- Это антенна.
- Нет, шест.
- Возможно, он служит и тем и другим.
Вдруг у одной из машин кто-то сказал:
- Разве бывает флагшток, на котором бы в праздник не развевался флаг.
Этот голос, как моментально схватывающий клей, прилепил к земле мои туфли и колеса кресла-каталки. Боевой дух покинул меня, словно улетучившись сквозь выбитое дно бочонка. Нет, не может быть, подумал я и робко обернулся. О, как я жаждал обознаться! Увы, надежда моя не оправдалась. Это была секретарша заместителя директора. С набитой бумажной сумкой в руке, она стояла, натянуто улыбаясь. В бежевой кофте и юбке цвета какао (клыки, готовые разорвать меня, спрятаны), она выглядела неплохо.
- Похоже, вам все было известно.
- С каждым разом вы становитесь все догадливей.
- На карту поставлена жизнь.
- Я и стараюсь облегчить вашу задачу. Вам нужно... вот это?..
Секретарша глянула на меня исподлобья, прикусив нижнюю губу, и отвернула угол газеты, прикрывавшей бумажную сумку. Там лежал небрежно свернутый лоскут блекло-багровой ткани. Девочка вся напряглась, точно скованная судорогой.
- Бедняжка.
- Если не нужно, можете выбросить. Я разбила стекло шкафа в музее, украла и принесла вам...
Секретарша подобрала валявшуюся под ногами ветку, брезгливо поддела ею багровую ткань и стала размахивать ею, как флагом. Лоскут напоминал багровый трупик раздавленной на шоссе кошки.
- Это и есть мама, заболевшая извержением ваты?
- Совсем как кусок старого фетра, бедняжка. И еще чем-то обрызгали от насекомых - без противогаза в руки не взять.
Вдруг девочка со сдавленным криком вцепилась в багровую тряпку. И заплакала в голос. Опешив, секретарша попятилась, а я даже ощутил укол ревности - какое глубокое чувство у девочки.
- Это она от радости...
- Я бы и сам не отказался от такой любви.
С помощью секретарши - она делала это без особого энтузиазма - мы развернули одеяло и накрыли им девочку. Мятая багровая тряпка никак не вязалась с функциональной красотой кресла. Девочка обеими руками впилась в одеяло и, откинув голову, сказала в нос:
- Пахнет очень неприятно, что ж, ничего не поделаешь.
Я обессилел. Усевшись на каменную ступеньку, я выпил с секретаршей банку тепловатой кока-колы. Девочке, поглощенной одеялом, было не до питья. Секретарша, выставив голую ногу, прижала ее к моей.
- У нас прямо пикник.
Небо черное, как от внутреннего кровоизлияния, вот-вот пойдет дождь. Когда я бросил в траву пустую банку от кока-колы, раздался вопль какой-то женщины. И тут же откликнулась секретарша:
- Отстань.
Да, начало не ободряющее. Если так точно предугаданы все мои действия, на успех мне рассчитывать нечего. Придется поворачивать обратно - другого выхода нет.
Мы пересекли площадь перед музеем и стали спускаться по асфальтированной дороге, огибавшей парк, но тут путь нам преградила целая колонна передвижных платформ, распространявших запах ацетилена. Мы решили пройти парком. Там по-прежнему было тихо. Время от времени в небо взмывали столбы белого дыма и слышался треск фейерверков.
- По-моему, девочка выглядит сейчас так же, как до поступления в клинику.
- Думаете, не хуже?
- Весь вопрос в том, как долго смогут кости выдерживать давление внутренних органов.
- Что вы имеете в виду?
- Какую, по-вашему, форму примет зонт, если спицы вдруг начнут таять? Нечто подобное происходит и с девочкой.
На площади у фонтана счастливые на вид музыканты, не желая больше репетировать, танцевали рок, похожий на танец бон в день поминовения усопших. Открыто было лишь несколько ларьков, где торговали золотыми рыбками и кустарными поделками. На скамейке сидели рядышком медсестра в бикини (и почему-то в форменной шапочке) - у нее были непомерно толстые ляжки - и одноногий мальчик с черной облезлой собачонкой; они неотрывно смотрели на брызги, срывавшиеся с упругих струй фонтана.
Под ногами вода. В луже, нанесенной ветром из фонтана, билась розовая бабочка, величиной чуть ли не с маленькую птичку.
- Холодно.
Девочка передернула плечами. Прикрывавшее ее багровое одеяло выглядело как передничек на Дзидзо - покровителе детей и путников, стоящем у проселочной дороги. У меня вспотела шея.
Через центральные ворота мы снова вышли из парка на дорогу.
Вдруг, точно аромат, льющийся из лопнувшего мешочка с благовониями, начало вскипать оживление. Примерно на середине спускавшейся вниз бесконечной дороги начиналась подземная торговая улица, словно насквозь прорезавшая высокий холм. На арке, обрамленной неоновыми лампами, была выведена огромная надпись: "Поздравляем. Годовщина основания клиники. Михарасу Гиндза"*. Девочка, выпростав из-под одеяла руки, радостно вскрикнула. Все вокруг заполонили сотни стоявших где попало машин, застывшие в ожидании несметные толпы - кого здесь только не было: служащие, молодежь в джинсовых шортах, врачи с медсестрами в белых халатах и даже больные, только что выбравшиеся из палат, в чем с первого взгляда убеждали их пижамы. Да, улица, по всему судя, необычная.
______________
* Гиндза - главная торговая улица в Токио.
