К сожалению, наша беда в том, что слова ценятся в нашей культуре значительно дороже чувств. Но последние дороже каждому из нас в отдельности, мы нуждаемся, чтобы по отношению к нам испытывали чувство благодарности, это защитит нас от ощущения ненужности И невостребованности. Чувства нуждаются в чувствах, а слово никогда не сможет их заменить. Слова девальвировали ценность истинных чувств, и в этом еще одна наша трагедия. Ведь то, что девальвировалось, не ценится. А наши истинные чувства — это наша сущность, зачем же мы так преступно разбазариваем самое ценное?! Если вам наскучило играть в эти глупые игры и растрачивать свои драгоценные силы впустую, научитесь благодарить без благодарностей! Подарите человеку радость, а в заключение можете что-то и озвучить, но это уже, как говорится, дело десятое.
* * *
Теперь я расскажу вам о языке как о средстве подавления чувств, это, как вы понимаете, одна из самых неприглядных ролей языка. В каком-то смысле приведенный выше пример относится именно к этому случаю. Но я хочу рассказать более подходящую историю.
Ко мне обратился мужчина тридцати с небольшим лет. Солидный уже человек, кандидат наук, серьезный научный работник. Его беспокоили навязчивые мысли и воспоминания, но речь сейчас пойдет о другом. Я вспомнил о нем, потому что это был «человек слова» в прямом и переносном смысле. Он состоял из одних императивов: должен, нельзя, необходимо, следует и т. п. И он был начисто лишен всяких чувств. Разговор с ним был настоящей мукой. На всякий вопрос он отвечал как компьютер со встроенной в него программой о «правах и обязанностях граждан». А если он сам задавал вопрос, то отвечать на него было совершенно бессмысленно, поскольку он заранее знал «правильный ответ» на все свои вопросы. Все это было бы просто глупостью, если бы в его глазах не было столько боли, отчаяния, тоски и еще мольбы об избавлении, которую он никогда бы не осмелился выразить напрямую.
Хотя его проблема с навязчивыми мыслями была совсем из другой области, но она ложилась на его «должен», «надо», «необходимо» и «следует», как выступ в специально подготовленный для него паз. Что оставалось делать?
Сначала я попросил его пользоваться не абсолютными категориями, как-то: «должен», «надо», «необходимо», «следует», а чем-то более мягким, с эдаким налетом относительности, например: «нужно бы», «было бы хорошо», «ему бы было нужно», «по большому счету, следовало бы поступить так-то» и т. д.
С полчаса эта в общем-то простая процедура не давалась вовсе. А он сопротивлялся ей так, словно бы я просил его о невозможном. Но когда он под моим почти неистовым нажимом сумел наконец сменить абсолютное на относительное, его прорвали такие рыдания, что мне даже стало не по себе. Более чем странная реакция на такого рода задание. И, на первый взгляд, было совершенно непонятно, что его так сильно встряхнуло. Но вскоре все выяснилось.
«Я всю жизнь пытался приструнить свои чувства, а теперь вы все портите!» — кричал он на меня сквозь слезы. Мне оставалось только поздравить его с этим завоеванием, что я и сделал. Но почему чувства, а не мысли или слова? — вот что меня действительно интересовало. От этого вопроса он впал в еще большую тоску. По всему видно было, что эти сомнения его уже терзали. Наплакавшись вдоволь, он посмотрел на меня своими небесно-голубыми, почти белыми глазами и сказал, что я обрекаю его на муки. «Лучше не чувствовать боли, о ней лучше говорить», — сказал он мне. Признаться, я был несколько обескуражен, но меня тут же заинтересовало: а о любви он думает то же самое? Что, вы думаете, он мне ответил? Он сказал: «Да».
«А чего вы тогда хотите?» — удивился я. «Чтобы все было, как должно быть», — проскрежетал он в ответ. «Оно так и есть», — мне казалось, я констатировал очевидный факт. «Оно не так, как должно быть, оно так, как есть», — возразил мой пациент. «А разве то, что есть, не появилось с необходимостью, потому что не могло не появиться, а потому должно было появиться?» — пришлось разъяснить мне свою позицию. После этого он почти разгневанно спросил меня: «Вы хотите, чтобы я сдался?» — «Нет, я хочу, чтобы вы любили», — ответил я. «Мне нужно подумать», — сказал он, и мы простились до следующего раза.
<Ловушка нужна для ловли зайцев. Поймав зайца, забывают про ловушку. Слова нужны, чтобы поймать мысль: когда мысль поймана, про слова забывают. Как бы мне найти человека, забывшего про слова, - и поговорить с ним! — Чжуан Цзы>
Когда мы встретились через несколько дней, я прочел в его глазах властное злорадство. «Я подумал, я согласен, — сказал он мне, — но я не думаю, что это возможно». В этот раз я почти не слышал от него «должен», «надо», «следует» и пр. Теперь он сыпал одними оценками. Он доказывал мне невозможность любви, аргументируя свою позицию все теми же оценками. Он считал «минусы», говорил о человеческих недостатках, о слабостях, о порочности и т. д. Он так красочно отчитал предательство, ненависть, измены и что-то еще в этом духе, что на какое-то мгновение мне показалось, что я на проповеди. Только этот «пастор» не только не любил, его речь отрицала саму возможность любви. Он высмеивал любовь, бичевал чувства, унижал радость взаимности. Он сказал, что презирает «бредни о любви и радости».
