Костя.
-- Не надо... Пусть от имени стариков будет один Николай Николаевич. Я
думаю, что ваш замысел очень устроит его: Шекспир, классика!... Коллектив
надеется на него. Ждет. И ты, Зиночка, не убивай, пожалуйста, эту надежду...
на завтрашнем комитете.
-- Посмотрим, -- сказала Зина.
Выйдя в фойе, она с сожалением взглянула на Костю:
-- Я вижу, ты только в сказках бываешь зубастым.
-- Чтобы найти с человеком общий язык, не обязательно показывать ему
свои зубы, -- мрачно сформулировал Костя.*** На комитете Зина не выступала. Да и вообще, кроме Николая Николаевича,
там, по сути дела, не выступал никто.
Только вначале Костя рассказал про анкету, продемонстрировал последний
номер областной комсомольской газеты с заголовком на полполосы: "Зритель
проголосовал за любовь". И познакомил главного режиссера с замыслом
комсомольцев.
Николай Николаевич поддержал его сразу, не задумавшись ни на минуту. Он
поправил свои манжеты, поднялся и протянул руки навстречу членам комитета,
словно хотел заключить их в объятия.
-- Это прекраснейшая идея! Именно такой спектакль может стать визитной
карточкой молодежи нашего театра. И вот интересно: Шекспир написал эту
трагедию тоже будучи молодым. Это одно из ранних его творений. -- Николай
Николаевич сел и задумался. -- Мы говорим, что сегодняшние дети "раньше
взрослеют". Смешно! Лермонтов написал "Маскарад" в двадцатилетнем возрасте.
Добролюбов -- философ! -- в двадцать пять уже умер. Писарев в двадцать семь
уже утонул... Джульетте не было и четырнадцати! А современные дети "раньше
взрослеют". Смешно...
Зина давно заметила, что современные дети раздражали главного
режиссера. Он не прощал им ничего: ни громкого смеха, ни оброненного в зале
номерка, ни странного, как ему казалось, стремления обязательно осмотреть в
фойе фотографии, а некоторые потрогать руками, обязательно попить фруктовую
воду в буфете, обязательно сходить в туалет.
-- Мне кажется, что спектакль для них вовсе не самое главное, -- сказал
он однажды Зине.
-- Вы были ребенком? -- спросила она его. Николай Николаевич задумался,
словно бы вспоминая.
-- Таким не был, -- ответил он. -- А эта их манера заглядывать в зал до
звонка?
Когда Николай Николаевич погоревал на комитете о том, что современные
дети взрослеют не так уж рано, Зина сказала:
-- И правильно делают. Куда торопиться?
-- И все же чем скорей они приобщатся к большим философским мыслям и
большим человеческим переживаниям, даже страстям, тем будет лучше! --
воскликнул Николай Николаевич. -- Тем скорее они станут людьми!...
Он часто говорил о том, что дети с годами должны стать людьми. Зина
однажды возразила ему: "Они давно уже люди, Николай Николаевич!" Но на
комитете она промолчала.
А Николай Николаевич заговорил о ранней трагедии Шекспира. Он знал
имена всех актеров, которые когда-либо с успехом исполняли роли Джульетты и
Ромео, а с некоторыми из них даже был знаком лично. Имена великих английских
и итальянских актеров он произносил так, как они произносятся в Англии и
Италии, поэтому Зина известные ей имена либо узнавала с трудом, либо вовсе
не узнавала.
Члены комитета притихли: слушать Николая Николаевича было интересно.
"Он был бы прекрасным гидом!" -- подумала Зина.
-- И только с одним вашим предложением я не могу согласиться, -- сказал
в заключение Николай Николаевич. -- Хоть отказаться от него нелегко... Да,
нелегко, но пусть уж в будущем спектакле все будут молоды: автор, герои,
актеры... И режиссер! Зачем же так беспощадно подчеркивать мой возрастной
отрыв от вас всех?
"Почему он отказался ставить этот спектакль? -- размышляла Зина по
дороге домой. -- Что его пугает? Быть может, не что, а кто? Все еще не
решается вступить в соревнование с Петром Васильевичем?
Зина вспомнила фразу, которую произнес в ее присутствии один молодой
журналист: "Лучший редактор журнала -- это тот, который не мешает коллективу
делать журнал!" Фраза показалась Зине циничной, и она ответила журналисту
что-то такое, после чего он весь вечер называл ее "блаженной". Прозвища с
непостижимой быстротой приобретают популярность: уже через неделю
"блаженной" Зину стали называть многие.
"Журнал без редактора? -- думала Зина по дороге домой. -- Не знаю...
По-моему, ерунда! И театр, я уверена, без режиссера не может существовать,
как дети без матери. Если родной матери нет, ею становится другая...
приемная. Интересно, кто станет нашей приемной матерью?"
После беседы с Иваном Максимовичем Зина задавала себе и другой вопрос:
"Неужели никто, кроме меня, не испытывает тревоги? Вот хоть Ванечка или
Костя?" И сама себе отвечала: "Трево-ожатся... Но у них просто больше
терпения, чем у меня! Хотят найти общий язык..."
Со вчерашнего дня Зина ощущала настойчивую потребность встретиться с
Ксенией Павловной и Лерой. Она хотела высказать им все то же самое, что
сказала Ивану Максимовичу и Косте, чтобы не получилось, что она действует
втайне от них. Вчера вечером у Патовых никого не было дома...
