16. Левин С. Прагматическое отклонение высказывания//Теория метафоры. – М.: Прогресс, 1990.– С. 342-357.
17. Searle J. Speech Acts. – Cambridge, 1969.
18. Серль Д-Р. Природа Интенциональных состояний//Философия, логика, язык. – М.: Прогресс, 1987.– С. 96-126.
19. Хэар Р. Как же решать моральные вопросы рационально?//Мораль и рациональность.– М.: ИФРАН, 1995.– С. 9-21.
20. Hare R.M. Grundpositionen der Ethik//Information Philosophie.– 1995.–№2.– S. 5-22.
21. Шлик М. О фундаменте познания//Аналитическая философия. Избр. тексты. – М.: МГУ, 1993.– С. 33-50.
22. Шлик М. Поворот в философии//Там же.– С. 28-33.
23. Carnap R. Logische Syntax der Sprache. – Wien, 1934.
24. Карнап Р. Философские основания физики.– М.: Прогресс, 1971.
25. Куайн У. Вещи и их место в теориях//Аналитическая философия: становление и развитие (антология).– М.: Дом интеллектуальной книги; Прогресс-Традиция, 1998.– С. 322-342.
26. Куайн У. Логика XX века//Американский философ. – М.: Дом интеллектуальной книги, Гнозис, 1998.– С. 35-50.
27. Куайн У. Онтологическая относительность//Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада: Учебная хрестоматия.– М.: Логос, 1996.– С. 40-61.
28. Дэвидсон Д. Об идее концептуальной схемы//Аналитическая философия: избранные тексты.– М.: МГУ, 1993.– С. 144-159.
29. Дэвидсон Д. Метод истины в метафизике//Аналитическая философия: становление и развитие.– М.: Дом интеллектуальной книги; Прогресс-Традиция, 1998.– С. 343-359.
30. Дэвидсон Д. Пост-аналитические перспективы//Американский философ.– М.: Дом интеллектуальной книги; Гнозис, 1998.– С.51-68.
31. Патнэм X. Между новыми левыми и иудаизмом//Там же.– С. 69-86.
32. Рорти Р. После философии – демократия// Там же.– С. 126-143.
33. Решер Н. Взлет и падение аналитической философии//Аналитическая философия: становление и развитие.– М.: Дом интеллектуальной книги; Прогресс-Традиция, 1998.– С. 454-465.
Что делать с парадигмами философии?
На вынесенный в заголовок вопрос могут быть даны самые различные ответы. Люди, далекие от философии, не интересуются ее проблемами. Фактически, они довольствуются той философией, которая растворена, подобно воздуху в воде, в излюбленных ими дискурсах. При этом они несведущи относительно философских проектов XX века. Если им о них напоминают, то они ведут себя по-разному. Одни проявляют интерес к философским парадигмам и не без сожаления констатируют свою недостаточную философскую компетентность, иногда граничащую с безграмотностью. Другие ведут себя агрессивно и рассуждают приблизительно по такой схеме: я умный и обхожусь без философии, следовательно, философия бесполезна. Как правило, сторонники последней точки зрения вопреки их утверждениям не обходятся без философских парадигм, но заимствуют их не из XX века. Так, среди ученых много стихийных сторонников философских идей времен рационалиста Декарта и эмпириписта Локка.
Очень часто встречается такая ситуация: в качестве по-настоящему действенной признается всего одна парадигма философии, все остальные отвергаются без достаточных на то оснований. Философская обособленность постоянно дает знать о себе как в мировой философии, так и в отдельных науках, искусствах, практиках.
Наконец, еще одна возможность состоит в сравнении философских парадигм и использовании их достоинств в зависимости от конкретных ситуаций. Разумеется, такое сравнение требует достаточно свободной ориентации в мире философских идей, выяснения их относительной ценности, Очевидно, что современная цивилизация и культура получают продуктивные импульсы от всех рассмотренных выше парадигм философии. Чем больше таких импульсов, тем лучше.
Что касается сравнений философских парадигм, то это одна из сложнейших задач. Фактически, во всех предыдущих шести главах мы занимались таким сравнением, выявляли как и почему появляются те или иные философские идеи. Сравнение парадигм показывает, что в одних случаях их ценности не согласуются друг с другом, в других они коррелируются. Структура современной философии и представляет собой совокупность этих ценностных соотношений. Чтобы не быть голословными, сравним наши парадигмы в порядке иллюстрации к вышесказанному.
Феноменология подробнее других занимается вопросами познания и устройства сознания. Ей отнюдь не чужд, в отличие от постструктурализма, пафос математической логики, столь приятной аналитикам, в свою очередь резко критикующим феноменологический метод в целом.
Онтология (от Хайдеггера) не отрицает феноменологию, но отодвигает ее на второй план. Она интересуется, в первую очередь, раскрытием потаенного, в этой связи определяется, что такое истина. Все это абсолютно чуждо аналитикам, которые, впрочем, тоже не устают рассуждать об онтологиях и проблеме истины. Напротив, постструктуралистам заботы онтологов и аналитиков малоинтересны, а между тем деконструкция Деррида – прямая наследница деструкции Хайдеггера.
