121. Все же эллинским городам под давлением необходимости приходилось выполнять царское повеление. Ксеркс же отдал приказ военачальникам флота отплыть из Аканфа и ожидать его в Ферме. А Ферма лежит именно в Фермейском заливе (от нее и залив этот получил свое название). Ведь, как царь узнал, через Ферму проходил самый короткий путь для войска. От Дориска до Аканфа войско двигалось в таком порядке: все сухопутное войско Ксеркс разделил на три части. Одной части он приказал идти вместе с флотом вдоль побережья. Во главе этого отряда стояли Мардоний и Масист. Вторая часть войска под предводительством Тритантехма и Гергиса шла дорогой, ведущей в глубь страны. Третья же часть, с которой следовал сам Ксеркс, под начальством Смердомена и Мегабиза двигалась посредине между двумя первыми.
122. Итак, флот был отослан Ксерксом и прошел Афонским каналом в залив, где лежат города Асса, Пилор, Синг и Сарта. Взяв из этих городов также [пополнение] для команды, корабли поплыли дальше в Фермейский залив. Затем, обогнув мыс Ампел у Тороны, флот миновал следующие эллинские города: Торону, Галепс, Сермилу, Мекиберну и Олинф[94]. Из всех этих городов были взяты корабли и команды. Область эта называется Сифонией.
123. От мыса Ампел флот Ксеркса поплыл прямо к Канастрейскому мысу, а этот мыс на всей Паллене далее всего выдается в море. Здесь опять взяли корабли с командой из Потидеи, Афития, Неаполя, Эги, Ферамбо, Скионы, Менды и Саны. Это – города на Паллене, которая прежде называлась Флегрой. Миновав и эту область, флот поплыл к месту назначения, принимая по пути команды из пограничных с Палленой городов, что лежат по соседству с Фермейским заливом. Названия этих городов такие: Липакс, Комбрия, Лисы, Гигон, Кампса, Смила, Энея. Область же, где они расположены, еще и поныне называется Кроссеей[95]. От Энеи же (последнего из названных городов) флот направился теперь в самый Фермейский залив и к Мигдонской области. Так флот прибыл в условленное место – Ферму и к городам Синду и Халестре на реке Аксии, которая образует границу между Мигдонией и Боттиеидой. На узкой прибрежной полосе в Боттиеиде лежат города Ихны и Пелла[96].
124. Итак, флот Ксеркса бросил якорь в ожидании [подхода] царя [у побережья] от устья реки Аксия до города Фермы и лежащих между ними городов. Ксеркс же во главе сухопутного войска выступил из Аканфа, избрав прямой путь через внутренние области страны на Ферму. Путь лежал через Пеонию и Крестонию к реке Эхидору. Река эта берет начало в Крестонии, протекает через Мигдонию и впадает в болото на реке Аксии[97].
125. Когда войско шло по этой местности, то на вьючных верблюдов с продовольствием напали львы. Ночью львы спускались из логовищ. Они не трогали, однако, ни вьючных животных, ни людей, а нападали только на верблюдов. Удивляюсь, что за причина заставляла львов оставлять в покое всех прочих животных и набрасываться лишь на верблюдов: львы ведь не видали прежде этих животных и не пробовали [их мяса].
126. В этой местности водится много львов и диких быков, огромные рога которых [торговцы] ввозят в Элладу. Границей обитания львов служат реки Нест, текущая через область Адбер, и Ахелой, пересекающая Акарнанию[98]. Ведь к востоку от Неста во всей передней части Европы не увидишь льва, точно так же как и к западу от Ахелоя на остальном материке. Львы встречаются только между этими [двумя] упомянутыми реками.
127. По прибытии в Ферму Ксеркс расположился там станом со своим войском. Стан же войска занял все побережье от города Фермы в Мигдонии вплоть до рек Лидия и Галиакмона, которые отделяют область Боттиеиду от земли македонян, сливая свои воды в одно русло. В этих‑то местах варвары и разбили свой стан. Из всех перечисленных рек в одном только Эхидоре, вытекающем из земли крестонов, не хватило воды для питья войску. Вода в реке иссякла.
128. Из Фермы Ксеркс обозревал огромные фессалийские горы – Олимп и Оссу – высотой до облаков; между ними, как ему рассказывали, лежит узкая долина, по которой течет Пеней[99]. Царь слышал также, что там проходит дорога в Фессалию, и жаждал осмотреть с корабля устье Пенея, так как войско должно было идти верхним путем через землю македонян на севере в область перребов, минуя город Гонн[100]. Здесь ведь путь, как он узнал, был самым надежным. А, возгоревшись желанием, царь выполнил свой замысел. Взойдя на борт сидонского корабля, на который он обычно садился в подобных случаях, Ксеркс дал знак остальным кораблям выходить в море, войску же приказал оставаться в Ферме. Прибыв туда и обозрев устье Пенея, царь пришел в великое изумление. Затем он призвал проводников и спросил, нельзя ли отвести реку и заставить ее изливаться [в море] в другом месте.
