40. Палачи выполнили царское повеление, и войско прошло между половинами тела. Впереди персидского войска шел обоз и вьючные животные. Затем следовали вперемежку отряды разных народностей, но беспорядочными массами. Когда половина этих полчищ успела пройти, то образовался промежуток и дорога оставалась некоторое время пустой. Царю предшествовала 1000 отборных персидских всадников[41], за ними двигалась 1000 копьеносцев (также отборных) с копьями, обращенными вниз к земле. Потом шло 10 священных так называемых нисейских коней[42]в роскошной сбруе. Нисейскими же называются эти кони вот почему. Есть в Мидии обширная равнина под названием Нисей. На этой‑то равнине и разводят таких больших коней. За этими 10 конями двигалась священная колесница Зевса[43], которую везло 8 белых коней. Позади самих коней следовал пешком возница, держа в руках узду, так как никто из людей не мог подниматься на седалище этой колесницы. За этой колесницей ехал сам Ксеркс на колеснице, запряженной нисейскими конями. Рядом с царем стоял возница по имени Патирамф, сын перса Отана.
41. На этой колеснице Ксеркс выступил из Сард. Впрочем, царь переходил как ему заблагорассудится с колесницы в крытую дорожную повозку. Позади царя следовала 1000 копьеносцев, самые доблестные и знатные персы, по обычаю держа копье кверху. Затем шла другая 1000 отборных персидских всадников, а после всадников 10 000 пеших воинов, отобранных из остального войска персов. Из них у 1000 человек на нижнем конце копий были золотые гранатовые яблоки[44]. Эти воины окружали остальных кольцом. У 9000 воинов, шедших в середине, были серебряные гранатовые яблоки [на нижних концах копий]. Были также золотые гранатовые яблоки и у копьеносцев с копьями, обращенными вниз к земле. Ближайшая свита Ксеркса имела золотые яблоки [вместо гранатов]. За этими 10 000[45]следовало 10 000 персидской конницы. За конницей образовывался опять промежуток в 2 стадии и, наконец, шли все остальные нестройные полчища.
42. Из Лидии персидское войско совершало путь к реке Каику и в Мисийскую землю[46]. А от Каика оно через местность Атарней, имея на правой стороне гору Кану, достигло города Карены. От этого города войско шло через фиванскую равнину к городу Атрамиттию и мимо пеласгийского Антандра. Оставив влево гору Иду, войско вступило затем в Илионскую область. Когда войско остановилось на ночлег у подошвы Иды, то сначала разразилась гроза с ураганом, причем от ударов молнии погибло очень много людей.
43. Когда затем Ксеркс прибыл к реке Скамандру (это была первая река с тех пор, как выступили из Сард, которая иссякла и в ней не хватило воды, чтобы напоить войско и скот). И вот, когда царь прибыл к этой реке, он, желая осмотреть кремль Приама, поднялся на его вершину. Осмотрев кремль и выслушав все рассказы о том, что там произошло, царь принес в жертву Афине Илионской 1000 быков. Маги же совершили [местным] героям жертвенное возлияние[47]. После этого ночью на войско напал страх. А с наступлением дня царь продолжал поход, оставив на левой стороне города Ретий, Офриней и Дардан (город, пограничный с Абидосом), а справа – тевкрские Гергифы.
44. Дойдя до Абидоса, Ксеркс пожелал произвести смотр своему войску. Для этого уже раньше нарочно был воздвигнут здесь на холме трон из белого мрамора (его соорудили абидосцы по заранее отданному повелению). Там царь восседал, сверху вниз глядя на берег, обозревая войско и корабли. После смотра он пожелал видеть морскую битву. Затем было устроено морское сражение. Победу одержали финикияне из Сидона, и Ксеркс радовался сражению и своему войску.
45. Увидев, что весь Геллеспонт целиком покрыт кораблями и все побережье и абидосская равнина кишат людьми, Ксеркс возрадовался своему счастью, а затем пролил слезы.
46. Когда это заметил дядя его Артабан, который вначале свободно высказал свое мнение, отговорив Ксеркса идти в поход на Элладу, этот‑то Артабан при виде слез Ксеркса обратился к нему так: “О царь! Почему ты поступаешь столь различно теперь и немного раньше? Сначала ведь ты обрадовался своему счастью, а затем пролил о себе слезы”. Ксеркс ответил: “Конечно, мною овладевает сострадание, когда я думаю, сколь скоротечна жизнь человеческая, так как из всех этих людей никого уже через сто лет не будет в живых”. Артабан же в ответ сказал так: “В жизни мы испытываем еще нечто, внушающее больше сожаления, чем это. Ведь, несмотря на такую мимолетность жизни, все же никто не может в силу своей человеческой натуры быть счастлив. И не только среди этих людей, но и среди всех на свете нет никого, кому бы часто или хоть однажды не приходила в голову мысль, что лучше быть мертвым, чем жить. Невзгоды и телесные немощи ведь поражают и мучают нас так, что наша, пусть даже краткая жизнь, кажется нам слишком долгой. Поэтому смерть для человека – самое желанное избавление от жизненных невзгод. А божество, позволив человеку вкусить сладости жизни, оказывается при этом завистливым”.
