И верно – нет.
А не в ущерб ли звонкой славе
Такой существенный пробел?
Что скажешь: пропасть всяких дел?
Нет, но какой мне край не вправе
Пенять, что я его не пел!
Начну считать - собьюсь со счета:
Какими ты наделена,
Моя великая страна,
Краями!
То – то и оно – то,
Что жизнь, по странности, одна…
И не тому ли я упреку
Всем сердцем внял моим, когда
Я в эту бросился дорогу
В послевоенные года.
И пусть виски мои седые
При встрече видит этот край,
Куда добрался я впервые,
Но вы глядите, молодые,
Не прогадайте невзначай
Свой край, далекий или близкий,
Свое признанье, свой успех –
Из – за московской ли прописки
Или иных каких помех…
Не отблеск, отблеском рожденный, -
Ты по себе свой край оставь,
Твоею песней утвержденный, -
Вот славы подлинной устав!
Как этот, в пору новоселья,
Нам край открыли золотой
Ученый друг его Арсеньев
И наш Фадеев молодой.
Заветный край особой славы,
В чьи заповедные места
Из – под Орла, из –под Полтавы
Влеклась народная мечта.
Пусть не мое, а чье – то детство
И чья – то юность в давний срок
Теряли вдруг в порту Одессы
Родную землю из – под ног,
Чтоб в чуждом море пост жестокий
Переселенческий отбыть
И где – то, где-то на востоке
На твердый берег соступить.
Нет, мне не только что из чтенья,
Хоть книг довольно под рукой,
Мне эти памятны виденья
Какой –то памятью другой…
Безвестный край. Пожитков груда,
Ночлег бездомный. Плач ребят.
И даль Сибири, что отсюда
Лежит с восхода на закат…
И я, с заката прибывая,
Ее отсюда вижу вдруг.
Ага! Ты вот еще какая!
И торопливей сердца стук…
Огни. Гудки.
По пояс в гору,
Как крепость, врезанный вокзал.
И наш над ним приморский город,
Что Ленин нашенским назвал…
Такие разные – и все же,
Как младший брат
И старший брат.
Большим и кровным сходством схожи
Владивосток и Ленинград.
Той службе преданные свято,
Что им досталась на века,
На двух краях материка
Стоят два труженика – брата,
Два наших славных моряка –
Два зримых миру маяка…
Владивосток!
Наверх, на выход.
И – берег! Шляпу с головы
У океана.
- Здравствуй, Тихий,
Поклон от матушки – Москвы;
От Волги –матушки – немалой
И по твоим статям реки;
Поклон от батюшки- Урала –
Первейшей мастера руки;
Еще, понятно, от Байкала,
Чьи воды древнего провала
По – океански глубоки;
От Ангары и всей Сибири,
Чей на земле в расцвете век,-
От этой дали, этой шири,
Что я недаром пересек.
Она не просто сотня станций,
Что в строчку тянутся на ней,
Она отсюда и в пространстве
И в нашем времени видней.
На ней огнем горят отметки,
Что поколенью моему
Светили с первой пятилетки,
Учили смолоду уму…
Все дни и дали в глубь вбирая,
Страна родная, полон я
Тем, что от края и до края
Ты вся – моя,
моя,
моя!
На все, что в новее
И не внове,
Навек прочны мои права.
И все смелее, наготове
Из сердца верного слова.
Так это было
…Когда кремлевскими стенами
Живой от жизни огражден,
Как грозный дух он был над нами, -
Иных не знали мы имен.
Гадали, как еще восславить
Его в столице и селе.
Тут ни убавить,
Ни прибавить,-
Так это было на земле…
Мой друг пастушеского детства
И трудных юношеских дней,
Нам никуда с тобой не деться
От зрелой памяти своей.
Да нам оно и не пристало –
Надеждой тешиться: авось
Уйдет, умрет – как не бывало
Того, что жизнь прошло насквозь.
Нет, мы с тобой другой породы, -
Минувший день не стал чужим.
Мы знаем те и эти годы
И равно им принадлежим…
Так это было: четверть века
Призывом к бою и труду
Звучало имя человека
Со словом Родина в ряду.
Оно не знало меньшей меры,
Уже вступая в те права,
Что у людей глубокой веры
Имеет имя божества.
И было попросту привычно,
Что он сквозь трубочный дымок
Все в мире видел самолично
И всем заведовал, как бог;
Что простирались
Эти руки
До всех на свете главных дел –
Всех производств,
Любой науки,
Морских глубин и звездных тел;
И всех свершений счет несметный
Был предуказан – что к чему;
И даже славою посмертной
Герой обязан был ему…
И те, что рядом шли вначале,
Подполье знали и тюрьму,
И брали власть и воевали,-
Сходили в тень по одному;
Кто в тень, кто в сон – тот список длинен,-
В разряд досрочных стариков.
Уже не баловал Калинин
Кремлевским чаем ходоков…
А те и вовсе под запретом,
А тех и нет уже давно.
И где каким висеть портретам –
Впредь на века заведено…
Так на земле он жил и правил,
Держа бразды крутой рукой.
И кто при нем его не славил,
Не возносил –
Найдись такой!
Не зря, должно быть, сын востока,
Он до конца являл черты
Своей крутой, своей жестокой
Неправоты.
И правоты.