Может, именно здесь и состоится празднество?
- Не смешно ли - подземную улицу назвать "Михарасу Гиндза"?
- Наверно, название местности - Михарасу: широкий обзор. А с этого холма, пожалуй, и Фудзи можно увидеть.
- Вам не кажется это опасным? Ведь расширь они улицу еще немного, и достигли б фундамента старого здания клиники.
- Ну, фундамент обычно кладут очень глубоко.
- А разве подземная улица не глубже?
- Вы, наверно, не представляете себе планировки этого здания: там, где вы прятались, - третий этаж старой клиники.
- Да что вы?
- Тогдашний директор приказал засыпать все больничные корпуса. Он страдал манией страха перед воздушными налетами или чем-то в этом роде...
По земле застучали тяжелые крупные капли дождя. Девочка ловила их ртом и вдруг запела неприятно взрослым голосом. Может быть, это и впрямь была фраза из песни:
- Как бы ни хмурилась погода, в моих воспоминаньях всегда ясное небо...
Под напором толпы, которая, спасаясь от дождя, двинулась в подземную улицу, мы тоже нырнули под неоновую арку. Сначала улица мне показалась обычной, и фонари обычные - в форме ландышей. Как и на улицах клиники, главное место здесь занимали цветочный и фруктовый магазины, магазин постельных принадлежностей, товаров для рукоделия, а между ними ютились "Обувь", "Оптика", "Книги", "Игрушки", "Парфюмерия", "Кондитерская", "Писчебумажные принадлежности", "Закусочная", "Табак". Улица вскоре стала совсем узкой. Но зато, без конца разветвляясь, она увлекала прохожих все дальше и дальше. Хотя кое-где попадались лестницы, затруднявшие наше движение, мы все же шли вперед. Девочка, позабыв о своей болезни, оживилась, секретарша шагала в ногу со мной.
Постепенно менялся характер магазинов.
"Автомобильные принадлежности", "Джинсы", "Китайская медицина", "Грампластинки", "Электротовары по сниженным ценам", "Патинко" - оттуда доносились бравурные военные марши, "Закусочная - жареная птица", дорогу перед закусочной загромождали ящики с пустыми пивными бутылками, "Фотомагазин", "Библиотека", "Закусочная - карэ-райс* и салаты", "Продажа подслушивающей аппаратуры", "Кафе-мороженое"...
______________
* Карэ-райс - рис с мясной подливкой, с острой приправой.
В этом кафе мы купили три порции шоколадного мороженого. Девочка, откинув край одеяла, с наслаждением лизала мороженое. Меня охватила тоска - казалось, время застывает.
Напротив кафе в узком переулке указатель - "Общественная уборная". Дальше улица снова изменилась. На вывесках призывно плясали неоновые огни. Мозолили глаза шеренги игровых автоматов, кабаре, стрип-шоу. Улица эта вовсе не такова, чтобы прогуливаться по ней, толкая одной рукой кресло с девочкой, а другой поддерживая под локоть секретаршу. Но мне казалось, что впереди вдруг забрезжила надежда. Да, если мне вообще суждено встретиться с женой, то именно здесь, в этих закоулках. У меня не было серьезных оснований считать, будто конец моего пути уже близок, но какое-то предчувствие, смутная уверенность то и дело посылали по моим нервам сигнал тревоги.
Лучше всего поручить бы кресло секретарше, а самому хоть что-то предпринять.
- Могу я довериться вам?
- Да, и я постараюсь оправдать ваше доверие.
- Что я должен буду сделать для вас, если вы сдержите обещание?
- Угадайте сами.
По прищуру ее черных глаз я понял - она обожжена злостью, искрой проскочившей между висками, точно в разрядной трубке. Но даже доверься я ей, времени у меня в обрез - столько, сколько понадобится им, чтобы доесть мороженое. Оставлять их одних и дольше мне не хотелось.
- Сэнсэй! - вдруг воскликнула девочка. - Посмотрите, вон он...
Вафельный стаканчик с мороженым указывал на какую-то лавку наискосок от кафе, смахивавшую на контору по торговле недвижимостью. Во всю ширину витрины золотились выпуклые иероглифы: "Консультирую покупку и продажу любых внутренних органов", чуть ниже - прейскуранты Центра переливания крови, Банка мужского семени, Конторы страхования роговицы. На двери висела неприметная деревянная табличка: "Справочное бюро по всем видам развлечений".
В просветах между приклеенными к стеклу иероглифами прейскурантов виднелась как бы разделенная на части комната. Нагнувшись, чтобы мои глаза оказались вровень с девочкиными, я подвигал головой из стороны в сторону и, отыскав наконец подходящий просвет, увидел такую картину. У окна стоял стол, и человек семь или восемь врачей в белых халатах, сидя вокруг него, пили пиво. Один раскачивался взад-вперед, поглаживая усы, другой нелепо смеялся, широко раскрыв рот и обнажив зубы, третий прочищал спичкой трубку - словом, каждый держался совершенно свободно. С ними, похоже, была и женщина, но я не уверен в этом. В глубине комнаты - конторка. Еще один мужчина в белом халате, стоя в неестественно напряженной позе, разговаривал с сидевшей за конторкою женщиной. На ее круглом лице блестели очки без оправы, из глубокого разреза гордо выставилась напоказ пышная грудь - женщина была как две капли воды похожа на владелицу посреднической конторы Мано, рядом с клиникой. Неужели мужчина, принявший столь странную позу, и впрямь заместитель директора?