Катерина (вбегая) . Ах, Варвара! (Хватает ее за руку и держит крепко.)
Варвара . Полно, что ты!
Катерина . Смерть моя!
Варвара . Да ты одумайся! Соберись с мыслями!
Катерина . Нет! Не могу. Ничего не могу. У меня уж очень сердце болит.
Кабанова (входя) . То‑то вот, надо жить‑то так, чтобы всегда быть готовой ко всему; страху‑то бы такого не было.
Кабанов . Да какие ж, маменька, у нее грехи такие могут быть особенные: все такие же, как и у всех у нас, а это так уж она от природы боится.
Кабанова . А ты почем знаешь? Чужая душа потемки.
Кабанов (шутя) . Уж разве без меня что‑нибудь, а при мне, кажись, ничего не было.
Кабанова . Может быть, и без тебя.
Кабанов (шутя) . Катя, кайся, брат, лучше, коли в чем грешна. Ведь от меня не скроешься: нет, шалишь! Все знаю!
Катерина (смотрит в глаза Кабанову) . Голубчик мой!
Варвара . Ну, что ты пристаешь! Разве не видишь, что ей без тебя тяжело?
Борис выходит из толпы и раскланивается с Кабановым.
Катерина (вскрикивает) . Ах!
Кабанов . Что ты испугалась! Ты думала — чужой? Это знакомый! Дядюшка здоров ли?
Борис . Слава богу!
Катерина (Варваре) . Что ему еще надо от меня?.. Или ему мало этого, что я так мучаюсь. (Приклоняясь к Варваре, рыдает.)
Варвара (громко, чтобы мать слышала) . Мы с ног сбились, не знаем, что сделать с ней; а тут еще посторонние лезут! (Делает Борису знак, тот отходит к самому выходу.)
Кулигин (выходит на середину, обращаясь к толпе) . Ну, чего вы боитесь, скажите на милость! Каждая теперь травка, каждый цветок радуется, а мы прячемся, боимся, точно напасти какой! Гроза убьет! Не гроза это, а благодать! Да, благодать! У вас все гроза! Северное сияние загорится, любоваться бы надобно да дивиться премудрости: «с полночных стран встает заря», а вы ужасаетесь да придумываете: к войне это или к мору. Комета ли идет, — не отвел бы глаз! Красота! Звезды‑то уж пригляделись, все одни и те же, а это обновка; ну, смотрел бы да любовался! А вы боитесь и взглянуть‑то на небо, дрожь вас берет! Изо всего‑то вы себе пугал наделали. Эх, народ! Я вот не боюсь. Пойдемте, сударь!
Борис . Пойдемте! Здесь страшнее!
Уходят.
Явление пятое
Те же без Бориса и Кулигина .
Кабанова . Ишь какие рацеи развел. Есть что послушать, уж нечего сказать! Вот времена‑то пришли, какие‑то учители появились. Коли старик так рассуждает, чего уж от молодых‑то требовать!
Женщина . Ну, все небо обложило. Ровно шапкой, так и накрыло.
1‑й . Эко, братец ты мой, точно клубком туча‑то вьется, ровно что в ней там живое ворочается. А так на нас и ползет, так и ползет, как живая!
2‑й . Уж ты помяни мое слово, что эта гроза даром не пройдет! Верно тебе говорю; потому знаю. Либо уж убьет кого‑нибудь, либо дом сгорит, вот увидишь: потому, смотри, какой цвет необнаковенный.
Катерина (прислушиваясь) . Что они говорят? Они говорят, что убьет кого‑нибудь.
Кабанов . Известно, так городят, зря, что в голову придет.
Кабанова . Ты не осуждай постарше себя! Они больше твоего знают. У старых людей на все приметы есть. Старый человек на ветер слова не скажет.
Катерина (мужу) . Тиша, я знаю, кого убьет.
Варвара (Катерине тихо) . Ты уж хоть молчи.
Кабанова . Ты почем знаешь?
