Выше уже приводились в обоснование своей позиции положения ч. 2 ст. 21 УПК РФ. Попытаемся усилить аргументацию ссылкой и на другие нормы уголовно-процессуального права. При этом будем исходить из того, что нормы, регулирующие деятельность по осуществлению уголовного преследования, могут быть выражены не только в виде правил поведения, но и отправного установления. К числу последних можно отнести нормы, изложенные в ст. 5 УПК РФ. Хотя они непосредственно не регулируют поведение субъектов уголовного преследования, было бы неверно отрицать их значение для возникновения и развития уголовно-процессуальных правовых отношений.
В подтверждение сказанного приведем норму, изложенную в ст. 5 п. 38 УПК, которая раскрывает понятие «розыскные меры», понимая под ними «меры, принимаемые дознавателем, следователем, а также органом дознания по поручению дознавателя или следователя для установления лица, подозреваемого в совершении преступления». Заметим, речь в этой норме идет не о процессуальной фигуре подозреваемого, а о лице, только заподозренном в совершении преступления, но еще не переведенном в статус соответствующего участника уголовного судопроизводства, поскольку не составлены соответствующие процессуальные документы. Представляется, что приведенное определение позволяет отнести «розыскные меры» к понятию уголовного преследования.
Суждение о том, что законодатель связывает возможность начала деятельности по осуществлению уголовного преследования не только с моментом возбуждения уголовного дела, а с более ранним юридическим фактом, следует из нормы, изложенной в п. 15 ст. 5 УПК. В ней дается понятие термина «момент фактического задержания», под которым понимается момент фактического лишения свободы передвижения лица, подозреваемого в совершении преступления.
Из приведенных примеров следует, что уголовное преследование, как деятельность по изобличению лица, виновного в совершении преступления, включает (должна включать) и оперативно-розыскную деятельность органа дознания по установлению события преступления и выявлению основания для возбуждения уголовного дела.
Таким образом, можно заключить, что современный законодатель значительно расширил границы уголовного преследования, выведя деятельность по его осуществлению за рамки предварительного расследования. Поэтому, говоря о соотношении «уголовного преследования» и «расследования преступлений», можно сделать вывод, что, в соответствии с действующим уголовно-процессуальным законодательством, уголовное преследование по своему содержанию шире понятия «расследование преступлений», так как оно помимо производства предварительного расследования включает в себя действия по установлению основания для возбуждения уголовного дела.
Так, например, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации рассмотрела в судебном заседании от 3 сентября 2004 года уголовное дело по кассационному представлению государственного обвинителя Комина В.В. и кассационной жалобе потерпевшего Я. на приговор Оренбургского областного суда от 30 июня 2004 года, по которому Т., 27 августа 1970 года рождения, уроженец с. Богдановки Теректинского района Уральской области Республики Казахстан, ранее не судимый, оправдан по ст. 159 ч. 3 УК РФ за отсутствием в его действиях состава преступления; оправдан по ст. 283 ч. 1 УК РФ за непричастностью к совершению преступления.
Ранее избранная в отношении Т. мера пресечения в виде подписки о невыезде и надлежащем поведении отменена.
Частным постановлением суда от 30 июня 2004 года обращено внимание начальника Управления Федеральной службы безопасности РФ по Оренбургской области «на нарушения закона, допущенные по уголовному делу по обвинению Т.».
Заслушав доклад судьи Верховного Суда Российской Федерации Бондаренко О.М. об обстоятельствах уголовного дела, доводы кассационного представления и кассационной жалобы потерпевшего, выступление прокурора Ерохина И.И., поддержавшего доводы кассационного представления об отмене оправдательного приговора в полном объеме, Судебная коллегия установила, что Т. было предъявлено обвинение в том, что он, являясь сотрудником УФСНП РФ по Оренбургской области и имея допуск к работе со сведениями, составляющими государственную тайну, в период сентября - октября 2002 года, в нарушение нормативных актов, регламентирующих порядок работы с секретными документами, разгласил сведения, составляющие государственную тайну, ставшую достоянием других лиц. Действуя в нарушение установленного порядка работы с секретными документами, Т. записал и сохранил на гибком магнитном диске проект служебного документа - файл под названием «dop» в отношении МДОП «Абориген» с грифом «совершенно секретно».
Впоследствии Т. утратил указанный магнитный диск, который 3 декабря 2002 года был обнаружен в вагоне электропоезда сотрудниками милиции Рудневым и Кильдюшкиным, не имеющим допуска к «совершенно секретным» документам, составляющим государственную тайну, которые получили возможность ознакомиться со сведениями, отнесенными к государственной тайне.
