3.Национальная специфика идеологических доктрин
Общецивилизационные процессы индивидуализации и обществизации взаимодействуют во всех этнических и национальных сообществах, странах, цивилизациях. В каждой из них при определенных конкретно-исторических условиях и указанные тренды, и их взаимовлияния обретают соответствующие специфические институты, формы выражения и реализации. Вся история восточного славянства и вышедших из его лона народов — от приглашения варягов возглавить власть и до современных реформ по сценарию "Вашингтонского консенсуса" — полна примеров не только естественного, органичного вызревания особых национальных форм упомянутых трендов, но и заимствования, импорта, —добровольного и/или принудительного, — непочвенных, чуждых институтов вообще и идеологических доктрин в частности (полонизация, окатоличивание, русификация, "монголоизация" государственного устройства, маркетизация общества и др.). В столкновении привнесенного и почвенного рождаются, среди всего прочего, мутантные формы и институты, господство которых, как правило, стратегически ущербно и чревато общественными катаклизмами.
Взять, к примеру, опыт советского социализма. Как показали выборы в Учредительное собрание в революционном 1917 г., большая часть населения Российской империи была привержена социалистическим идеям, что объясняется не столько распространением марксизма, сколько господством православной ментальности, не исключая ее старообрядческой составляющей. Однако последующие попытки реализовать марксистский коммунистический проект, как в грубоортодоксальных ("военный коммунизм", сталинский "Великий перелом", обещания построить коммунизм к 1980 г.), так и в более мягких и гибких (реформы периода "развитого социализма") вариантах, оказывались безуспешными в той мере, в какой противоречили объективным социально-экономическим реалиям и цивилизационной идентичности народов многонациональной страны, сопровождаясь появлением весьма токсичных мутаций. Борьба за диктатуру пролетариата и беднейшего крестьянства привела к торжеству тоталитаризма азиатского толка, упразднение частной собственности обернулось господством "всеобщей частной собственности" (К. Маркс) и массовым распространением одиозных теневых форм частного присвоения, а ликвидация товарного производства и рынка — натурализацией и феодализацией экономики; ГУЛАГ стал одним из средств обеспечения поголовной занятости, а гонения против церкви и верующих преследовали цель утвердить официальную сталинизированную коммунистическую идеологию.
Разумеется, нельзя умалять значимость советских успехов, в том числе НЭПа, мобилизационной экономики военного времени, "косыгинских" реформ, освоения космоса, стратегического народнохозяйственного планирования и концентрации ресурсов, социальной политики (бесплатное образование и медицинское обслуживание, свободный доступ к культурным ценностям и др.), без которых СССР не стал бы явлением всемирно-исторического масштаба и одной из двух сверхдержав. Однако, во-первых, эти успехи во многом объясняются почвенностью их предпосылок и оснований. Так, советский социальный проект в ряде аспектов воспроизводил традиции старообрядческих общин и предприятий. Облицованные мрамором больницы для рабочих с бесплатным лечением, 9-часовой рабочий день, 7—8-квартирные дома, благоустроенные общежития с бесплатными детскими яслями, профтехучилища с бесплатным обучением, пенсионные выплаты, участие рабочих в прибылях предприятий — обычные реалии старообрядческой социальной экономики 2-й половины ХГХ — начала XX в. Хозяйственная практика старообрядческих общин представляла собой своеобразные элементы "социализма в капитализме", а владельцы капитала были не более чем экономами, кассирами и приказчиками, приставленными к общинной собственности. В старообрядческой экономике (староверы-предприниматели контролировали от 60 до 75% капиталов дореволюционной России) имелась не только конфессионально замкнутая система финансирования, ставшая прототипом бюджетного финансирования советской экономики, работали также и общественные фонды потребления. Староверческая элита была одним из самых энергичных отрядов и российского капитализма, и революций 1917 года.
Во-вторых, псевдомарксистское доктринерство, волюнтаризм, антидемократизм правящей советской верхушки не позволили, с одной стороны, найти и актуализировать компенсаторы или альтернативы экономически неэффективным ментальным склонностям к уравнительности, патернализму, пассивной созерцательности и высвободить созидательный потенциал иных черт национального характера, которые отвечали бы вызовам времени, а с другой — обеспечить адекватное конкретно-историческим условиям и императивам прогресса сочетание почвенных и импортированных институтов (свидетельство тому — свертывание НЭПа и "косыгинских" реформ).
