А толку – чуть.
Роман заранее напишут,
Приедут, пылью той подышат,
Потычут палочкой в бетон,
Сверяя с жизнью первый том.
Глядишь, роман, и все в порядке:
Показан метод новой кладки,
Отсталый зам, растущий пред
И в коммунизм идущий дед;
Она и он – передовые,
Мотор, запущенный впервые,
Парторг, буран, прорыв, аврал,
Министр в цехах и общий бал…
И все похоже, все подобно
Тому, что есть иль может быть,
А в целом – вот как несъедобно,
Что в голос хочется завыть.
Да неужели
В самом деле
Тоска такая все кругом-
Все наши дни, труды, идеи
И завтра нашего закон?
Нет, как хотите, добровольно
Не соглашусь, не уступлю.
Мне в жизни радостно и больно,
Я верю, мучаюсь, люблю.
Я счастлив жить, служить отчизне,
Я за нее ходил на бой.
Я и рожден на свет для жизни –
Не для статьи передовой.
Кончаю книгу в раздраженье.
С души воротит: где же край?
А края нет. Есть продолженье.
Нет, братец, хватит. Совесть знай.
И ты киваешь:
-Верно, верно,
Понятно, критика права…
Но ты их слышать рад безмерно-
Все эти горькие слова.
За их судом и шуткой грубой
Ты различаешь без труда
Одно, что дорого и любо
Душе, мечте твоей всегда,-
Желанье той счастливой встречи
С тобой иль с кем – нибудь иным,
Где жар живой, правдивой речи,
А не вранья холодный дым;
Где все твое незаменимо,
И есть за что тебя любить,
И ты тот самый, тот любимый,
Каким еще ты можешь быть.
И ради той любви бесценной,
Забыв о горечи годов,
Готов трудиться ты и денно
И нощно
Душу сжечь готов.
Готов на все суды и толки
Махнуть рукой. Все в этом долге,
Все в этой доблести. А там…
Вдруг новый голос с верхней полки
- Не выйдет…
- То есть как?
- Не дам…
Не то чтоб этот окрик зычный,
Нет, но особый жесткий тон,
С каким начальники обычно
Отказ роняют в телефон.
- Не выйдет,- протянул вторично.
- Но кто вы там, над головой?
- Ты это знаешь сам отлично…
И с полки голову со смехом
Мой третий свесил вдруг сосед:
- Ты думал что? Что ты уехал
И от меня? Нет, милый, нет.
Мы и в пути с тобой соседи,
И все я слышу в полусне.
Лишь до поры мешать беседе,
Признаться, не хотелось мне.
Мне было попросту занятно,
Смотрю: ну до чего хорош,
Ну как горяч невероятно,
Как смел! И как ты на попятный
От самого себя пойдешь.
Как, позабавившись игрою,
Ударишь сам себе отбой.
Зачем? Затем, что я с тобою-
Всегда, везде – редактор твой.
Ведь ты над белою бумагой,
Объятый творческой мечтой,
Ты, умник, без меня ни шагу,
Ни строчки и не запятой.
Я только мелочи убавлю
Там, сям – и ты как будто цел.
И все нетронутым оставлю,
Что сам ты вычеркнуть хотел.
Там карандаш, а тут резинка,
И все по чести, все любя.
И в светы выйдешь, как картинка,
Какой задумал я тебя.
- Стой, погоди, - сказал я строго,
Хоть самого кидало в дрожь.-
Стой, погоди, ты слишком много,
Редактор, на себя берешь!
И, голос вкрадчиво снижая,
Он отвечает:
- Не беру.
Отнюдь. Я все препоручаю
Тебе и твоему перу.
Мне самому – то нет расчету
Корпеть, черкать, судьбу кляня.
Понятно? Всю мою работу
Ты исполняешь за меня.
Вот в чем секрет, аника – воин,
И спорить незачем теперь.
Все так. И я тобой доволен
И не нарадуюсь, поверь.
Я всем тебя предпочитаю,
Примером ставлю – вот поэт,
Кого я просто не читаю:
Тут опасаться нужды нет.
И подмигнул мне хитрым глазом.
Мол, ты, да я, да мы с тобой…
Но тут еге прервал я разом:
- Поговорил – слезай долой.
В каком ни есть ты важном чине,
Но я тебе не подчинен
По той одной простой причине,
Что ты не явь, а только сон
Дурной. Бездарность и безделье
Тебя, как пугало земли,
Зачав с угрюмого похмелья,
На белый свет произвели.
В труде, в страде моей бессонной
Тебя и знать не знаю я.
Ты есть за этой только зоной,
Ты – только тень.
Ты - лень моя.
Встряхнусь – и нет тебя в помине,
И не слышна пустая речь.
Ты только в слабости, в унынье
Мне способен подстеречь,
Когда, утратив пыл работы,
И я порой клоню к тому,
Что где – то кто – то или что – то
Перу помеха моему…
И о тебе все эти строчки,
Чтоб кто другой, смеясь, прочел,-
Ведь я их выдумал до точки,
Я сам. А ты – то здесь при чем?
А между тем народ вагонный,
Как зал, заполнив коридор,
Стоял и слушал возбужденно
Весь этот жаркий разговор.
И молча тешились забавой
Майор с научным старичком,
И пустовала полка справа:
В купе мы ехали втроем.
И только – будь я суевером –
Я б утверждать, пожалуй мог,
Что с этой полки запах серы
В отдушник медленно протек…
Огни Сибири
Сибирь!
Леса и горы скопом,
Земли довольно, чтоб на ней
Раздаться вширь пяти Европам
Со всею музыкой своей.
