Распиленных дубов и яворовой меди.
И в кольцах сердится еще смола, сочась,
Но разве сердце -- лишь испуганное мясо?
Я сердцем виноват -- и сердцевины часть
До бесконечности расширенного часа.
Час, насыщающий бесчисленных друзей,
Час грозных площадей с счастливыми глазами...
Я обведу еще глазами площадь вс <Всей> этой площади с ее знамен лесами.
11 февраля 1937
--------
x x x
Я в львиный ров и в крепость погружен
И опускаюсь ниже, ниже, ниже
Под этих звуков ливень дрожжевой --
Сильнее льва, мощнее Пятикнижья.
Как близко, близко твой подходит зов --
До заповедей роды и первины --
Океанийских низка жемчугов
И таитянок кроткие корзины...
Карающего пенья материк,
Густого голоса низинами надвинься!
Богатых дочерей дикарско-сладкий лик
Не стоит твоего -- праматери -- мизинца.
Не ограничена еще моя пора:
И я сопровождал восторг вселенский,
Как вполголосная органная игра
Сопровождает голос женский.
12 февраля 1937
--------
Стихи о неизвестном солдате
Этот воздух пусть будет свидетелем,
Дальнобойное сердце его,
И в землянках всеядный и деятельный
Океан без окна -- вещество...
До чего эти звезды изветливы!
Все им нужно глядеть -- для чего?
В осужденье судьи и свидетеля,
В океан без окна, вещество.
Помнит дождь, неприветливый сеятель,--
Безымянная манна его,--
Как лесистые крестики метили
Океан или клин боевой.
Будут люди холодные, хилые
Убивать, холодать, голодать
И в своей знаменитой могиле
Неизвестный положен солдат.
Научи меня, ласточка хилая,
Разучившаяся летать,
Как мне с этой воздушной могилой
Без руля и крыла совладать.
И за Лермонтова Михаила
Я отдам тебе строгий отчет,
Как сутулого учит могила
И воздушная яма влечет.
Шевелящимися виноградинами
Угрожают нам эти миры
И висят городами украденными,
Золотыми обмолвками, ябедами,
Ядовитого холода ягодами --
Растяжимых созвездий шатры,
Золотые созвездий жиры...
Сквозь эфир десятично-означенный
Свет размолотых в луч скоростей
Начинает число, опрозрачненный
Светлой болью и молью нулей.
И за полем полей поле новое
Треугольным летит журавлем,
Весть летит светопыльной обновою,
И от битвы вчерашней светло.
Весть летит светопыльной обновою:
-- Я не Лейпциг, я не Ватерлоо,
Я не Битва Народов, я новое,
От меня будет свету светло.
Аравийское месиво, крошево,
Свет размолотых в луч скоростей,
И своими косыми подошвами
Луч стоит на сетчатке моей.
Миллионы убитых задешево
Протоптали тропу в пустоте,--
Доброй ночи! всего им хорошего
От лица земляных крепостей!
Неподкупное небо окопное --
Небо крупных оптовых смертей,--
За тобой, от тебя, целокупное,
Я губами несусь в темноте --
За воронки, за насыпи, осыпи,
По которым он медлил и мглил:
Развороченных -- пасмурный, оспенный
И приниженный -- гений могил.
Хорошо умирает пехота,
И поет хорошо хор ночной
Над улыбкой приплюснутой Швейка,
И над птичьим копьем Дон-Кихота,
И над рыцарской птичьей плюсной.
И дружи'т с человеком калека --
Им обоим найдется работа,
И стучит по околицам века
Костылей деревянных семейка,--
Эй, товарищество, шар земной!
Для того ль должен череп развиться
Во весь лоб -- от виска до виска,--
Чтоб в его дорогие глазницы
Не могли не вливаться войска?
Развивается череп от жизни
Во весь лоб -- от виска до виска,--
Чистотой своих швов он дразнит себя,
Понимающим куполом яснится,
Мыслью пенится, сам себе снится,--
Чаша чаш и отчизна отчизне,
Звездным рубчиком шитый чепец,
Чепчик счастья -- Шекспира отец...
Ясность ясеневая, зоркость яворовая
Чуть-чуть красная мчится в свой дом,
Словно обмороками затоваривая
Оба неба с их тусклым огнем.
Нам союзно лишь то, что избыточно,
Впереди не провал, а промер,
И бороться за воздух прожиточный --
Эта слава другим не в пример.
И сознанье свое затоваривая
Полуобморочным бытием,
Я ль без выбора пью это варево,
Свою голову ем под огнем?
Для того ль заготовлена тара
Обаянья в пространстве пустом,
Чтобы белые звезды обратно
Чуть-чуть красные мчались в свой дом?
Слышишь, мачеха звездного табора,
Ночь, что будет сейчас и потом?
Наливаются кровью аорты,
И звучит по рядам шепотком:
-- Я рожден в девяносто четвертом,
Я рожден в девяносто втором...--
И в кулак зажимая истертый
Год рожденья -- с гурьбой и гуртом
Я шепчу обескровленным ртом:
-- Я рожден в ночь с второго на третье
Января в девяносто одном
Ненадежном году -- и столетья
Окружают меня огнем.
1 -- 15 марта 1937
--------
x x x
Я молю, как жалости и милости,
Франция, твоей земли и жимолости,
Правды горлинок твоих и кривды карликовых
Виноградарей в их разгородках марлевых.
В легком декабре твой воздух стриженый
Индевеет -- денежный, обиженный...