Катерина . Меня убьет. Молитесь тогда за меня.
Входит Барыня с лакеями. Катерина с криком прячется.
Явление шестое
Те же и Барыня .
Барыня . Что прячешься? Нечего прятаться! Видно, боишься: умирать‑то не хочется! Пожить хочется! Как не хотеться! — видишь, какая красавица. Ха‑ха‑ха! Красота! А ты молись богу, чтоб отнял красоту‑то! Красота‑то ведь погибель наша! Себя погубишь, людей соблазнишь, вот тогда и радуйся красоте‑то своей. Много, много народу в грех введешь! Вертопрахи на поединки выходят, шпагами колют друг друга. Весело! Старики старые, благочестивые об смерти забывают, соблазняются на красоту‑то! А кто отвечать будет? За все тебе отвечать придется. В омут лучше с красотой‑то! Да скорей, скорей!
Катерина прячется.
Куда прячешься, глупая? От бога‑то не уйдешь! Все в огне гореть будете в неугасимом! (Уходит.)
Катерина . Ах! Умираю!
Варвара . Что ты мучаешься‑то, в самом деле? Стань к сторонке да помолись: легче будет.
Катерина (подходит к стене и опускается на колени, потом быстро вскакивает) . Ах! Ад! Ад! Геенна огненная!
Кабанов, Кабанова и Варвара окружают ее.
Все сердце изорвалось! Не могу я больше терпеть! Матушка! Тихон! Грешна я перед богом и перед вами! Не я ли клялась тебе, что не взгляну ни на кого без тебя! Помнишь, помнишь? А знаешь ли, что я, беспутная, без тебя делала? В первую же ночь я ушла из дому…
Кабанов (растерявшись, в слезах, дергает ее за рукав) . Не надо, не надо, не говори! Что ты! Матушка здесь!
Кабанова (строго) . Ну, ну, говори, коли уж начала.
Катерина . И все‑то десять ночей я гуляла… (Рыдает.)
Кабанов хочет обнять ее.
Кабанова . Брось ее! С кем?
Варвара . Врет она, она сама не знает, что говорит.
Кабанова . Молчи ты! Вот оно что! Ну, с кем же?
Катерина . С Борисом Григорьичем.
Удар грома.
Ах! (Падает без чувств на руки мужа.)
Кабанова . Что, сынок! Куда воля‑то ведет! Говорила я, так ты слушать не хотел. Вот и дождался!
Действие пятое
Декорация первого действия. Сумерки.
Явление первое
Кулигин (сидит на лавочке), Кабанов (идет по бульвару).
Кулигин (поет) .
Ночною темнотою покрылись небеса.
Все люди для покою закрыли уж глаза… и пр.
(Увидав Кабанова.) Здравствуйте, сударь! Далеко ли изволите?
Кабанов . Домой. Слышал, братец, дела‑то наши? Вся, братец, семья в расстройство пришла.
Кулигин . Слышал, слышал, сударь.
Кабанов . Я в Москву ездил, ты знаешь? На дорогу‑то маменька читала, читала мне наставления‑то, а я как выехал, так загулял. Уж очень рад, что на волю‑то вырвался. И всю дорогу пил, и в Москве все пил, так это кучу, что на‑поди! Так, чтобы уж на целый год отгуляться. Ни разу про дом‑то и не вспомнил. Да хоть бы и вспомнил‑то, так мне бы и в ум не пришло, что делается. Слышал?
Кулигин . Слышал, сударь.
Кабанов . Несчастный я теперь, братец, человек! Так ни за что я погибаю, ни за грош!
Кулигин . Маменька‑то у вас больно крута.
Кабанов . Ну да. Она‑то всему и причина. А я за что погибаю, скажи ты мне на милость? Я вот зашел к Дикому, ну, выпили; думал — легче будет, нет, хуже, Кулигин! Уж что жена против меня сделала! Уж хуже нельзя…
Кулигин . Мудреное дело, сударь. Мудрено вас судить.
