Смекни!
smekni.com

История Религии (том 1) (стр. 34 из 54)

В дни печального двадцатипятилетия плена, в 573 г. до Р.Х., Дух Божий снова перенес про­рока в Иерусалим.

Описанию этого Нового Иерусалима и по­священы последние главы Книги Иезекииля. Читающий их наталкивается на массу цифр, многочисленные промеры и точные детали.

Это одновременно и план, и проект, и целая программа. В схематическом чертеже зашифро­ван призыв пророка, обращенный к народу. Так, например, он очерчивает Град Божий правильным квадратом. Это означает гармоническое совер­шенство и в то же время крестообразную простертость к четырем странам света (символ вселенскости).

Но если так, не правы ли те, кто считает Иезекииля реформатором-утопистом, подобным Пла­тону?

Утописты пытались наметить черты совершен­ного общественного строя в рамках действитель­ности, которая их окружала. Иезекииль же ос­новное внимание уделяет не столько социальному строю, сколько необходимости полной перемены ориентации жизни. Мы слышим от него при­зыв сделать духовную жизнь центром человечес­кого существования.

Град Божий созиждется уже не на Сионе, а на земле, расположенной между границами колен, и называться он будет не Иерусалимом, но Ягве-Шамма, «Господь здесь». Это — заключитель­ный аккорд книги, и в нем сосредоточено самое существенное в видении пророка.

Врата, в которые вошла Слава, наглухо зак­рываются; только таинственный голос из глуби­ны Храма свидетельствует о том, что внутри свя­тилища пребывает вечный огонь Божества. Казалось бы, Бог здесь, близко, но в то же время Он далек и страшен в Своей неприступности. Человек по-прежнему не может, увидев Его, ос­таться живым. Перед нами — признак подлин­ного понимания Иезекиилем природы Боже­ственного.

Если даже перед зрелищем космической без­дны человек испытывает трепет, если сердце его порой сжимается от созерцания бесконечного оке­ана творения, то что же должен он ощущать, при­близившись к тайне трансцендентного?1 Сверх­человеческая мощь, абсолютное сверхбытие, — несоизмеримая с тварью «святость». Тут исчеза­ют все антропоморфные лики Вечного и рожда­ется чувство священного ужаса, благоговения, сме­шанного со страхом. Тем, кому библейский образ Бога кажется чересчур «очеловеченным», нужно перечитать те страницы Библии, где говорится о «святости» Ягве.

Единственное, что непосредственно связыва­ет Славу и окружающий мир, — это «река жиз­ни», которая вытекает из-под порога Храма. Она струится по Святой Земле, ширясь и углубляясь, вплоть до самого Мертвого моря, воды которого она очищает от горечи. Образ живой воды (кото­рый мы снова встречаем и в Апокалипсисе) оз­начает неиссякаемый поток благодатной силы; она не только наполняет человека, но и омывает мир, изгоняя из него горечь греха.

Изображенная Иезекиилем Церковь может быть названа Вселенской, хотя ядром ее и остает­ся Израиль. Пророк говорит о том, что входящие в нее «герим», иноплеменники, имеют равную долю с иудеями (Иез 47:22—23). И не случайно поэтому Град Божий открыт четырем странам света.

После 571 г. до Р.Х. мы больше уже ничего не слышим о Иезекииле. Вероятно, он вскоре умер. Но миссия его была к тому времени вы­полнена. Лучшие силы в изгнании целиком при­няли его программу: омывшись от исторических грехов, вновь собраться на возрожденной земле, воздвигнуть храм и готовиться к великому Дню.

________________________________________________________________________________

1 Трансцендентный — запредельный, выходящий за рамки физического мира, превосходящий его.

«Ветхозаветный евангелист»

Халдея, 562—550 гг. до Р.Х.

Тут мы приближаемся к самому таинственному месту Ветхого Завета и в то же время самому возвышенному, где более всего он связан с Еван­гелием.

В унылом затишье плена раздается голос нового избранника Господня, который возвещает Израилю «новое и сокровенное» (Ис 48:6). Ни прежде, ни после него в дохристианском мире мы не встретим такой глубины прозрения, силы и свободы духа. Он — величайший учитель, бого­слов и поэт Израиля.

Но кто же он, этот человек? Казалось бы, в Ветхом Завете о нем должно быть сказано боль­ше или хотя бы не меньше, чем о Исайе и Иеремии.

Но тут, как ни трудно этому поверить, обна­руживается поразительный факт: непроницаемая завеса скрывает лицо пророка, даже имя его оста­ется нам неизвестным.

Рис. 116

Пророк Исайя. Ю. Каролъсфельд. Гравюра

Его проповеди и гимны включены в Библии в Книгу Исайи, и долгое время их приписывали иерусалимскому пророку. Но даже и тогда, когда выяснилось, что это — ошибка, загадка безымян­ного провидца осталась неразрешенной. Условно его принято теперь называть Исайей Вторым, или Второисайей.

Быть может, он носил то же имя, что и пророк VIII в. до Р.Х., а впоследствии их отождестви­ли? Но это предположение нечем подтвердить.

Возможно, что пророк намеренно укрылся за авторитетным именем.

Скорее всего, перед нами не просто псевдо­ним, а свидетельство духовной преемственности, глубокой ученической связи.