Но кто из нас годится в судьи –
Решать, кто прав, кто виноват?
О людях речь идет, а люди
Богов не сами ли творят?
Не мы ль, певцы почетной темы,
Мир извещавшие спроста.
Что и о нем самом поэмы
Нам лично он вложил в уста?
Не те ли все, что в чинном зале.
И рта открыть ему не дав,
Уже, вставая, восклицали:
«Ура! Он снова будет прав…»?
Что ж, если опыт вышел боком,
Кому пенять, что он таков?
Великий Ленин не был богом
И не учил творить богов.
Кому пенять! Страна, держава
В суровых буднях трудовых
Ту славу имени держала
На вышках строек мировых.
И русских воинов отвага
ЕЕ от волжских берегов
Несла до черных стен рейхстага
На жарком темени стволов…
Мой сверстник, друг и однокашник,
Что был мальчишкой в Октябре,
Товарищ юности не зряшной,
С кем рядом шли в одной поре,-
Не мы ль, сыны, на подвиг дерзкий,
На жертвы призванной земли,
То имя – знамя в нашем сердце
По пятилеткам пронесли?
И знали мы в трудах похода,
Что были знамени верны
Не мы одни,
Но цвет народа,
Но честь и разум всей страны.
Мы звали – станем ли лукавить?-
Его отцом в стране – семье.
Тут ни убавить,
Ни прибавить, -
Так это было на земле.
То был отец, чье только слово,
Чьей только брови малый знак –
Закон.
Исполни долг суровый –
И что не так,
Скажи, что так…
О том не пели наши оды.
Что в час лихой, закон презрев,
Он мог на целые народы
Обрушить свой верховный гнев…
А что подчас такие бури
Судьбе одной могли послать,
Во всей доподлинной натуре –
Тебе об этом лучше знать.
Но в испытаньях нашей доли
Была, однако, дорога
Та непреклонность отчей воли,
С какою мы на ратном поле
В час горький встретили врага…
И под Москвой, и на Урале –
В труде, лишеньях и борьбе –
Мы этой воле доверяли
Никак не меньше, чем себе.
Мы с нею шли, чтоб мир избавить,
Чтоб жизнь от смерти отстоять.
Тут ни убавить,
Ни прибавить, -
Ты помнишь все, Отчизна –мать.
Ему, кто все, казалось, ведал,
Наметив курс грядущим дням,
Мы все обязаны победой,
Как ею он обязан нам…
На торжестве о том ли толки,
Во что нам стала та страда.
Когда мы сами вплоть до Волги
Сдавали чохом города.
О том ли речь, страна родная,
Каких и скольких сыновей
Не досчиталась ты. Рыдая
Под гром победных батарей…
Салют!
И снова пятилетка.
И все тесней лучам в венце.
Уже и сам себя нередко
Он в третьем называл лице.
Уже и в келье той кремлевской,
И в новом блеске древних зал
Он сам от плоти стариковской
Себя отдельно созерцал.
Уже в веках свое величье,
Что весь наш хор сулил ему,
Меж прочих дел, хотелось лично
При жизни видеть самому.
Спешил.
И все, казалось, мало.
Уже сомкнулся с Волгой Дон.
Канала
Только не хватало,
Чтоб с Марса был бы виден он!..
И за наметкой той вселенской
Уже как хочешь поспевай –
Не в дальних далях,- наш смоленский,
Забытый им и богом,
Женский,
Послевоенный вдовий край.
Где занесло следы поземкой
И в селах душам куцый счет,
А мать- кормилица с котомкой
В Москву за песнями бредет…
И я за дальней звонкой далью,
Наедине с самим собой,
Я всюду видел тетку Дарью
На нашей родине с тобой;
С ее терпеньем безнадежным,
С ее избою без сеней,
И трудоднем пустопорожним,
И трудоночью – не полней;
С ее дурным озимым клином
На этих сотках под окном;
И на печи ее овином
И середи избы гумном;
И ступой – мельницей домашней –
Никак. Из древности седой;
Со всей бедой –
Войной вчерашней
И тяжкой нынешней бедой.
Но и у самого предела
Тоски, не высказанной вслух,
Сама с собой – и то не смела
Душа ступить за некий круг.
То был рубеж запретной зоны,
Куда для смертных вход закрыт,
Где стража зоркости бессонной
У проходных вросла в гранит…
И, видя жизни этой вечер,
Помыслить даже кто бы смог,
Что и в Кремле никто не вечен
И что всему выходит срок…
Но не ударила царь – пушка,
Не взвыл царь – колокол в ночи,
Как в час урочный та Старушка
Подобрала свои ключи –
Ко всем дверям, замкам, запорам,
Не зацепив лихих звонков,
И по кремлевским коридорам
Прошла к нему без пропусков.
Вступила в комнату без стука,
Едва заметный знак дала –
И удалилась прочь наука,
Старушке этой сдав дела..
Сломилась ночь, в окне синея
Из –под задернутых гардин.
И он один остался с нею,
Один –
Со смертью – на один…
Вот так, а может, как иначе –
Для нас, для мира не простой,
Тот день настал,
Черту означил,
И мы давно за той чертой…
Как говорят, отца родного
Не проводил в последний путь,
Еще ты вроде молодого,
Хоть борода ползи на грудь.
Еще в виду отцовский разум,
И власть, и опыт многих лет…