Кабанов . Нет, постой! Уж на что еще хуже этого. Убить ее за это мало. Вот маменька говорит: ее надо живую в землю закопать, чтобы она казнилась! А я ее люблю, мне ее жаль пальцем тронуть. Побил немножко, да и то маменька приказала. Жаль мне смотреть‑то на нее, пойми ты это, Кулигин. Маменька ее поедом ест, а она, как тень какая, ходит безответная. Только плачет да тает, как воск. Вот я и убиваюсь, глядя на нее.
Кулигин . Как бы нибудь, сударь, ладком дело‑то сделать! Вы бы простили ей, да и не поминали никогда. Сами‑то, чай, тоже не без греха!
Кабанов . Уж что говорить!
Кулигин . Да уж так, чтобы и под пьяную руку не попрекать. Она бы вам, сударь, была хорошая жена; гляди — лучше всякой.
Кабанов . Да пойми ты, Кулигин: я‑то бы ничего, а маменька‑то… разве с ней сговоришь!..
Кулигин . Пора бы уж вам, сударь, своим умом жить.
Кабанов . Что ж мне, разорваться, что ли! Нет, говорят, своего‑то ума. И, значит, живи век чужим. Я вот возьму да последний‑то, какой есть, пропью; пусть маменька тогда со мной, как с дураком, и нянчится.
Кулигин . Эх, сударь! Дела, дела! Ну, а Борис‑то Григорьич, сударь, что?
Кабанов . А его, подлеца, в Тяхту, к китайцам. Дядя к знакомому купцу какому‑то посылает туда на контору. На три года его туды.
Кулагин . Ну, что же он, сударь?
Кабанов . Мечется тоже, плачет. Накинулись мы давеча на него с дядей, уж ругали, ругали, — молчит. Точно дикий какой сделался. Со мной, говорит, что хотите, делайте, только ее не мучьте! И он к ней тоже жалость имеет.
Кулигин . Хороший он человек, сударь.
Кабанов . Собрался совсем, и лошади уж готовы. Так тоскует, беда! Уж я вижу, что ему проститься хочется. Ну, да мало ли чего! Будет с него. Враг ведь он мне, Кулигин! Расказнить его надобно на части, чтобы знал…
Кулигин . Врагам‑то прощать надо, сударь!
Кабанов . Поди‑ка, поговори с маменькой, что она тебе на это скажет. Так, братец Кулигин, все наше семейство теперь врозь расшиблось. Не то что родные, а точно вороги друг другу. Варвару маменька точила‑точила, а та не стерпела, да и была такова, — взяла да и ушла.
Кулигин . Куда ушла?
Кабанов . Кто ее знает. Говорят, с Кудряшом с Ванькой убежала, и того также нигде не найдут. Уж это, Кулигин, надо прямо сказать, что от маменьки; потому стала ее тиранить и на замок запирать. «Не запирайте, — говорит, — хуже будет!» Вот так и вышло. Что ж мне теперь делать, скажи ты мне? Научи ты меня, как мне жить теперь? Дом мне опостылел, людей совестно, за дело возмусь — руки отваливаются. Вот теперь домой иду: на радость, что ль, иду?
Входит Глаша .
Глаша . Тихон Иваныч, батюшка!
Кабанов . Что еще?
Глаша . Дома у нас нездорово, батюшка!
Кабанов . Господи! Так уж одно к одному! Говори, что там такое?
Глаша . Да хозяюшка ваша…
Кабанов . Ну что ж? Умерла, что ль?
Глаша . Нет, батюшка; ушла куда‑то, не найдем нигде. Сбились с ног искамши.
Кабанов . Кулигин, надо, брат, бежать искать ее. Я, брат, знаешь, чего боюсь? Как бы она с тоски‑то на себя руки не наложила! Уж так тоскует, так тоскует, что ах! На нее‑то глядя, сердце рвется. Чего же вы смотрели‑то? Давно ль она ушла‑то?