Через пять минут мне стало ясно: она без меня никуда не уйдет.
В общем, я вынужден был попросить замену.
Не оглядываясь, я побежал к школьным воротам. За мной, еле поспевая, бежала Наташка.
Ну, уж тут я высказался. Я ее пригвоздил, растер в порошок! Я сказал ей:
- Если ты боишься, пусть тебя мамочка встречает. Или папаша. Я в няньки не нанимался.
- У меня папа в Африку уехал, - ответила Наташка.
- Куда? Куда?
- В Африку.
- А ты хоть знаешь, где находится Африка? - спросил я.
- Конечно! - Она рассмеялась: - Я даже стихи про Африку знаю. "В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы..."
- И все? Больше ты ничего не знаешь про Африку? Ну, и нечего врать.
Она вдруг остановилась:
- Я никогда не вру.
- Совсем? - выскочило у меня.
- Совсем, - ответила Наташка. - Я не умею.
- Не горюй! - Я похлопал ее по спине. - Этому я тебя научу.
- Зачем? - спросила Наташка, и ее глаза-пятаки превратились в воздушные шары.
Я засмеялся, не зная, что ответить. Действительно, глупо получилось.
- Я пошутил. Я сам никогда не вру, - сказал я.
И тут меня затрясло от смеха, потому что мы подошли к школьным воротам, а там прыгала привязанная на ремешке к изгороди собачонка на тонких ножках, с оттопыренными ушами.
- И ты ее испугалась? - возмутился я.
Протянул руку, чтобы погладить собачонку, но она неожиданно ощетинилась, зло залаяла и рванула поводок. Я еле успел отскочить.
- Вот видишь! - сказала Наташка. - Она кусается. - Взяла меня за руку и крепко прижалась.
- Ну ладно, африканка, - сказал я, - до свиданья.
- Спасибо! - крикнула девочка.
Я посмотрел ей в спину. До чего смешная! Ноги - как у африканского страусенка.
В это время подошел хозяин собачонки и стал отвязывать ее от изгороди.
- Между прочим, - сказал я громко, - здесь ходят маленькие дети.
- Учтем, - ответил хозяин собачонки.
Подошел троллейбус, Наташка села в него. Водитель поторопился закрыть двери, и ее портфель прищемило.
Я бросился на выручку: застучал кулаком по двери. Водитель снова открыл двери, и портфель плюхнулся на тротуар.
Я подхватил портфель, впрыгнул в троллейбус и позвал:
- Наташка, ты где?
- Я здесь, - ответила Наташка.
Водитель закрыл двери, и троллейбус тронулся.
- Все из-за тебя! - угрожающе прошипел я и сунул ей портфель.
Вскоре троллейбус остановился, я сошел, и она тоже сошла.
- А ты чего? - удивился я.
- Здесь мой дом, - сказала она.
- И ты пешком не можешь пройти одну остановку?
- На троллейбусе интересней.
- "Интересней"! - передразнил я ее.
Я здорово обозлился.
Я стал стягивать наколенники, а то на меня все оглядывались: они были натянуты поверх брюк.
- А твой дом где? - не унималась Наташка.
- Там... - Я неопределенно махнул рукой и пошел.
- Можно, теперь я тебя провожу? - Она догнала меня.
- Нельзя, - ответил я. - Я возвращаюсь на футбол.
Конечно, когда я прибежал в школу, никакого футбола не было и все разошлись. Я уже собирался уходить, как вдруг вижу, ко мне подбегает Наташка.
- Ты чего вернулась? - спросил я.
- Я хотела узнать, чем кончилась игра, - сказала она. - Кто победил?
- Тоже мне болельщица! - возмутился я.
- Боря, а теперь можно, я тебя провожу?
- Провожай, провожай! - От нее нельзя было отделаться.
Домой мы возвращались вместе. Она оказалась смешной и симпатичной. С ней легко было разговаривать. Ее отец действительно уехал работать в Африку. Он врач. А матери у Наташки нет. Она умерла, когда Наташка была маленькой. И теперь они живут вдвоем с бабушкой, пенсионеркой:
Ну, тут я, чтобы поддержать разговор, сказал, что у меня тоже есть знакомая пенсионерка - тетя Оля.
- Пенсионерка! - повторила радостно Наташка и засмеялась.
Почему ей было смешно, я не понял. Не всегда ведь так сразу поймешь этих маленьких.
- Все пенсионерки смешные, объяснила она. - В тот день, когда им разносят пенсию, они не выходят на улицу, боятся прозевать почтальона.
Правда она веселая. Она мне так поправилась, что я разменял еще один рубль из папиной десятки и угостил ее мороженым. Она его лизала медленно, чтобы растянуть удовольствие.
- Боря, - спросила Наташка (она все время поддерживала разговор), - а твой отец куда уехал в командировку? - Улыбнулась и добавила: - Тоже в Африку?
Шутница!
- Нет. В Сибирь. Он живет среди тофаларов.
- А кто такие тофалары? - спросила Наташка.
- Это маленькая народность в Сибири.
- Так это люди, - догадалась Наташка. - А я про них ничего не слышала. А что он там делает?
- Ищет метеорит в тайге. - Мне нравилась эта игра.
Она была неиссякаема на вопросы.
- А что такое метеорит? - спросила Наташка.
- Это небесное тело. Может быть, осколок далекой звезды.
- Осколок звезды! - восхищенно прошептала Наташка.
- Он летит к Земле со сверхзвуковой скоростью и так разогревается, что превращается в огненный шар.
- В огненный шар, - повторила она.
Все-таки я ее потряс.