Принимая решение об оправдании Т. по ст. 283 ч. 1 УК РФ, суд указал на то, что текст предъявленного ему обвинения не содержит изложения выводов следствия о умысле действий Т., связанных с разглашением сведений, составляющих государственную тайну, описания формы его вины, а кроме того, отразил, что стороной обвинения не было представлено достаточно доказательств в подтверждение причастности Т. к незаконному созданию секретных файлов на магнитном диске «FUJIFILM», серийный номер 2281303 А, и к его утрате.
Кроме того, Т. обвинялся в том, что в период августа - сентября 2003 года, являясь должностным лицом органов внутренних дел, заместителем начальника оперативно-розыскной части управления по налоговым преступлениям УВД Оренбургской области, вступив в преступный сговор со своим знакомым Т-ным, заранее распределив роли с целью хищения денежных средств потерпевшего Я., группой лиц, по предварительному сговору, путем обмана и злоупотребления доверием потерпевшего, используя служебное положение Т., похитили у Я. 2400 долларов США (или 75535 руб. 04 коп. по курсу ЦБ РФ на 05.09.2003), причинив ему значительный ущерб.
Суд, принимая решение об оправдании Т. по ст. 159 ч. 3 УК РФ за отсутствием в его действиях состава преступления, указал, что в деле отсутствуют доказательства того, что именно Т. путем мошенничества завладел денежными средствами потерпевшего, а представленные доказательства, связанные с изъятием сотрудниками ФСБ денежных средств у Т. и Т-на, являются недопустимыми; органами следствия и стороной обвинения не представлено доказательств, которые опровергали версию подсудимого о получении им 2200 долларов США от Т-на в счет погашения долга. Кроме того, суд первой инстанции указал на допущенные, по его мнению, нарушения уголовно-процессуального закона, выразившиеся в том, что в деле отсутствуют данные о процессуальном решении приобщения актов личного досмотра Т-на и Т. к материалам уголовного дела, а также отмечается, что неопределенность процессуального положения Т-на явилась препятствием для оглашения в суде показаний, которые он давал в ходе предварительного следствия.
Основанием для вынесения частного определения явилось то, что, по мнению суда, сотрудники Управления ФСБ РФ по Оренбургской области, которые должны были контролировать передачу денег от Т-на к Т., нарушили требования уголовно-процессуального закона, что привело к признанию важных доказательств недопустимыми.
В своих кассационных представлениях государственный обвинитель ставит вопрос об отмене приговора в связи с несоответствием выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам дела и допущенными судом нарушениями уголовно-процессуального закона; об отмене как необоснованного частного определения суда, передаче уголовного дела на новое судебное рассмотрение.
В представлении, в частности, указывается на то, что исследованные в суде доказательства являются достаточными для вывода о том, что со стороны Т. имело место грубое нарушение установленных правил, регламентирующих обеспечение режима секретности и охраны сведений, составляющих государственную тайну. В результате преступного легкомыслия Т. со сведениями составляющими государственную тайну, были ознакомлены лица, которые к ней допуска не имели.
Оправдывая Т. по эпизоду обвинения в мошенничестве, суд не учел того обстоятельства, что действия сотрудников ФСБ, осуществлявших «оперативный эксперимент», контролировавших движение передаваемых денег от момента их специальной регистрации и замене номеров купюр до их вручения потерпевшим Я. Т-ну, а затем Т-ным Т. в рамках действующего ФЗ «Об оперативно-розыскной деятельности», производилось на законных основаниях, в соответствии с постановлением, утвержденным руководством УФСБ РФ по Оренбургской области. Результаты оперативной деятельности: документы, изъятые денежные средства, аудио- и видеокассеты были представлены в органы прокуратуры, где и решался вопрос о возбуждении уголовного дела и проведении последующих за этим следственных действий.
Акты «личного досмотра» Т-на и Т. судом ошибочно оценены как недопустимые доказательства по сугубо формальным основаниям, тогда как зафиксированные указанными актами факты передачи помеченных денежных купюр Т-ну и Т. суд фактически признал.
В ходе судебного следствия суд в нарушение процессуального закона фактически лишил сторону обвинения возможности в полном объеме предъявить имевшиеся по делу доказательства. Свидетель Т-н, показания которого имеют исключительно важное значение для объективного рассмотрения дела, в суде допрошен не был, а в заявленном ходатайстве об отложении судебного разбирательства для обеспечения явки указанного свидетеля государственному обвинителю было необоснованно отказано. Вопреки позиции государственного обвинителя суд завершил судебное следствие без оглашения показаний свидетеля Т-на на предварительном следствии. В противоречии с установленными в суде обстоятельствами суд принял ошибочное решение о судьбе вещественных доказательств, возвратив денежные средства потерпевшего Я. оправданному Т.