В.Н.Чернецов [1948; 1953], изучавший орнамент угорских народов, доказал, что он восходит к андроновскому федоровскому. Если принять индоиранскую атрибуцию андроновских племен, то в носителях андроноидных культур можно видеть угров, а пограничную зону леса и степи считать территорией, на которой осуществлялись их контакты. Таким образом, корреляция данных о связях этносов двух различных языковых семей подкрепляет обе независимо созданные гипотезы об ареалах их первоначального расселения.
Важным аргументом в поддержку обеих гипотез служат данные топонимики: название священных гор Урал — Рипа, зафиксированное и в древней иранской, и в угорской традиции, представление, связанное со священной горой Меру в Индии и у фннно-угров, а также общее название священной реки Волги — Ра (индийская Раса, авестийская Рангха), истоком которой признавались Кама и Белая, текущая с Урала [Грантовский, 1960; Бонгард-Левин, Грантовский, 1983, Абаев, 1972, Доватур, Каллистова и др., 1982, Членова, 1983а; 1989].
Данные мифологии — это третья группа источников, подкрепляющих эту гипотезу. Ко второй половине II тыс. до н.э., по всей вероятности, относится формирование угорского пантеона и отражение в нем культа трех древнейших индоиранских богов, засвидетельствованных и у группы индоиранцев в XIV в. до н.э. в Передней Азии, и в Ригведе индийцев, и в Авесте иранцев. Это Индра, о знакомстве с которым свидетельствует заимствование в финно-угорские языки названия его священного оружия — атрибута ваджры; это Варуна, многократно сопоставлявшийся с верховным богом Нуми-Торумом по функциям и его атрибуту — конной колеснице; это Митра, функции которого и общеиндоиранский эпитет «Мир созерцающий человек» воспринял Мир-Сусне Хум, соотносимый (как и его эпоним) с сияющим белым конем. Связь с конем, жертвенные захоронения которого и изображения в пластике появляются на памятниках таежной зоны, испытавших андроновское влияние, доказывает, что коневодство было заимствовано уграми вместе с комплексом мифологических представлений и ритуалов [Мошинская, 1978; Кузьмина, 1977]. Сложение образа Нуми-Торума на колеснице можно надежно датировать второй половиной II тыс. до н.э., когда колесницы применялись в степях андроновцами, поскольку в скифское время колесничная тактика боя вышла из употребления.
Особый интерес представляет анализ образа богини-матери в финно-угорской и иранской мифологии. В угорской традиции она соотносится с бобрихой или изображается с двумя бобрами по сторонам или стоящей на бобре [Кузьмина, 1988; 1990; Членова, 1989]. Эта контаминация связана, во-первых, с афродистическими силами бобровой струи, дающей плодородие; во-вторых, с соотнесенностью бобра с двумя сферами мироздания — земной и подземно-подводной, т.е. маркирующим те же сферы, с которыми связана и мать-сыра-земля. Высказывалось предположение, что образ богини-матери, ассоциировавшейся с бобром, был заимствован у угорских народов древними иранцами. В Ардвисур Яште (V) Авесты, посвященном богине Ардвисуре Анахите («Незапятнанной»), она предстает одетой в бобровую шубу. Очевидно, что такой атрибут мог возникнуть только в древности, когда бобер выступал сначала воплощением, а затем спутником богини, и только в той зоне, где водились бобры. Анализ остеологических материалов андроновских поселений Кипель. Ново-Бурино, Алексеевка, Шортанды-Булак, Усть-Нарым, Малокрасноярка показал, что в эпоху бронзы бобры обитали во всем андроновском ареале [Кузьмина, 1988в, с.56-57; Афанасьева, 1960; Кожамкулова, 1969], хотя ныне это животное в Казахстане не водится.
Название бобра в индоиранских языках общее, восходит к древнему общеиндоевропейскому слову «волна» и означает водяное животное с блестящей коричневой шкурой — и бобра, и выдру, как и в угорских языках [Гамкрелидзе. Иванов, 1984, т.П, с.529-531]. Соотнесение богини-матери с рекой и с животным водной стихии характерно для всех ираноязычных народов; у иранцев это покровительница вод Ардвисура Анахита в бобровой шубе, у скифов — прародительница — дочь Днепра (Дон априса) змееногая нимфа, в греческом искусстве изображавшаяся с морскими коньками, у осетин — прародительница Дзерассы — живущая в глубинах вод дочь повелителя вод Донбетыра, предстающая в образе водяной черепахи [Кузьмина, 1977, 1988].
Вероятно, к этой же древнейшей эпохе могут быть отнесены зафиксированные только в финской традиции представления о мировом столпе и мельнице Сампо, о духе ветра, соотносимом с древнейшим индоиранским богом ветра Вата, наконец, засвидетельствованные в угорской традиции культы священной рыбы реки Волги Кара и фантастического лося Шарабхи, по мнению Т.Барроу, Г.М.Бонгард-Левина и Э.Ф.Грантовского, воспринятые индоиранцами у финно-угров. К числу древних финно-угорских заимствований из индоиранского относится название двугорбого верблюда и его культ [Кузьмина, 1963а].
Эти данные подтверждают гипотезу о локализации индоиранской прародины в зоне, соседней с территорией финно-угров, и, тем самым, — индоиранскую атрибуцию андроновской общности.