Наташка подняла глаза к небу, надеясь увидеть в нем этот огненный шар, но увидела только солнце. Сощурилась, глаза у нее превратились в щелки, и она спросила:
- Как солнце?
- Нет, - ответил я. - Он маленький. Я вижу, вас надо учить еще да учить.
- Конечно, - согласилась Наташка. - Боря, а ты не знаешь, как спят африканские жирафы?
Ну и девица, что придумала! Я бы мог соврать ей или отшутиться, сказать: "Они спят, задрав кверху копыта", или: "Они спят на земле". Но я честно признался, что не знаю. И самое удивительное - мне самому понравилось то, что я сказал правду. Это было что-то новое во мне и подозрительное. Уж не заболел ли я?
В это время я заметил Сашку, стоящего возле нашего дома. В руках у него был мяч, он небрежно постукивал им об асфальт. Рядом, около стены, лежали наши портфели.
Я остановился и стал перевязывать шнурки в ботинках, а сам соображал, как отделаться от Наташки. Не хотелось бы, чтобы они сталкивались.
- Иди, - прошипел я, - тебе пора домой.
- Ничего, - успокоила меня Наташка, - я не спешу.
Тогда, все еще завязывая шнурки, я медленно повернулся к Сашке спиной, чтобы уйти.
Я даже прополз несколько шагов на четвереньках, и так, может быть, я бы полз через весь двор, но неожиданно передо мной выросла стена в виде Сашки.
- Ну что? - спросил я беззаботным тоном, делая вид, что Наташка вроде бы не со мной. - Зайдем ко мне?
Собственно, если бы он ответил мне сразу, ничего и не произошло бы, но он так долго обсасывал свой леденец, как будто это было самое важное занятие в мире.
Он сосал леденец и презирал меня. Щеки у него были пунцово-малиновые, и поэтому особенно контрастно выделялся синяк под глазом, который кто-то ему поставил во время игры.
И вот тут-то нетерпеливая Наташка вполне дружески ворвалась в нашу беседу.
- Какой у вас синяк! - сказала она и заботливо добавила: - Вам надо к врачу.
Сашка ей ничего не ответил и стал кричать, что они продули игру из-за меня, потому что я поставил в ворота размазню, что я совсем в последнее время ошалел, что ему противно со мной разговаривать, что я предатель.
- Так вы проиграли, - разочарованно сказала Наташка.
Сашка секунду помолчал и, не поворачиваясь к ней, не вытаскивая изо рта леденца, едва разжимая губы, процедил:
- А ну валяй отсюда, шмокодавка!
Наташка посмотрела на меня, ждала, видно, что я за нее заступлюсь.
А я сказал:
- Иди, иди! Тебе пора.
Она повернулась и пошла, медленно так пошла, - может, думала, что я все же ее окликну.
Глупо, конечно. И со стороны может показаться смешным. Подумаешь, проиграли в футбол! Но я-то знал, что этот проигрыш для Сашки большое несчастье. И чтобы как-то его успокоить, кивнул в спину удаляющейся Наташки и сказал: "Вот привязалась!" - но не рассчитал и произнес эти слова слишком громко.
Наташка услышала и, не веря своим ушам, оглянулась. Глаза у нее снова из пятаков превратились в воздушные шары. Два голубых воздушных шара.
Может быть, она с таким предательством никогда не сталкивалась. Только что были верными друзьями, рассказывали друг другу биографии, ели мороженое, смеялись, и на тебе!
И тут я увидел, что на Наташку движется какая-то гигантская собака. Не собака, а буйвол! Я догнал ее и сказал:
- Спокойно. Я здесь.
Она радостно схватила меня за руку, прижалась и ответила:
- А я с тобой, Боря, даже собак не боюсь.
Вот здорово! Значит, она не обиделась. Действительно, чего на меня обижаться? Подумаешь, что-то не так сказал. Важно, что сделал.
- Портфель забыл! - крикнул Сашка.
Я вернулся и побежал за портфелем. Когда я подбежал, он расшнуровывал мяч. Я ждал, что он мне еще скажет, а он нахально выпустил воздух из камеры мне в лицо и сказал:
- Воспитатель! - взял портфель и удалился.
- Да ты не волнуйся, - жалким голосом крикнул я ему вслед, - мы их обыграем!
Он не откликнулся.
- Спасибо за портфель, - не сдавался я.
Вот что меня губит, так это жалость, и то, что я эмоциональный человек: не раздумывая совершаю разные поступки. Мне бы сейчас надо было перетерпеть, не бросаться Наташке на помощь, а я не выдержал.
А ведь мне Сашка дороже, чем она. У нас одна жизнь, одни идеалы. Нам вместе жить да жить. А эта пигалица уже стояла опять около меня. Треснуть ее, что ли, по макушке, чтобы отделаться раз и навсегда? Я поднял руку для щелчка, но снова натолкнулся на ее доверчивые, прямодушные глаза и, вместо того чтобы ударить, обнял за плечи.
В этот день я прибежал в школу раньше обычного. В портфеле у меня лежало заявление о том, что я ухожу в отставку с высокого поста вожатого, поскольку это мешает моей личной жизни.
И действительно, эти первоклассники одолели меня окончательно. Они мне не дают ни вздохнуть, ни охнуть. Вчера, например, притащился Толя. Лицо серьезное, глаза жалостные. А мы в классе были вдвоем с Сашкой. Сидели на парте и тихо обсуждали проблему Насти.
Дело в том, что накануне Настя и я совершили незабываемую прогулку. Мы бродили по улицам, сидели на скамейке на бульваре, плевали с Крымского моста в воду, за что были обруганы прохожим "верблюдами", выпили две бутылки лимонада и съели по три эскимо.