В-третьих, Октябрь 1917 года был вызван к жизни не только причинами внутреннего порядка, но и общецивилизационными сдвигами рубежа веков. Социализм советского типа стал внешней альтернативой господствовавшему "дикому" западному капитализму и либерализму. Именно под ее давлением оба претерпели серьезные социальные трансформации, которые продолжаются и поныне. Только тогда, когда в недрах передовых современных обществ процессы социализации достигли гораздо более развитых форм, чем в странах "реального" социализма, когда социализация как внутренняя альтернатива капитализации стала более мошной, нежели внешняя, историческая необходимость в последней отпала. Примитивные формы социализации были диалектически сняты и уступили место более развитым и современным.
Итак, советский опыт весьма показателен: алиберальная социализация, пренебрежение эволюцией адекватных цивилизационной идентичности и конкретно-историческим условиям форм индивидуализации и обшествизации чреваты потерей суверенитета. Упрочение независимости и международных позиций страны предполагает неукоснительное следование ее цивилизационной и национальной идентичности, органичное сочетание последней с динамичными общецивилизационными процессами, поддержание устойчивого баланса почвенных и адекватных им импортируемых институтов.
По понятным причинам, в Советской Украине формирование и реализация отвечающей этим требованиям политики были невозможны. Но, как оказалось, и обретение государственной независимости в 1991 г. стало лишь первым шагом на трудном пути к реальному суверенитету. Молодому государству приходится противостоять мощной геополитической экспансии — и российской, и евроатлантической. Следует признать, что сложившиеся в Украине модели олигархической капитализации и политического устройства, а также многочисленные мутантные институты и формы (прежде всего, в теневой экономике) явились результатом не столько внутренней самоорганизации на основе национальной идентичности, сколько реализации ортодоксальной неоконсервативной и неолиберальной идеологической доктрины, рожденной на иной национальной и цивилизационной почве. Стремление к весьма привлекательному членству в ЕС может обернуться значительными потерями, если во главу угла государственной политики поставить простое копирование европейских стандартов, в том числе идеологических, а не приоритеты цивилизационной и национальной самоидентификации, консолидации украинского общества, развития национальной культуры и идеологии.
Злободневная проблематика украинской идентичности активно дискутируется в научной литературе. В частности, утверждается, что основное содержание культурно-цивилизационной идентификации украинского народа определяется его пребыванием на стыке двух цивилизаций — западноевропейской и восточноевропейской. В то же время существует единая украинская идентичность, амбивалентная по своему характеру. На наш взгляд, цивилизационной пограничностью может быть объяснена амбивалентность идентичности, но не ее единство. Каковы же основы этого явления?
Восточные славяне и украинский народ никогда не были органической частью западноевропейского суперэтноса и католическо-протестантской цивилизации. У них иная историческая судьба. Их геоцивилизационный ареал — не Западный и не Восточный, а Срединный тип эволюции человечества, Восточнославянско-Православно-Евразийская цивилизационная общность. Следует согласиться с мнением, что истоком и основой последней была православная Киевская Русь. Ее распад и последовавшие за этим известные исторические события привели к образованию двух субцивилизаций единой цивилизации, а именно Восточнославянской — Западноправославной и Восточнославянской — Восточноправославной. Несколько столетий пребывания западноукраинских земель в составе различных государств католическо-протестантской цивилизации, а восточноукраинских — в составе Российской империи, вынужденная безгосударственность украинского народа наложили заметный отпечаток на его культуру, менталитет, идеологию.
Ценой больших усилий удалось в основном сберечь родовое православное единство украинского народа.Греко-католики сохранили православную обрядность, а католичество и протестантизм не стали сопоставимо массовыми. Но в культуре и идеологии западных украинцев прочно укрепились некоторые импортированные католическо-протестантские черты, взаимодействие которых с родовыми основаниями собственно украинской ментальности никогда не было беспроблемным. Восточные украинцы восприняли восточнославянско-православно-евразийскую культуру — общероссийскую не в национальном, а в цивилизационном отношении. В ее формировании приняли активное участие лучшие сыны украинского народа - П. Могила, Ф. Прокопович, Т. Шевченко и др. Именно благодаря их усилиям произошел принципиальный цивилизационный сдвиг, обозначенный Н. Трубецким как "украинизация великорусской духовной культуры... Эта единая русская культура послепетровского периода была западнорусской — украинской по своему происхождению, но русская государственность была по своему происхождению великорусской, а потому и центр культуры должен был переместиться из Украины в Великороссию. В результате и получилось, что эта культура стала не специфически великорусской, не специфически украинской, а общерусской". Несмотря на известные властные попытки русификации, взаимодействие родового украинского и восточнославянско-православно-евразийского начал культуры восточных украинцев отличалось большей толерантностью и органичностью в сравнении с взаимодействием родового, собственно украинского, и католическо-протестантского цивилизационного.