Могучий край всемирной славы,
Что грозно щедростью стяжал,
Завод и житница державы,
Её рудник и арсенал.
Край, где несметный клад заложен,
Под слоем – слой мощней в двойне.
Иной ещё не потревожен,
Как донный лед на глубине.
Родимый край лихих сибирских
Трём войнам памятных полков
С иртышских,
Томских,
Обских,
Бийских
И Енисейских берегов…
Сестра Урала и Алтая,
Своя родная вдаль и вширь,
С плечом великого Китая,
Плечо сомкнувшая, Сибирь!
Сибирь!
И лёг и встал – и снова –
Вдоль полотна пути Сибирь.
Но как дремучестью суровой
Ещё объят её пустырь!
Идёт, в окне экспресса
Вдоль этой просеки одной
Неотодвинутого леса
Оббитый ветром перестой.
По хвойной тьме – берёзы проседь…
Откосы сумрачные гор…
И всё кругом как бы укор
Из давней давности доносит.
Земля пробитых в глушь путей,
Несчётных вёрст и редких дымов,
Как мало знала ты людей,
Кому б была землёй родимой!
Кому была бы той одной,
Что с нами в радости и в горе,
Как юг иль душе иной,
Как взморье с тёплою волной,
Как мне навек моё Загорье…
Недоброй славы край глухой.
В новинку твой не лёгок норов.
Ушёл тот век, настал другой,
Но ты – всё ты – с твоим укором.
И в старых песнях не устал
Взывать с тоской неутолимой
Твой Александровский централ
И твой бродяга с Сахалина.
Да, горделивая душа
Звучит и в песнях, с бурей споря,
О диком бреге Иртыша
И о твоём священном море.
Но, может быть, в твоей судьбе,
И величавой и суровой,
Чего недодано тебе –
Так это мощной песни новой,
Что из конца прошла б в конец
По всем краям с зазывной силой
И с миллионами сердец
Тебя на веке породила.
Та честь была бы дорога
И слава не товар лежалый,
Когда бы мне принадлежала
В той песне добрая строка…
И снова – сутки прочь, и снова –
Сибирь!
Как свист пурги – Сибирь, -
Звучит и ныне это слово,
Но та ли только эта быль!
В часы дорожные ночные
Вглядишься – глаз не отвести:
Как Млечный путь, огни земные
Вдоль моего текут пути.
Над глухоманью вековечной,
Что днём и то была темна.
И точно в небе эта млечность
Тревожна чем-то и скрытна…
Текут, бегут огни Сибири,
И с нерассказанной красой
Сквозь непроглядность этой шири
И дали длятся полосой.
Лучатся в тех угрюмых зонах,
Где время шло во мгле слепой.
Дробяться в дебрях потрясённых,
Смыкая зарево бессонных
Таёжных кузниц меж собой.
И в том немеркнущем свеченье
Вдали угадываю я
Ночное позднее движенье,
Осёдлый мир, тепло жилья;
Нелёгкий труди отдых сладкий,
Уют особенной цены,
Что с первой детскою кроваткой
У голой лепится стены…
Как знать, какой отрадой дивной
И там бывает жизнь полна –
С тайгою дикой, серединной,
Чуть отступившей от окна,
С углом в бараке закопчённом
И чаем в кружке жестяной,-
Под стать моим молодожёнам,
Что едут рядом за стеной,
У первой нежности во власти,
В плену у юности своей…
И что такое в жизни счастье,
Как не мудри, а им видней…
Так час ли, два в работе поезд,
А точно годы протекли,
И этот долгий звёздный пояс
Уж опоясал полземли.
И как в иной таёжный угол
Издалека вели сюда
Кого приказ,
Кого заслуга,
Кого мечта
Кого беда…
Но до того как жизнь рассудит,
Судьбу назвав, какая чья,
Любой из тысяч этих судеб
И так и так обязан я.
Хотя бы тем одним, что знаю,
Что полон памятью живой
Твоих огней, Сибирь ночная,
Когда всё та же, не иная,
Видна ты далее дневной…
Тот свет по ней идёт всё шире,
Как день сменяя ночи тьму,
И что! Какие силы в мире
Потщатся путь закрыть ему!
Он и в столетьях не померкнет,
Тот вещий отблеск наших дней.
Он – жизнь.
А жизнь сильнее смерти:
Ей больше нужно от людей.
И перемен бесповоротных
Неукротим победный ход.
В нём власть и воля душ несчастных.
В нём страсть, что в даль меня завёт.
Я до конца в походе с нею,
И мне все тяготы легки.
Я всех врагов её сильнее:
Мои враги –
Её враги.
Да, я причастен гордой силе
И в этом мире – богатырь
С тобой, Москва,
С тобой, Россия,
С тобою, звёздная Сибирь!
Со всем – без края, без предела,
С чем людям жить и счастью быть.
Люблю!
И что со мной не делай,
А мне уже не разлюбить.
И той любви надёжной мерой
Мне мерить жизнь и смерть до дна
И нет на свете больше веры,
Что сердцу может быть дана.
С самим собой
Избыток лет бесповоротных
Не лечит слабостей иных:
Я все, как в юности, охотник
Да разговоров молодых.
Я все, как в дни мои былые,
Хоть до утра часов с восьми
Решать вопросы мировые
Любитель, хлебом не корми.
Мне дорог дружбы неподдельной
Душевный лад и обиход,
Где слово шутки безыдейной
Тотчас тебе не ставят в счет;
Где о грядущих днях Сибири,
Пути гвардейского полка,