МУТИЗМ (от лат. mutus — немой) — специфическая немота, которую характеризуют как демонстрируемую неспособность к экспрессивной речи при сохранности речевого аппарата. Наблюдается при психических заболеваниях (истерический М.), у застенчивых детей, при аутизме и др. Существует также избирательный М. — немота в одних ситуациях (напр., в школе и на улице) и нормальная речь в кругу близких. (Б. М.)
МЫСЛЬ (англ. thought). Слово «М.» употребляется очень широко. Все, что «взбредет в голову», называется М. Мысль мысли, действительно, рознь. Есть «Великая М. Природы», есть божественная или боговдохновенная М., счастливая М., умная М. Есть М. сатанинские, темные, черные, задние. Есть М. ясные, светлые, прозрачные, глубокие и есть вздорные, смутные, туманные, легковесные, мелкотравчатые, приходящие наобум. Есть М. живые, уместные, своевременные и мертворожденные, запоздалые, как сожаления. Есть М. вялые, анемичные, тупые и острые, энергичные, проницательные. Есть М. высокие, благородные, добрые и есть — низкие, корыстные, злые. Есть свободная М.: М. — поступление, поступок. Есть М. блуждающие, несмелые и уверенные, законнопорожденные. Есть М. трагические, глупые, абсурдные. И есть М. самоуправные, назойливые, они сильнее нас, от них очень трудно избавиться.
Д. Дьюи дает след. определение М.: «В теснейшем смысле М. означает уверенность, покоящуюся на к.-л. основании, т. е. действительное или предполагаемое знание, выходящее за пределы того, что непосредственно дано. Оно обозначается как признание или непризнание чего-либо как разумно возможного или невозможного. Эта степень М. включает, однако, 2 настолько различных типа уверенности, что хотя их различие только в степени, а не в роде, но... необходимо рассматривать их отдельно. Иногда наша уверенность возникает без рассмотрения оснований; в др. случаях она возникает потому, что исследуются основания». «Многие М., — продолжает Дьюи, — возникают бессознательно, безотносительно к достижению правильного мнения. Как они приобретаются, мы не знаем. Из темных источников, неизведанными путями они достигают сознания и становятся частью нашего духовного багажа. Традиция, воспоминание, подражание — все то, от чего зависит авторитет во всех его формах или что взывает к нашему личному благополучию, или удовлетворяет сильной страсти — все это вызывает их. Подобные М. являются предрассудками, т. е. предвзятыми суждениями, а не рассуждениями, основанными на рассмотрении очевидного». Подобной М. дети учатся и весьма успешно помимо школы. Но как научиться тому, чтобы М. приходили как божьи дети и говорили: вот мы здесь! Так описывал приход М. Гете.
Конечно, мышление — это движение М., но не следует преуменьшать сложность определения и исследования М. Независимо от ее истинности или ложности, М. проявляет себя то в слове, то в образе, то в действии, то в поступке, то во всем этом вместе и еще в чем-то неуловимом, таинственном, хотя, возможно, именно это неуловимое и есть самое важное и интересное в М. Едва ли кто-нибудь однозначно ответит на вопрос, что такое М. и как она возникает.
Важна не столько однозначность и определенность ответов на эти вопросы, сколько наличие интенции узнать, понять, увидеть нечто, стоящее за М. Возникновение подобной интенции есть 1-й признак подлинной М., отличающейся от того, " что «взбредет в голову», от мнения. Увидеть за... это есть мышление, а увидеть за М. — это есть рефлексия по поводу М., ее постскриптум (И. Бродский), начало ее обоснования, доказательства.
Существуют разные ответы на вопрос, что стоит за М. У. Джемс увидел за М. сырой поток чисто чувственного опыта; И. М. Сеченов увидел за М. не только чувственные ряды, но и ряды личного действия; психоаналитик В. Бион — фрустрацию, вызванную незнанием; М. К. Мамардашвили увидел за М. (или в М.) собственнолично присутствующие переживания; А. Эйнштейн — зрительные образы и даже мышечные ощущения, т. е. те же действия; А. Белый — движение и ритм; А. В. Запорожец — предметно-практическое действие; Л. С. Выготский — слово и к тому же еще аффективную и волевую тенденции. Г. Г. Шпет увидел М. за словом и слово за М. и слово в М. Р. Декарт увидел в М. состояние очевидности, в т. ч. и собственного существования; Э. Клапаред увидел за М. молчание, сказав, что размышление запрещает речь. Математик Ж. Адамар, специально изучавший процесс научного творчества, это подтвердил: «Слова полностью отсутствуют в моем уме, когда я действительно думаю». Р. М. Рильке сказал об этом по-своему: мудрецы превратили в слух свои уста. М. М. Бахтин увидел в М. интонацию: «Действительно поступающее мышление есть эмоционально волевое мышление, интонирующее мышление, и эта интонация существенно проникает во все содержательные моменты М.». Х. Ортега-и-Гассет увидел за М. глубины души: «Зрачки моих глаз с любопытством вглядываются в глубины души, а им навстречу поднимаются энергичные М.». Ортега видел за М. не только любопытство, но и живую страсть понимания, благодаря которой может возникнуть разрядка, молниеносное озарение пониманием. Давно известно, что такое озарение сопровождается чувством полной уверенности в его достоверности, т. е. состоянием той же Декартовой очевидности, которую Марсель Пруст называет радостью. О. Мандельштам увидел за М. семантическую удовлетворенность, равную чувству исполненного приказа. Бродский увидел за М. М.: люди думают не на каком-то языке, а мыслями. Замечательно об этом же сказал А. С. Пушкин: думой думу развивает. И. Кант увидел за М. состояние преисполненной чувства души. Оно-то и порождает событие М. Но как впасть в это состояние и как из него выпасть? Кант признавал, что мышление может уставать от напряжения и быть не способным это напряжение держать.