Из всех наименований Израиля Второисайя предпочитал слово «эвед», служитель, и это впол­не понятно, ибо для него народ Божий был преж­де всего посланником Бога в мире.

«Дух Владыки Ягве на мне,

ибо Он помазал меня.

Благовестить кротким послал он Меня,

исцелять сокрушенных сердцем,

Объявлять пленникам свободу

и освобождение — узникам,

Возвещать желанный год Ягве

и День воздаяния Бога нашего,

Утешать всех опечаленных».

(Ис 61:1-2)

Для Исайи Второго «Израиль» — понятие не однозначное. Есть два служителя Господня. Один действительно часто отпадал от Бога, но существует и другой Израиль: Израиль пророков и боговидцев, Израиль верных и стойких, Изра­иль «кротких» и «бедняков Господних». Он-то и явится подлинным Эвед-Ягве, исполнителем на земле небесной воли.

В какой-то момент он начинает различать во главе избранного народа таинственное Лицо, воп­лощающее в себе высшее призвание Израиля. То — великий Пророк, на котором почиет боже­ственное помазание.

Уже Исайя Иерусалимский сознавал, что Мессия должен действовать иначе, нежели зем­ные цари, а последователь его говорит об этом с ясностью, не оставляющей места сомнениям.

Но Мессия, как его видит пророк, станет не просто наставником народов. Одними поучения­ми исцелить греховную болезнь невозможно; для этого нужен особый подвиг Слуги Господня. Кроткий Учитель будет Заступником, Ходатаем за человечество.

Мессия разделит участь гонимых пророков, и Его страдания за людей таинственным образом принесут им спасение.

Как это будет? Пророк не знает, но он видит почти воочию Чистейшего из всех на земле. Ко­торый отдает Себя в руки злых сил лишь затем, чтобы стать Искупителем грешников.

Зрелище поруганного Слуги ужасает самого провидца. Он стоит потрясенный, вместе с зем­ными царями и народами изумляясь доброволь­ной жертве:

«Он же взял на Себя наши немощи и понес наши болезни;

Думали мы, что Он поражен, наказан и унижен Богом,

а Он изранен был за грехи наши и мучим за беззакония наши».

(Ис 53:4-5)

Это не растерянная, ничего не понимающая жертва, а Мученик, свободно и сознательно при­носящий Себя на заклание:

«Он принял на Себя кару для спасения нашего,

и ранами Его мы исцелились.

Все мы блуждали, как овцы, каждый своею дорогой,

но Ягве возложил на Него грехи наши.

Истязуем был Он, но в муках не отверз уст;

как агнец, ведомый на заклание, и как овца перед стригущими ее —

безгласна, Так и Он не отверзал уст Своих».

(Ис 53:5-7)

Рис. 117

Алтарь бога огня. Иран

Здесь порог и граница Ветхого Завета.

Новый Завет, говоря об Искуплении, обраща­ется к образам и языку Второисайи. Евангелис­ты и апостол Павел принимают его символы Агнца и Жертвы, которые отныне становятся неотдели­мы от попыток выразить тайну Спасения.

Нельзя обойти молчанием и то, что агнец в Ветхом Завете был жертвой, приносимой людь­ми. Именно с таким непорочным агнцем сравни­вает Второисайя Слугу Предвечного.

Не представляем ли мы себе в таком случае Бога в виде деспота, требующего крови для того, чтобы смыть оскорбление? Древние и средневе­ковые богословы, видевшие в жертвенном обряде лишь умилостивление, задабривание, почти что подкуп грозного Божества, приходили порой к чудовищным и абсурдным толкованиям, вроде того, что крестная Кровь была выкупом дьяволу за че­ловека.

Но если таков смысл Искупления, то как со­вместить его с Любовью?

Библия указывает на жертву как на древней­шее проявление благочестия (Быт 4:3).

С отдаленнейших времен кровь означала для людей принцип жизни. Ритуалы с участием кро­ви знаменовали закрепление «кровной», жизнен­ной связи их совершителей. Главным в жертве был знак сопричастия Высшему, сочетания лю­дей с Ним и через Него — между собой.

Вкушая во время священнодействия плоть животного, древние искали все того же: обрете­ния единства с Богом, ощутимого отождествле­ния с Ним.

Следовательно, идея кровавой жертвы имела в основе своей не столько сделку, сколько жажду подлинного богообщения.

В свете этого становится понятным, почему величайший пророк Ветхого Завета, а вслед за ним и Новый Завет дорожили этим символом и обращались к нему, когда говорили о спасении мира.

Следуя Иеремии и Иезекиилю, пророк Второисайя видел в освобождении Израиля знак приближения Царства Божия. Исход из Вавило­на как бы сливался в его глазах со всеобщим спасением. Здесь сказалось то сокращение исто­рической перспективы, которое было столь свой­ственно многим провидцам. Но и сама ошибка пророка имела значение для современников. Вера в то, что искупительное деяние Бога должно со­вершиться сегодня же, придавала словам Исайи Второго особую силу.

Вскоре после первых выступлений до него дошли волнующие вести с востока. Над народа­ми и царствами поднималась фигура, в которой Второисайя увидел вершителя Божиих судеб.