129. Фессалия в древности, как гласит предание, была озером. И действительно, эта страна со всех сторон окружена высочайшими горами. На востоке она ограничена горами Пелионом и Оссой, предгорья которых сходятся друг с другом, на севере – Олимпом, на западе – Пиндом, – а на юге – Офрисом. В середине между этими горами находится фессалийская котловина. В эту‑то котловину стекает множество рек. Наиболее значительных рек пять: Пеней, Апидан, Онохон, Энипей и Памис. Они стекают как самостоятельные реки в фессалийскую равнину с гор, кольцом окружающих Фессалию. Затем, слившись в единую реку, они впадают в море через одно и притом узкое ущелье. Сразу же после слияния только Пеней сохраняет свое имя, а все остальные реки становятся безымянными. По рассказам, упомянутой котловины и этого речного протока в древности еще не существовало; реки же эти и кроме них еще и Бебеидское озеро уже стекали в равнину, хотя и не носили теперешних названий, превращая всю Фессалию в море. Сами же фессалийцы утверждают, что ущелье, по которому течет Пеней, проломал Посейдон. И они, вероятно, правы. Ведь если верить, что Посейдон производит землетрясение, и приписывать этому богу возникшие от землетрясений расселины, то, конечно, посмотрев и на эту расселину, можно счесть и ее делом Посейдона. Расселина эта между горами, по‑видимому, возникла под действием землетрясения.
130. А проводники на вопрос Ксеркса, есть ли у Пенея второе устье для выхода в море, зная точно местность, ответили так: “У этой реки, царь, нет другого выхода в море, кроме этого. Ведь горы, как венцом, окружают всю Фессалию”. В ответ на это Ксеркс, говорят, сказал: “Хитрые люди – фессалийцы. Вот почему они, давно уже опасаясь моего могущества, одумались, так как поняли, как легко и быстро можно овладеть их страной. Стоит ведь лишь направить реку в их землю, отведя плотиной воды Пенея, преградить ему путь через ущелье, где он течет ныне, так что вся Фессалия, кроме гор, окажется под водой”. Эти слова Ксеркса относились к Алевадам, так как они, будучи фессалийцами, первыми из эллинов изъявили покорность царю, как думал Ксеркс, от имени всего народа Фессалии. После этого, обозрев устье, царь отплыл назад в Ферму.
131. Много дней Ксеркс оставался в Пиерийской области. Отряд, [составлявший] третью часть персидского войска, прорубал просеку в лесу на македонских горах, чтобы [по проложенной] здесь дороге все войско могло пройти в землю перребов. Тем временем возвратились глашатаи, отправленные царем в Элладу с требованием покорности: одни – с пустыми руками, а другие – неся землю и воду.
132. В числе же племен, которые дали землю и воду, были следующие: фессалийцы, долопы, эниены, перребы, локры, магнеты, малийцы, фтиотийские ахейцы, фиванцы[101]и остальные беотийцы[102], кроме феспийцев и платейцев. Против них‑то прочие эллины, которые объявили войну варварам, заключили освященный жертвоприношением и клятвой союзный договор. А договор этот гласил так: всякий эллинский город, предавшийся персидскому царю, не вынужденный [к этому] необходимостью, в случае победы союзников обязан уплатить десятину дельфийскому богу. Таков был союзный договор эллинов[103].
133. В Афины же и в Спарту Ксеркс не отправил глашатая с требованием земли [и воды], и вот по какой причине. Когда Дарий прежде отправил туда послов, требуя покорности, то афиняне сбросили их в пропасть, а спартанцы – в колодец и велели им оттуда принести [царю] землю и воду. Поэтому‑то Ксеркс теперь и не послал к ним глашатаев с требованием покорности. Какое несчастье постигло афинян за их поступок, я не могу сказать, кроме того, что их земля и сам город были разорены. Впрочем, мне думается, опустошение [Аттики] произошло не из‑за этого.
134. Что до лакедемонян, то их поразил гнев Тальфибия, глашатая Агамемнона. Ведь в Спарте есть святилище героя Тальфибия, и существуют также его потомки, так называемые Тальфибиады, которым предоставлено преимущественное право выполнять должность глашатаев. После умерщвления глашатаев у спартанцев все [предзнаменования] при жертвоприношениях выпадали неблагоприятными. И это продолжалось долгое время. Лакедемоняне были глубоко встревожены, предаваясь печали из‑за этого несчастья. Много раз они созывали народное собрание и через глашатаев объявляли: не желает ли кто‑нибудь из лакедемонян пожертвовать жизнью за Спарту. Тогда выступили Сперхий, сын Анериста, и Булис, сын Николая, знатного рода и богатые спартанцы. Они добровольно вызвались понести наказание от Ксеркса за умерщвление в Спарте глашатаев Дария. Так спартанцы отослали этих людей в Мидийскую землю на смерть.
135. Дерзновенная отвага этих мужей достойна удивления, и, кроме того, [не менее поразительны] вот такие их слова. На пути в Сусы прибыли они к Гидарну (родом персу), который был начальником персидского войска на асийском побережье. Гидарн дружески принял спартанцев и за угощением спросил их: “Лакедемоняне! Почему вы избегаете царской дружбы? Вы можете видеть на моем примере, какое я занимаю положение – как царь умеет воздавать честь доблестным мужам. Так и вы, если предадитесь царю (царь ведь считает вас доблестными мужами), то он поставит каждого из вас, спартанцев, властителем области в Элладе”. На эти слова они отвечали так: “Гидарн! Твой совет, кажется, не со всех сторон одинаково хорошо обдуман. Ведь ты даешь его нам, имея опыт лишь в одном; в другом же у тебя его нет. Тебе прекрасно известно, что значит быть рабом, а о том, что такое свобода – сладка ли она или горька, ты ничего не знаешь. Если бы тебе пришлось отведать свободы, то, пожалуй, ты дал бы нам совет сражаться за нее не только копьем, но и секирой”. Так они отвечали Гидарну.