-- Я слышал, вам у нас нравится?
-- Очень! -- ответил Андрей. -- Со мною в купе ехали трое мужчин. Самый
молодой из них был не моложе пятидесяти лет. Но все они говорили: "Наш ТЮЗ!"
Это замечательно! Я был горд, что меня сюда пригласили.
-- Наш город славится металлургическим заводом, курортом, на котором
лечатся от ревматизма, и ТЮЗом, -- сообщил Иван Максимович.
-- Я уверен, что серьезный экзамен, который вам предстоит, вы
выдержите. С нашей помощью, разумеется, -- опять вступил в разговор Николай
Николаевич.
-- Все экзамены он уже сдал в институте, -- сказала Зина.
Костя, стоявший за спиной у Андрея, посмотрел на нее выразительным
взглядом одного из своих персонажей. Зина и сама понимала, что первая
встреча должна быть бесконфликтной и радостной. "Не удержалась!" -- с
досадой подумала она.
-- Первый спектакль -- всегда экзамен, -- сказал Андрей. -- Что такого?
Я понимаю.
Валентина Степановна жестом гостеприимной хозяйки указала на тарелку и
вазу.
-- Именно Николай Николаевич предложил, чтобы молодой режиссер ставил
этот спектакль, -- сообщил Иван Максимович. -- Правда ведь?
-- Правда, -- сказала Зина.
-- Мне повезло! -- воскликнул Андрей и взял бутерброд. Одобренный
директором, Патов налил себе немного нарзана, сделал один глоток и, держа
стакан в руке, начал:
-- Я много думал об этой трагедии. И раньше и сейчас, зная, что должен
буду, как старший товарищ, время от времени протягивать вам руку помощи!
-- Он заранее уверен, что Андрей будет тонуть? -- прошептала Зина в
Костино ухо. Готовность броситься на защиту доверчивости и доброты не
покидала ее ни на минуту.
Андрей принялся за второй бутерброд.
-- И вот интересно, -- продолжал Николай Николаевич, -- эта повесть,
которой нет "печальнее на свете", была известна задолго до Шекспира. Он-то
создал ее в... -- Патов запнулся.
-- Примерно в 1595 году, -- подсказал Андрей.
-- Было два варианта. Они отличались друг от друга... ну, допустим, --
чтобы всем здесь было понятно! -- как "Ганц Кюхельгартен" Николая
Васильевича Гоголя от его же "Ревизора" или "Мертвых душ". Как фельетоны
Антоши Чехонте от творений Антона Павловича Чехова!
Великих Николай Николаевич всегда называл по имени-отчеству.
-- Как видим, даже гении не сразу находили себя. И почти всегда рядом
были проводники, которые помогали им отыскать дорогу.
-- Кажется, он хочет, чтобы Андрей написал "Ревизора" с его помощью, --
шепнула Зина в Костино ухо.
-- Лишь бы получился "Ревизор"! -- ответил ей Костя.
-- И вот интересно, -- продолжал Патов, -- если сейчас в одной пьесе
сын не уважает отца и в другой не уважает, авторов обвиняют в отсутствии
оригинальности. А то и в плагиате! Раньше же, в эпоху Возрождения, например,
традиционность сюжета считалась большим достоинством. Как вам кажется?...
Простите, не знаю вашего отчества!
-- Просто Андрей.
-- Не очень удобно: вы меня...
-- А вы меня -- просто Андреем!
-- Так вот, как вам кажется, Андрей, почему оригинальности сюжета
раньше не придавали такого большого значения?
-- Я не знаю.
-- Потому что гораздо большее значение придавали средствам
художественного выражения! От похожести сюжетов произведения не становились
похожими друг на друга. Потому что художники в ту пору были по-настоящему
самобытны!
"А ведь он называет по имени-отчеству только тех великих, которых давно
уже нет..." -- вдруг подумала Зина. Она хотела поделиться этим наблюдением с
Костей. Но сдержалась.
Николай Николаевич еще раз глотнул уже выдохшегося нарзана. И,
подкрепившись, продолжал:
-- Первым этот столь близкий сейчас нашему коллективу сюжет обработал
Мазуччо. Это было примерно...
Патов запнулся.
-- Во второй половине пятнадцатого века, -- сказал Андрей.
-- Как на экзамене! -- воскликнула Зина.
Патов взглянул на нее, как смотрят на зрителя, вдруг заговорившего во
время спектакля. Остальные зрители молчали. Хотя по всему было видно, что и
Валентине Степановне очень хотелось заговорить: она несколько раз
приподнималась со стула.
Патов не обращал на это внимания.
-- Но у героев Мазуччо были другие имена и фамилии, -- продолжал он. --
А вот у Луиджи да Порто в "Истории двух благородных любовников" мы уже
встречаемся с Ромео и Джульеттой. Представляете себе, если бы сегодня в двух
пьесах были не только одинаковые сюжеты, но и одни и те же имена у
действующих лиц?!
-- Не представляю себе, -- сказал Андрей.
-- А раньше это было возможно! В силу того, о чем я уже говорил... У
Данте же, как вы все помните, фамилии враждующих семей -- Монтекки и
Капулетти! Это в "Чистилище"... Ну, разумеется, как и почти во всякой
истории с бродячими сюжетами, не обошлось без курьезов. Джироламо делла
Корта в своей известной "Истории Вероны" выдал старый сюжет за подлинный.