§9. Этногенез индоиранцев в свете данных материальной культуры
В соответствии с предложенной мною во введении методикой был проведен сопоставительный анализ материальной культуры предков индоиранцев, реконструируемой по данным языка и письменной традиции, с хозяйственно-культурными типами Старого Света II тыс. до н.э.; I-зоны центральноевразийской (включая пастушеские культуры Евразийских степей) и II-зоны индопередне-азиатской, включая земледельческие и скотоводческие культуры.
Еще с XIX в. на основании анализа лексики индоиранских языков, прежде всего — словаря древнейших письменных памятников, сохраняющих индоиранскую традицию — Авесты и Вед (в первую очередь — Ригведы), было установлено, что индоиранцы обитали в обширной степи (по авестийскому выражению Aryanarn waijah, «широкий арийский простор», -«ариев распространение») с большими полноводными реками и вели комплексное хозяйство с преобладанием скотоводства [Geiger, 1882; Oldenberg, 1894; Schrader, 1901; Pedersen, 1931; Marquart, 1938; Дьяконов, 1956; Иванов, Топоров, 1960; Дьяконов М„ 1961; Бонгард-Левин, Ильин, 1969; Грантовский, 1970; Абаев, 1972; Гафуров, 1973; Елизаренкова, 1972; Бойс 1985; Барроу 1976 ]. Это доказывается тем, что, хотя в индоиранских языках есть общеиндоевропейские названия злаков и рала, земледельческая терминология в них беднее, чем в других индоевропейских. И напротив, многочисленны скотоводческие и коневодческие термины. Боги индоиранцев носят эпитеты «владыка обширных пастбищ», «дарующий богатство скотом», «прекрасноконное богатство», к богам постоянно обращаются с просьбой ниспослать богатство скотом, особенно конями, защитить скот, оросить пастбища, что не оставляет сомнения в доминанте скотоводства в хозяйстве индоиранцев.
Состав поголовья и относительная ценность животных определяются по многочисленным описаниям жертвоприношений: высшей жертвой считается конь, затем идут бык и oвцa. Санскритское слово «война» буквально означает борьбу за захват коров, в персидском языке для обозначения приносимой в жертву овцы используется слово gosfand, восходящее к иранскому «святая» — «корова», из чего следует, что у древних индоиранцев в стаде преобладал именно крупный рогатый скот. В отличие от других индоевропейских народов у индоиранцев не было развито свиноводство, зато они разводили двугорбых верблюдов [Кузьмина, 1963].
Гончарство индоиранцев, как показано Б.Сингха [Sinha, 1969] и В.Pay [Rau,1972], было домашним, не знавшим гончарного круга. Древнейшие индоиранцы не знают узкоспециализированного профессионального ремесла, как показал В.Рау, у них существует комплексное домашнее производство. Известны: металлургия и металлообработка, в том числе — отливка излелий в специальные литейные формы с последующей отковкой и заточкой, что отвечает уровню развития андроновской металлообработки; камнеобработка: наряду с бронзовыми, широко используются каменные орудия и оружие: терочники, песты, хозяйственные и боевые топоры, булавы ритуальные сосуды — типы хорошо известные в андроновских комплексах. Большое значение имело строительство колесниц, первым колесничим был бог-творец — Тваштар. Общим в индоиранских языках были слова «колесница», «подпруга», «уздечка» и многие названия частей упряжи. Общи также некоторые названия предметов вооружения и костюма, в том числе – брюк и колпака – традиционной одежды евразийских степных скотоводов.
Вместе с тем, не фиксируется общеиндоевропейской развитой терминологии, связанной со специализированным ремеслом и торговлей, ирригацией, городами, фортификацией, монументальными дворцами и храмами, культовыми изображениями, письменностью. Дворцы (vimdna), в которых обитают на небе индоарийские божества, — это огромные повозки, «дома на колесах». У иранцев даже в ахеменидскую эпоху дворец называется hadis, т.е. «загон для скота», «становище». Так говорится о дворце Дария в Персеполе. Общеиранское название жилища kata восходит к глаголу kan — «копать», т.е. отражает жилище типа землянки. В Авесте (Ардвисур Яшт V, 101) жилище Анахиты описывается как большой каркасно-столбовой дом со световыми отверстиями и опорными (деревянными) столбами. Подробные описания жилища. в Атхарваведе (Ш, 12, 1) проанализированы Л.Рену, доказавшим общность индийской и иранской терминологии и конструкции большого каркасно-столбового дома-полуземлянки с двускатной кровлей. Восстанавливается второй тип жилища — протоюрта. К авестийскому oi-da («строить жилище») восходит в средне- и новоиранских языках слово для обозначения шатра, тента, жилища типа юрты. Эти лингвистические данные бесспорно свидетельствуют о том, что не только протоведические арии, но и иранцы в предахменидскую эпоху не были зиакомы с монументальной архитектурой. Не знали они и храмов. Даже для ахеменидской эпохи Геродот (I, 131) отмечает отсутствие храмов. Не упомянают их ни ведические тексты, ни Махабхарата. Встречающийся в ведических источниках термин пур («крепость») применяется только по отношению к поселениям аборигенного населения, и Индра носит эпитет «разрушитель пуров», (Ригведа, 4, 30, 20).