Поднявшись на третий этаж, Зина подошла к двери Патовых. По привычке
заглянула в дырочки почтового ящика. Там что-то белело. Но это не могло быть
письмо Петру Васильевичу: все друзья Петруши давно уже знали его новый
адрес.
Ксения Павловна была дома одна. Она встретила Зину с какой-то особой
тревожной радостью.
-- Заходите! Скоро придет Николай Николаевич! Его вызвали на заседание
комсомольского комитета...
-- Пригласили, -- поправила Зина.
-- Ну да... Конечно же пригласили. Я волновалась... Я всегда волнуюсь,
когда его куда-нибудь вызывают. Пока он не позвонил, я сходила с ума!
Зина смотрела на растерянную, трогательно-беззащитную Ксению Павловну и
думала, что ни за что не сможет стать злым гением этой женщины. "Зачем я
нападаю на Николая Николаевича? -- неожиданно подумала она. -- Ведь еще
ничего неизвестно. У Ивана Максимовича опыт общения с главными режиссерами
гораздо больше, чем у меня. И он ждет... Он надеется. А меня, как всегда,
заносит!"
-- Пойдемте ко мне, -- предложила она Ксении Павловне. -- Ничего
существенного у меня дома нет. Но есть чай с конфетами и пряниками. Я
переняла у своих дорогих зрителей любовь к дешевым конфетам и мятным
пряникам. Им ведь все равно: леденцы или трюфеля, было бы сладкое!
-- И мне все равно, -- сказала Ксения Павловна. -- Но скоро придет
Николай Николаевич... Мы бы все втроем посидели. Это было бы для него
сюрпризом!
-- Не сомневаюсь, -- сказала Зина. И тут же подумала: "Зачем я
опять?..."
-- Я очень хочу, чтобы вы были друзьями, -- почти что с мольбой
произнесла Ксения Павловна.
-- Я плохо училась по математике, -- сказала Зина. -- Но некоторые
формулы запомнила на всю жизнь. Вот, например: две величины, порознь равные
третьей, равны между собой! Мы с Николаем Николаевичем порознь любим вас, и
это залог наших с ним будущих дружеских отношений.
-- Я знаю... вы ко мне хорошо относитесь, -- тихо и благодарно сказала
Ксения Павловна.
-- Поэтому идемте ко мне пить чай.
-- А если вернется Николай Николаевич? Он с утра ничего не ел! Я
приколю к двери записку...
-- Не надо. Я сразу улавливаю шаги, которые направляются к этой двери.
Зина любила, когда Ксения Павловна приходила к ней. В такие вечера ей
казалось, что она недооценивает свою комнату: не замечает, какая она уютная,
как располагает к отдыху и спокойствию.
-- Если бы я была мужчиной, я женилась бы только на вас, -- оказала
Зина, ставя на стол хлебницу с белыми, словно обсыпанными мукой, мятными
пряниками и вазочку с "Театральными" конфетами. -- Николай Николаевич --
счастливец!
Ксения Павловна обрадовалась, что Зина упомянула о Патове: ей очень
хотелось, чтоб он стал главной темой их разговора.
-- А я, если бы заново начала свою жизнь, вышла бы опять за него.
Опять... Поверьте: он идеальный муж.
-- Идеальный муж -- это понятие не столь положительное. Если вспомнить
классику зарубежной драматургии! -- сказала Зина. С нежностью взглянув на
Ксению Павловну, она добавила: -- Я шучу. И не слишком удачно!
-- Между друзьями возможны любые шутки, -- сказала Ксения Павловна. --
Важно знать, что человек этот -- твой друг, тогда уже слова не имеют
значения.
-- Это верно, -- согласилась с ней Зина. -- На друзей обижаться смешно.
Я вообще обидчивых людей не люблю. Чаще всего это недалекие люди. Они не
понимают, что если говорит хороший человек, надо к нему прислушаться. А если
плохой... то что же на него обижаться?
Боясь упустить главную тему, Ксения Павловна воскликнула:
-- Николай Николаевич умеет быть выше обид!
"И вообще выше всего, что вокруг него происходит!" -- про себя добавила
Зина. Кажется, Ксения Павловна была первым человеком, который заставлял ее
кое-что произносить мысленно, про себя.
-- Вы знаете, почему мы приехали в этот город?-- спросила Ксения
Павловна.
-- Николай Николаевич захотел попробовать свои силы на сцене ТЮЗа?
-- Не совсем так... И все же наш приезд связан с его любовью к детям.
-- Интересно! -- сказала Зина и своим немигающим взглядом уставилась на
Ксению Павловну.
-- Юра, наш сын, уехал учиться в Ленинград: у него ярко выраженные
математические способности. И он поступил на физмат.
-- Это правильно!
-- Что?...
-- То, что человек с математическими способностями идет на
математический факультет! А не на биологический, например...
Ксения Павловна взглянула на Зину непонимающими глазами. И продолжала:
-- Это было ударом для Николая: он не представляет себе жизни без
ребят. Без наших детей! Потом пришло время и Лере поступать в институт. Она
мечтала быть врачом. С детства!... Представляете себе, любила болеть.