Но фиалка и в тюрьме: с ума сойти в безбрежности!
Свищет песенка -- насмешница, небрежница,--
Где бурлила, королей смывая,
Улица июльская кривая...
А теперь в Париже, в Шартре, в Арле
Государит добрый Чаплин Чарли --
В океанском котелке с растерянною точностью
На шарнирах он куражится с цветочницей...
Там, где с розой на груди в двухбашенной испарине
Паутины каменеет шаль,
Жаль, что карусель воздушно-благодарная
Оборачивается, городом дыша,--
Наклони свою шею, безбожница
С золотыми глазами козы,
И кривыми картавыми ножницами
Купы скаредных роз раздразни.
3 марта 1937
--------
Реймс -- Лаон
Я видел озеро, стоявшее отвесно,--
С разрезанною розой в колесе
Играли рыбы, дом построив пресный.
Лиса и лев боролись в челноке.
Глазели внутрь трех лающих порталов
Недуги -- недруги других невскрытых дуг.
Фиалковый пролет газель перебежала,
И башнями скала вздохнула вдруг,--
И, влагой напоен, восстал песчаник честный,
И средь ремесленного города-сверчка
Мальчишка-океан встает из речки пресной
И чашками воды швыряет в облака.
4 марта 1937
--------
x x x
На доске малиновой, червонной,
На кону горы крутопоклонной,--
Втридорога снегом напоенный,
Высоко занесся санный, сонный,--
Полу-город, полу-берег конный,
В сбрую красных углей запряженный,
Желтою мастикой утепленный
И перегоревший в сахар жженый.
Не ищи в нем зимних масел рая,
Конькобежного голландского уклона,--
Не раскаркается здесь веселая, кривая,
Карличья, в ушастых шапках стая,--
И, меня сравненьем не смущая,
Срежь рисунок мой, в дорогу крепкую влюбленный,
Как сухую, но живую лапу клена
Дым уносит, на ходулях убегая...
6 марта 1937
--------
x x x
Я скажу это начерно, шопотом,
Потому что еще не пора:
Достигается потом и опытом
Безотчетного неба игра.
И под временным небом чистилища
Забываем мы часто о том,
Что счастливое небохранилище --
Раздвижной и прижизненный дом.
9 марта 1937
--------
Тайная вечеря
Небо вечери в стену влюбилось,--
Все изрублено светом рубцов --
Провалилось в нее, осветилось,
Превратилось в тринадцать голов.
Вот оно -- мое небо ночное,
Пред которым как мальчик стою:
Холодеет спина, очи ноют.
Стенобитную твердь я ловлю --
И под каждым ударом тарана
Осыпаются звезды без глав:
Той же росписи новые раны --
Неоконченной вечности мгла...
9 марта 1937
--------
x x x
Заблудился я в небе -- что делать?
Тот, кому оно близко,-- ответь!
Легче было вам, Дантовых девять
Атлетических дисков, звенеть.
Не разнять меня с жизнью: ей снится
Убивать и сейчас же ласкать,
Чтобы в уши, в глаза и в глазницы
Флорентийская била тоска.
Не кладите же мне, не кладите
Остроласковый лавр на виски,
Лучше сердце мое разорвите
Вы на синего звона куски...
И когда я усну, отслуживши,
Всех живущих прижизненный друг,
Он раздастся и глубже и выше --
Отклик неба -- в остывшую грудь.
9 -- 19 марта 1937
--------
x x x
Заблудился я в небе -- что делать?
Тот, кому оно близко,-- ответь!
Легче было вам, Дантовых девять
Атлетических дисков, звенеть,
Задыхаться, чернеть, голубеть.
Если я не вчерашний, не зряшний,--
Ты, который стоишь надо мной,
Если ты виночерпий и чашник --
Дай мне силу без пены пустой
Выпить здравье кружащейся башни --
Рукопашной лазури шальной.
Голубятни, черноты, скворешни,
Самых синих теней образцы,--
Лед весенний, лед вышний, лед вешний --
Облака, обаянья борцы,--
Тише: тучу ведут под уздцы.
9 -- 19 марта 1937
--------
x x x
Может быть, это точка безумия,
Может быть, это совесть твоя --
Узел жизни, в котором мы узнаны
И развязаны для бытия.
Так соборы кристаллов сверхжизненных
Добросовестный свет-паучок,
Распуская на ребра, их сызнова
Собирает в единый пучок.
Чистых линий пучки благодарные,
Направляемы тихим лучом,
Соберутся, сойдутся когда-нибудь,
Словно гости с открытым челом,--
Только здесь, на земле, а не на небе,
Как в наполненный музыкой дом,--
Только их не спугнуть, не изранить бы --
Хорошо, если мы доживем...
То, что я говорю, мне прости...
Тихо-тихо его мне прочти...
15 марта 1937
--------
Рим
Где лягушки фонтанов, расквакавшись
И разбрызгавшись, больше не спят
И, однажды проснувшись, расплакавшись,
Во всю мочь своих глоток и раковин
Город, любящий сильным поддакивать,
Земноводной водою кропят,--
Древность легкая, летняя, наглая,
С жадным взглядом и плоской ступней,
Словно мост ненарушенный Ангела
В плоскоступьи над желтой водой,--
Голубой, онелепленный, пепельный,
В барабанном наросте домов --
Город, ласточкой купола лепленный
Из проулков и из сквозняков,--
Превратили в убийства питомник
Вы, коричневой крови наемники,