Герменевтика перемещает онтологию на второй план, на первый выходят язык и диалог, а также история. Программа аналитиков называется при этом снисходительно всего лишь объяснением, уступающим по своему философскому содержанию пониманию. Вопреки феноменологам герменевтики относят понимание не столько к сознанию, сколько к языку. Герменевтикам довольно чужд тот лингвистический анализ, который приводят аналитики, и это при обоюдной любви к феномену языка.
Франкфуртцы в лице Адорно отрицают формальную логику аналитиков и близки в этом отношении к постструктуралистам. Хабермас воспринимает у аналитиков теорию речевых актов, но придает им очень выразительное политическое и этическое звучание на основе трансцендентализма Канта, который аналитики отрицают. Апель воспринимает у американцев их семиотику и прагматизм, но опять же объединяет это с трансцендентализмом Канта. Хабермас категорически не согласен с постмодернистом Лиотаром, хотя оба с симпатией относятся к Адорно.
Постструктуралисты испытывают острый интерес к истории и литературе, они отрицают все философские центры, в том числе логоцентризм аналитиков, онтоцентризм онтологов, консенсус-центризм Апеля и Хабермаса. Создается, однако, впечатление, что не только деструкция Хайдеггера, но и языковые игры Витгенштейна приспособлены постструктуралистами к своим интересам.
Аналитики тяготеют к естественным наукам, математической логике и языку. В последние два десятилетия они вступили в активный диалог с европейскими философами. Франкфуртец Хабермас и аналитик Роулс спорят о политологических вопросах так, как будто они принадлежат к одному и тому же философскому направлению. Рорти ставит американским аналитикам в пример французских постструктуралистов. Сам он то ли полуаналитик, то ли полупостструктуралист.
Динамика современной философии такова, что находящемуся в ней покой противопоказан, надо постоянно сдвигаться то в одну, то в другую сторону, границы философских парадигм подвижны, отсутствуют раз и навсегда вкопанные пограничные столбы. Философские ценности нельзя подогнать под один и тот же стандарт, их разнообразие для человека, стремящегося к творчеству и демократии, является скорее благом, чем недостатком.
Иногда полагают, что в отличие от философии в науке торжествует согласие. Иллюзия рассеивается, как только наука подвергается должному анализу. Мир человека – это мир ценностей, страстей, поисков и находок. Так обстоят дела и в философии, и в науке.
Многообразие философских концепций науки
Методы науки
Эксперимент и динамика научного знания
Наука и этика
Философия и наука в зеркале друг друга
2.1 МНОГООБРАЗИЕ ФИЛОСОФСКИХ КОНЦЕПЦИЙ НАУКИ
Наука и не-наука. Критерии научности
Наука наряду с искусством, моралью и предметным действием человека – важнейшая сфера жизнедеятельности общества. Статус науки многократно пересматривали, определяя с самых различных точек зрения. Многие авторы, опасаясь критики, предусмотрительно избегали давать определение науки. На наш взгляд, такая сверхосторожность как реакция на невозможность дать лаконичное и исчерпывающее ее определение малоуместна. Хочешь или не хочешь, но вхождение в дискурс о науке требует конкретизации того, о чем идет речь. В этой связи как раз и следует обратиться к характеристике науки. Она может быть сколько угодно предварительной, но она всегда уместна. Наука – это высокоспециализированная деятельность человека по выработке, систематизации, проверке знаний с целью их высокоэффективного использования. Наука – это знание, достигшее оптимальности по критериям обоснованности, достоверности, непротиворечивости, точности и плодотворности. Знание, не достигшее по указанным критериям (их список может быть расширен) необходимой зрелости, мы называем не-наукой. Проиллюстрируем сказанное примером.
Почему тела падают к Земле? Североамериканские индейцы объясняли происходящее взыванием духа–матери Земли к духам, заключенным в телах. Аристотель полагал, что все тела стремятся к своему естественному месту. Ньютон постулировал наличие сил взаимопритяжений. Эйнштейн считал, что таких сил нет, тела движутся по линиям искривленного пространства-времени. Предсказательная сила уравнений Эйнштейна и Ньютона такова, что по ним вычисляются орбиты планет, комет, искусственных спутников Земли и многое другое. Добавим, что явления гравитации изучаются в лабораторных условиях.
Существенно по-иному обстоят дела в случае воззрений индейцев и Аристотеля: их Предсказательная сила очень мала, и они не нуждаются в лабораторном подтверждении. Концепции Ньютона и Эйнштейна при всем их различии подпадают под все те критерии научности, которые перечислялись выше. Они, что также важно, известным образом согласуются друг с другом: уравнения Ньютона – это предельный случай уравнений Эйнштейна. Более развитая научная теория не отменяет научный статус своей предшественницы. Что касается воззрений индейцев и Аристотеля, то о них научные теории гравитации полностью умалчивают, они вне науки. Интересно, что тот же Аристотель в области логики вполне может квалифицироваться как ученый. Аристотель – основатель логики, но не теории гравитации.