Все перечисленные мыслители, ученые, поэты правы. М. столь же полифонична, как и сознание. Разные мнения о том, что стоит за М., сводимы к одному: «невербальное внутреннее слово» (Мамардашвили), которое потенциально многоголосно. Такое слово есть «эмбрион» словесности, опора зарождающейся М., прежде губ родившийся шепот. При всей парадоксальности, эта идея не должна восприниматься как совершенно неожиданная, особенно после того, как природу, культуру, человека, мир в целом стали рассматривать как текст, т. е. то же слово. Шпет утверждал, что в метафизическом аспекте ничто не мешает нам рассматривать и космическую вселенную как слово.
Рождение М. остается тайной и это м. б. к лучшему. В противном случае люди бы лишились радости от рождения М. Возможно, самое разумное, но вместе с тем и самое трудное, что может и должна сделать школа, — это помочь уч-ся испытать радость от рождения собственной М. Это знал Руссо: «Кто думал, тот всегда будет думать, и ум, раз попробовавший мыслить, не может остаться в покое». Мамардашвили высказался еще более категорично: «Мышление, М. есть средство, единственное в жизни и сама жизнь; идеи и средства в ней переплетены порой так, что эти термины уже бессмысленно различать. Вся проблема мышления состоит в каждоактном преодолении кажущейся жизни. Причем этот акт необходимо повторять снова и снова. Нельзя это различение (кажущейся и осмысленной жизни. — В. З.) сделать и, положив в карман, жить спокойно. Кажущаяся жизнь преследует нас во всех уголках нашей души и мира, и мы должны изгонять ее из всех уголков и делать это постоянно». Философ не писал бы о преодолении посредством мышления кажущейся жизни так страстно, если бы мышление было легким делом. «Акт думания есть часть испытания нами нашей судьбы», — говорил он. Думать действительно трудно. Легче принимать решения «без проблем». Последнее, к несчастью, у многих людей вошло в привычку. Принятие решений и решение проблем — это вещи разные. Решение, принятое «без проблем», их не снимает. Они остаются, но тогда уже не проблема стоит перед человеком, а он перед ней, и стоит часто на коленях. Это еще не самый плохой случай, хуже, когда усилия мышления направляются на оправдание заведомо неверных или сомнительных решений. (В. П. Зинченко.)
МЫШЕЧНЫЕ СИНЕРГИИ (англ. muscle synergy) — согласованное функционирование группы мышц, участвующих в реализации движения. Благодаря М. с. движения приобретают стандартную форму, превращаясь в двигательные стереотипы, штампы. Вместе с тем эти стереотипы динамичны, они характеризуют результат движения, а не процесс его регулирования, в котором сбивающие реактивные силы могут не только преодолеваться, но и использоваться для экономии мышечной энергии иннервации. М. с. наиболее характерны для тех движений, способы выполнения которых нормированы и стандартизированы (ходьба, танец, бег, мимика, вольная гимнастика и т. д.). (А. И. Назаров.)
МЫШЛЕНИЕ (англ. thinking) — психический процесс отражения действительности, высшая форма творческой активности человека. М. постольку процесс отражения объектов, поскольку оно есть творческое преобразование их субъективных образов в сознании человека, их значения и смысла для разрешения реальных противоречий в обстоятельствах жизнедеятельности людей, для образования ее новых целей, открытия новых средств и планов их достижения, раскрывающих сущность объективных сил природы и общества.
М. — это целенаправленное использование, развитие и приращение знаний, возможное лишь в том случае, если оно направлено на разрешение противоречий, объективно присущих реальному предмету мысли. В генезе М. важнейшую роль играет понимание (людьми друг друга, средств и предметов их совместной деятельности).
Начиная с XVII и вплоть до XX в. проблемы М. осознавались в логике эмпирических представлений о человеке и присущих ему способах отношения с внешним миром. Согласно этой логике, способной воспроизвести лишь пространственные взаимодействия «готовых систем», неизменные, как бы навечно дарованные человеку Богом или природой познавательные способности противостоят столь же неизменным свойствам объектов. К родовым познавательным способностям относили: созерцание (способность сенсорной системы осуществлять в контакте с объектами их образно-чувственное отражение), М. и рефлексию (способность субъекта оценивать свои врожденные формы психической активности и соотносить с ними факты созерцания и выводы мысли). М. оставалась роль регистратора и классификатора чувственных (в наблюдении, в опыте, в эксперименте полученных) данных. Здесь М. — это прежде всего процесс обобщения их, осуществляемый якобы путем абстрагирования от их несущественных особенностей с помощью таких мыслительных операций, как анализ и синтез, сравнение и классификация. Понимание познания как созерцания прежде всего (что нашло свое отражение в главном принципе сенсуализма: Nihil est in intellectu, quod non prius fuerit in sensu — нет ничего в разуме, чего не было бы ранее в ощущениях) изначально обрекало разум и его способность к М. на непреодолимый отрыв от самой сущности объектов: лишь субъективные ощущения, образы восприятия и представлений оказывались конечным предметом мыслящего разума.