Видимо, он надеялся, что я буду с ним спорить, но его прогнозы не оправдались. Ему нужно было выговориться, и я дал ему эту возможность. После чего я похвалил его и сказал, что, хотя относительно своей готовности любить он мне солгал, я на него, в общем-то, не в обиде, поскольку чувства уже стали у него появляться. «А то, что вы начали с презрения, так в этом ничего странного», — закончил я.
Человек, не доверяющий себе, верящий только букве — это человек оценки и требований долженствования. Мой пациент прятался под этой выдуманной им маской из-за своего страха перед любовью и искренними чувствами.
Как улитка прячет свое нежное тельце в раковину, так и он прятал свою тонкую душу под завесой слов. Многие поступают таким образом, но они не знают, что не найдут в этом укрытии ни воздуха, ни пищи и непременно погибнут.
В третий раз он был удручен больше обычного, но все-таки, как вы догадываетесь, пришел. Он, видимо, долго и мучительно думал над моими последними словами, и они повергли его в трясину самобичевания и уничижения. «Я ничего не стою, — говорил он мне в этот раз, — моя жизнь пошла прахом. Я никогда не смогу полюбить, это катастрофа». Через слово он повторял: «кошмар», «безумие», «это невыносимо», «это конец» и т. п. Казалось, он был раздавлен. И тогда я стал спрашивать, что у него есть. Поначалу ему трудно было вспомнить хоть что-то, кроме работы. Потом он вдруг осознал, что у него есть семья, пятилетний ребенок, постаревшая мама, дом далеко в деревне, где он проводил школьные каникулы в детстве, еще остались старые друзья, кроме того, он чувствовал в себе талант преподавателя, и много еще хорошего и дорогого.
С каждой минутой ему становилось все лучше и лучше, ведь он расширял свое душевное пространство, которое до этого момента фактически коллапсировало под натиском словесных бомбардировок. Потом он вспомнил, что у него еще есть сестра, с которой он уже несколько лет не виделся, подрастает племянник, которому он давным-давно пообещал купить игрушечный грузовик. И тут он снова в сердцах сказал: «Какой кошмар! Я ведь так и не сделал этого!» — «Ты его любишь?» — спросил я своего пациента. «Конечно!» — не раздумывая, ответил он. «Тогда главного кошмара мы избежали», — облегченно заметил я. Упрощая, можно сказать, что после того, как мой пациент вспомнил все, что было ему дорого, в нем вновь возникла способность любить и чувствовать эту любовь, которые были жестоко подавлены его словесной аргументацией, убеждавшей его, что чувствовать — это больно и рискованно. Теперь он так не думал, да и «проповедей» от него я больше не слышал.
Теперь подведем некоторые итоги. Мой пациент в разное время мучился тремя словами: «надо», «плохо» и «никогда».
<Тот, кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, не знает. — Лао Цзы>
Сначала он был до краев полон своими «надо», «должен», «следует», «необходимо». От этого он и стал машиной «с программным управлением», полностью разучился чувствовать, подавил свои естественные желания и порывы. Он отдал себя на поруки бездушных правил и бесконечного числа умозаключений, которыми его снабжал язык. Чем-то он очень напоминал попугая, он разучился переживать и сочувствовать. Как выяснилось после нашей первой встречи, эти слова служили ему для того, чтобы «приструнить свои чувства».
Когда мы следуем своим «надо» и «должен», мы следуем зову своего рассудка, условного рефлекса так же, как собачка Павлова реагирует на мигающую лампочку. Душевный труд, решение сердца дается нам не так-то просто, за него нужно побороться, причем ни с кем-нибудь, а со страхом, совестью, неловкостью, завистью и эгоизмом. Но это честное, выстраданное решение, и вы не держите за пазухой камня (подобно моему пациенту), который может сослужить вам плохую службу, если вы упадете с моста в воду.
Кроме того, эти императивы действуют наподобие латиноамериканских диктаторов. Они требуют и приговаривают, они беспощадны к своим носителям («я должен» или «мне необходимо») и агрессивны по отношению к другим людям. Такой болезненный максимализм может сильно ранить. Если мы каждому ставим на лоб штамп «ты должен», мы лишаем себя способности входить в его положение, сострадать ему. Мы не позволяем ему обращаться к нам со своими искренними чувствами. Мы ограничиваем жизнь нелепыми рамками, способными погубить кого угодно, лишив его целебных жизненных соков.
За авторитаризмом «надо» и «должен» слышится боль одиночества. Эти приказы и требования на самом деле не руководство к действию, а приговор, обрекающий на вымирание. И дело именно в словах, которые способны околдовать и заманить нас в свои сети. Недаром говорят: «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь». И если ты сказал «должен», то теперь ты должен, ведь ты человек слова. Бороться с этими установками почти бессмысленно. Как же быть? Об этом правиле я уже рассказал в приведенном примере: нужно отслеживать и удалять из своей речи эти жесткие требования, а вместо них использовать мягкие, условные, относительные и вероятностные формулировки. Приведу несколько примеров. Вместо «должен» вы вполне могли бы сказать: «хорошо, если бы», «было бы лучше», «следовало бы» и т. п. Замените свои бескомпромиссные «надо» и «должен» человечными «хорошо бы» и «если бы», и это даст вам возможность сделать следующий очень важный шаг — произвести полноценный отказ от требований.