все счастье любви.
Твоя жена, голубчик, была светской женщиной в полном смысле этого слова. Она думала только о своих успехах, туалетах, ездила то на бал, то в Итальянский театр, то в Оперу; вставала поздно, каталась в Булонском лесу, обедала в гостях или принимала гостей сама. По-моему, такая жизнь для женщины - все равно что для нас, мужчин, война: общество помнит только победителей, павших быстро забывают. Женщины слабые становятся жертвой такой жизни, а те, что устояли, должны обладать железным здоровьем: сердца у них нет, но зато желудок в полном порядке. Вот где причина бесчувственности и холода, царящих в наших гостиных.
Те, у кого возвышенная душа, предпочитают одиночество; слабые и чувствительные натуры сходят со сцены, остаются лишь крепкие, как валуны, способные выдержать напор житейского моря, которое бьет их друг о друга, обтачивает, но уничтожить не может. Такая жизнь как нельзя более подходила для твоей жены и, казалось, стала для нее привычной: у нее всегда был свежий и бодрый вид. Мне нетрудно было сделать вывод: она тебя не любила, а ты любил ее до безумия. Чтобы высечь огонек любви из этой женщины-кремня, нужен был мужчина с характером твердым, как сталь.
Феликс, сумевший оправиться от неудачной любви к леди Дэдлей, жене моего настоящего отца, был именно тем человеком, какой нужен Натали. Нетрудно было догадаться, что твоя жена к тебе равнодушна; а от равнодушия до отвращения - один шаг. Рано или поздно, из-за какого-нибудь пустяка, размолвки, нечаянно сорвавшегося слова, неуступчивости с твоей стороны, твоя жена должна была броситься в объятия Феликса.
Я без труда мог бы рассказать тебе, что за сцены происходили между вами по вечерам в спальне. У вас не было детей, мой милый. Это обстоятельство многое разъясняет опытному наблюдателю. Будучи влюблен, ты вряд ли мог заметить ее холодность, весьма естественную у молодой женщины, которую ты сам выпестовал для Феликса де Ванденеса. А если даже ты замечал, что она холодна с тобою, то прибегал к глупейшей казуистике женатых людей и склонен был все объяснять ее целомудрием.
Подобно всем мужьям, ты воображал, что можешь сохранить ее добродетель в мирке, где женщины передают друг другу на ухо такие вещи, о которых не решаются говорить и мужчины, где, прикрываясь веером, смеясь, шутя по поводу какого-нибудь процесса или приключения, они обсуждают до тонкостей все то, чего им не станут сообщать мужья. Твоей жене хотелось насладиться всеми выгодами брака, но связанные с ним повинности она находила чересчур тяжелыми. Видеть тебя рядом с собой - вот в чем была эта повинность, эта обуза. Ничего не замечая, ты сам вырыл перед собой пропасть да еще прикрыл ее цветами, как любят говорить ораторы. Ты беспрекословно подчинился закону, которому повинуется большинство мужей, - закону, от которого я хотел тебя уберечь.
Дитя мое, чтобы стать окончательно похожим на глупца-буржуа, удивленного, испуганного или рассерженного изменой жены, только одного тебе недоставало: говорить мне о принесенных тобою жертвах, о твоей любви к Натали, твердить: "С ее стороны было бы черной неблагодарностью изменять мне; ведь я сделал для нее то-то и то-то; сделаю еще больше, поеду для нее в Индию..." и т.д., и т.д.
Милый Поль, ведь ты жил в Париже, ты имеешь честь быть близким другом Анри де Марсе; как же ты До сих пор не знаешь самых простых вещей, главных пружин, приводящих в движение механизм женской души, не знаешь азбуки женского сердца? Ты можешь покончить с собой, попасть в Сент-Пелажн ради той, которую любишь, совершить десятки убийств, бросить семерых девушек, служить Лавану, перейти пустыню, не страшась каторги, совершить преступление, добиться славы, покрыть себя позором; можешь уподобиться Нельсону, отказавшемуся от битвы ради поцелуя леди Гамильтон; уподобиться Бонапарту, разбившему наголову старого Вюрмсера; ринуться в бой на Аркольском мосту; быть неистовым, как Роланд, вторично сломать еще не зажившую ногу, чтобы повальсировать со своей красавицей пять минут, - но, право же, дорогой мой, все это не имеет никакого значения для любви. Если бы любовь в самом деле зависела от таких испытаний, то обрести счастье было бы чересчур легко: стоило бы только совершить несколько подвигов под влиянием страсти, и любимая женщина была бы завоевана.
Любовь, дружище Поль, - нечто вроде непорочного зачатия; как она возникает - неизвестно. Ни потоки пролитой крови, ни Потозские рудники, ни слава не могут возбудить это чувство, которое зарождается непроизвольно, необъяснимо. Люди вроде тебя, требующие, чтобы на их любовь отвечали такой же любовью, кажутся мне бессовестными ростовщиками. Законная жена обязана рожать тебе детей, блюсти твое доброе имя, но вовсе не обязана тебя любить. Любовь, Поль, есть сознание счастья, которое ты даешь и которым сам наслаждаешься; уверенность в том, что это счастье взаимно; желание, непрестанно возобновляющееся, непрестанно удовлетворяемое и все же ненасытимое. С того дня, как Ванденес затронул в сердце твоей жены струнку желания, струнку, не тронутую тобой, - все твои любовные серенады, все измышления твоего ума, все, что могли дать твои деньги, - все перестало существовать для нее.
Твое усыпанное розами брачное ложе - это дым, развеянный ветром! Твою преданность ставят тебе же в упрек; ты жертва, подлежащая закланию. Прошлое - во мраке забвения; вспышка новой любви обесценила все сокровища твоей страсти, они превратились в ничего не стоящий хлам. Теперь в глазах твоей жены лишь Феликс наделен красотой и доблестью - быть может, незаслуженно, но в любви воображение заменяет действительность. Твоя теща, разумеется, стала на сторону любовника, против мужа; втайне или явно она закрыла на все глаза или, наоборот, проявила зоркость в нужный момент, - уж не знаю, что именно она сделала, - знаю только, что она была заодно с дочерью, против тебя Я уже пятнадцать лет изучаю общество, но еще ни разу не встречал матери, которая при таких обстоятельствах не поддержала бы дочь. Эта снисходительность передается по наследству от женщины к женщине. Кто из мужчин может упрекнуть их за это? Лишь какой-нибудь законник, не видящий за своими формулами человеческих чувств. Расточительность, в которую вовлек тебя светский образ жизни твоей жены, природная мягкость твоего характера и, быть может, твое тщеславие - все вместе помогло им отделаться от тебя, искусно подготовить твое разорение.
Из всего этого ты можешь заключить, дорогой мой, что полученные мною от тебя полномочия, которыми я охотно воспользовался бы, так как это меня позабавило бы, оказываются недействительными. Несчастье, которое я должен был предупредить, уже свалилось на твою голову, consummatum est <Свершилось (лат.).>. Прости, дружище, что я пишу в свойственном мне тоне (а ля де Марсе, как ты говаривал) о том, к чему ты относишься серьезно. Я далек от мысли плясать на могиле Друга, как наследник на могиле дядюшки. Но ты написал мне, что стал настоящим мужчиной; я верю этому и говорю с тобой не как с влюбленным, а как с дальновидным политиком.
Для тебя этот случай - то же самое, что клеймо на плече каторжника, клеймо, которое побуждает его вечно сопротивляться обществу, вечно быть с ним в борьбе. Но ты уже избавился от самой тяжелой заботы: брак порабощал тебя, теперь ты вырвался из-под его власти.