47. Ксеркс, отвечая ему, сказал: “Артабан! Не будем рассуждать о человеческой жизни, хотя она в действительности такова, как ты ее изобразил. Не станем вспоминать о невзгодах, так как теперь счастье у нас в руках. Но скажи‑ка мне вот что. Если бы сновидение так живо телесно‑осязательно не предстало тебе, остался бы ты при своем прежнем мнении и отсоветовал бы мне идти войной на Элладу или ты изменил его? Скажи мне это по правде”. Артабан отвечал: “О царь! Пусть то, что обещает видение, явившееся во сне, сбудется так, как мы оба этого желаем. Что до меня, то я все время полон страха и не могу прийти в себя: очень многое у меня на уме, тем более что вижу – у тебя есть два страшных врага”.
48. На это Ксеркс возразил такими словами: “Странный человек! Как это ты говоришь, что у меня два страшных врага? Разве ты считаешь мое войско недостаточно многочисленным, а эллинское кажется тебе гораздо сильнее? Или наш флот уступает их кораблям? Или то и другое? Если же наша военная сила в этом отношении окажется недостаточна, то следует как можно скорее набирать другое войско”.
49. Артабан отвечал: “О царь! Ни войско твое, ни число кораблей ни один благоразумный человек не считает недостаточным. Если ты наберешь еще больше людей, то оба врага, о которых я тебе говорю, станут только еще страшнее. А эти два врага – это земля и море. Ведь нет нигде на земле, как я думаю, столь большой гавани, которая во время бури могла бы принять этот твой флот и уберечь от непогоды. Однако флот должен иметь не только одну гавань, но тебе нужны гавани на всем побережье, у которого ты плаваешь. А так как нет у тебя достаточно обширных гаваней, то ты должен понять, что случайности господствуют над людьми, а не люди над ними. И вот, назвав тебе одного врага, я хочу теперь сказать и о другом. Земля – твой враг вот почему. Если у тебя даже не будет на пути никакого врага, то земля станет тебе все более враждебной по мере твоего продвижения, заманивая тебя все далее вперед. Нет ведь у людей вовсе полного счастья. Итак, я полагаю, если ты даже не встретишь сопротивления, то земли [за нами] будет тем больше, чем дальше [мы будем продвигаться], и, наконец, мы начнем страдать от голода. Итак, пожалуй, тот самый доблестный человек, кто в совете показывает себя боязливым, так как он старается предусмотреть любое возможное несчастье, а на деле проявляет мужество”.
50. Ксеркс отвечал на это: “Артабан! Все, что ты говоришь, совершенно правильно. Тем не менее, не следует всюду страшиться невзгод и всему придавать значение в равной степени. Если бы ты вздумал при всякой непредвиденной случайности взвешивать все возможные тяжелые последствия, то никогда ничего бы не совершил. Лучше отважиться на все и испытать половину опасностей, чем заранее бояться, как бы впоследствии как‑нибудь не пострадать. Затем, если заранее станешь оспаривать всякое предложение и если не укажешь правильного пути, то наверняка при этом ошибешься, как и твой противник. Итак, одно не лучше другого. А может ли человек вообще знать правильный путь? Думается, что нет. Кто решился действовать, тому обычно сопутствует удача. А кто только и делает, что рассуждает обо всем и медлит, вряд ли окажется победителем. Ты видишь, сколь могущественна теперь персидская держава, Если бы цари – мои предшественники – были с тобой одинакового мнения или, не придерживаясь сами таких взглядов, слушали бы советов таких людей, [как ты], то ты никогда бы не увидел такого могущества. А ныне, презирая опасности, они так возвеличили свою державу. Ибо великие дела обычно сопряжены с великими опасностями. Следуя примеру наших предшественников, мы выбрали для похода самое прекрасное время года. Покорив всю Европу, мы затем возвратимся назад, не испытав ни голода, ни какой‑либо другой беды. Ведь мы, во‑первых, сами отправляемся в поход с большими запасами [продовольствия], а затем, в какую бы страну и народность мы ни пришли, мы возьмем у них весь хлеб, [который там есть]. Мы идем войной на земледельцев, а не на кочевников”.
51. После этого Артабан сказал: “Царь! Так как ты не желаешь слышать об опасениях, то прими, по крайней мере, мой совет: ведь о многих делах необходимо и говорить многословно. Кир, сын Камбиса, всю Ионию, кроме Афин, заставил платить дань персам. Этих‑то ионян я тебе никоим образом не советую вести против их предков. В самом деле, и без них мы достаточно сильны, чтобы сокрушить врага. Если же они пойдут с нами, то им придется либо совершить страшную несправедливость, обращая в рабство свою родину, или, как честные люди, вместе с ними сражаться за свободу. Если они пойдут на несправедливость, то нам от этого вовсе не будет большой пользы. А стань они на честный путь, то могут принести великий вред твоему войску. Вспомни также древнее правильное изречение: вначале не видно всего, что будет потом”.