Или, как сейчас говорят, за документальный! А потом уж в Вероне соорудили
явно фальшивую гробницу Ромео и Джульетты. Никто из вас не был в Вероне?
Валентина Степановна не выдержала.
-- Лично я не была, -- сказала она.
-- И я, как ни странно, тоже, -- добавила Зина.
-- Ну зачем вы иронизируете? Сейчас столько зарубежных поездок! Мне
довелось... Так вот, всем туристам показывают эту гробницу. Я видел Верону!
И потом расскажу вам, Андрей, и художнику спектакля о своих непосредственных
впечатлениях.
-- Это замечательно! -- воскликнул Андрей.
-- А уж потом сюжет добрался до Англии. Появилась поэма Артура Брука
"Ромео и Джульетта". Представляете, если б сейчас... Да что говорить!
Существуют разные мнения о том, откуда заимствовал сюжет Вильям Шекспир. Но
я-то уверен, что он взял его из поэмы Брука. Известно, однако, что из одного
и того же камня один высекает безделушки, а другой -- чудеса! Когда вы,
Андрей, читали поэму Брука, то, наверно, заметили...
-- Я ее не читал.
-- И ничего, как говорится, не потеряли. Но вот интересно: у Брука
действие продолжается в течение девяти месяцев, а у Шекспира -- с
воскресенья до пятницы. То есть всего пять дней. Как вы думаете, почему он
так сократил время действия?
-- А вы как думаете? -- спросила Зина.
-- Я думаю, он хотел, чтобы напряженность и стремительность событий
были под стать напряженности юных чувств!
-- Может быть, -- сказал Андрей. Он обвел своими добродушными,
доверчивыми глазами всех присутствующих, как бы советуясь с ними.
"Чем-то он похож на Зину Балабанову, -- подумал Иван Максимович. -- Но
чем именно? -- И ответил себе: -- В нем тоже есть что-то детское! И
улыбается безмятежно, как наши зрители младшего возраста..."
Андрей вернулся взглядом к Николаю Николаевичу:
-- Но все равно эта любовь должна казаться зрителям вечной. Не имеющей
конца и начала... -- Он обратился к Валентине Степановне: -- Как вы думаете?
"Недавно тот же самый вопрос -- "Как вы думаете?" -- задал Николай
Николаевич. Но Патов экзаменует, -- размышляла Зина. -- Хотя ему не нужен
ничей ответ. Он все сам знает заранее. А этот советуется... Ему интересно
мнение Валентины Степановны!"
-- Я думаю, -- сказала заведующая педагогической частью, -- что
тюзовский вариант трагедии должен быть прежде всего гимном первой любви,
которую именно сейчас, в это самое время, испытывают наши зрители старшего
возраста. Нельзя научить их любить. Нельзя заставить их подражать чужим
чувствам, но восхититься силой и красотой этих чувств они просто обязаны!
-- Да... -- задумчиво произнес Андрей, -- хотелось бы, чтоб они
восхитились!
-- Ваша задача облегчается тем, что наши зрители старшего возраста
очень восприимчивы, -- сказала Валентина Степановна. -- Хотя в отличие от
малышей они стесняются проявлять это.
Почувствовав, что он перестает быть центром беседы, Николай Николаевич
поднялся -- статный, элегантный, красивый. И все опять повернулись к нему.
-- Вы знаете, что Белинский и Пушкин писали об этой трагедии?
Зина, как на уроке, подняла руку:
-- Можно мне?
-- Пожалуйста, -- осторожно, предвидя подвох, проговорил Николай
Николаевич.
-- Я не знаю, что писал Пушкин, но я знаю, что есть опера Гуно "Ромео и
Джульетта", а также фантазия Чайковского и балет Прокофьева того же
названия.
-- Ну, это уже какое-то детство!... -- с досадой воскликнул Патов. -- У
нас идет серьезный, профессиональный разговор...
-- Может быть, ты пойдешь на репетицию? -- шепнул Зине Костя Чичкун.
-- Его одного я тут не оставлю!
-- Я уверен, -- сказал Иван Максимович, привстав из-за стола и
примиряюще разводя руки в стороны, -- абсолютно уверен: во всем, что
касается сути будущего спектакля, вы, Андрей, найдете с Николаем
Николаевичем общий язык.
Патов решил высказаться о сути будущего спектакля немедленно.
-- Мне видится все это... как рассказ о смелой и гордой личности,
порывающей с оковами косных средневековых норм.
-- Это, видимо, совпадает и с вашей, Андрей, точкой зрения, а? -- с
надеждой спросил Иван Максимович. Его взгляд просил Николая Николаевича и
Андрея: "Ну, подойдите друг к другу!"
-- Мне кажется, что оковы средневековья не тяготят сегодняшних
зрителей, -- сказал Андрей. -- И вопрос о косности средних веков их не
волнует.
"Ну что ты будешь делать!" Это восклицание не вырвалось у Ивана
Максимовича, но как бы возникло у него на лице. Директор опустился в кресло.
-- А что такого? -- с добродушным удивлением спросил Андрей. -- В
великом произведении каждый открывает что-то свое.
-- И что же открыли вы? -- устало проведя рукой по тяжелым, густым
волосам, спросил Николай Николаевич.
-- Я хотел бы поставить спектакль современно.
-- Новое прочтение?... Это сейчас модный термин. Но добавлять себя к
Шекспиру... Удобно ли это?
-- А разве только в средневековье могла быть такая битва истинного и