- Записал-с, - отвечал Аггей Никитич покорным голосом.
- Поэтому перейдем теперь к символам! - возгласил Вибель (важность в нем и самодовольство увеличивались с каждым словом его). - Символы наши суть: молоток, изображающий власть, каковую имеет убеждение над человеческим духом; угломер - символ справедливости, поэтому он же и символ нравственности, влекущий человека к деланию добра; наконец, циркуль - символ круга, образуемого человеческим обществом вообще и союзом франкмасонов в частности. Эти-то три возвышенные идеи - истинного, доброго и прекрасного - составляют три основных столба, на которых покоится здание франкмасонского союза и которые, нося три масонских имени: имя мудрости, имя крепости и имя красоты, - служат, говоря языком ремесла, причалом образа действий вольного каменщика. "Мудрость, - говорят масоны, - руководит нашими поступками, крепость их основывает, а красота украшает". Иных тайн масоны не имеют никаких; но зато масонство само есть тайна, потому что его истинное и внутреннее значение может открыться только тому, кто живет в союзе масонском и совершенствуется постоянным участием в работах.
Аггею Никитичу, старательно писавшему под диктант Вибеля, становилось, наконец, невыносимо скучно и утомительно; но разговорившийся ритор не замечал того и потянул со стола довольно толстую писаную тетрадку, предполагая, по-видимому, из нее диктовать.
- Это - ритуал одной ложи, - сказал он, но в это время, к неописанной радости Аггея Никитича, послышался стук и миленький голосок пани Вибель:
- Прошен исьць пиць гербатен, мне без вас тенскно!*
______________
* Прошу идти пить чай, мне без вас скучно! (Прим. автора.).
- О, с этим чаем! - произнес с досадой Вибель; но, подумав, присовокупил: - А повиноваться надо!
Аггей Никитич ничего на это не сказал и в душе готов был обнять Вибеля за такую покорность того жене.
Старик между тем поднялся и, подумав немного, сказал:
- Этот ритуал вы возьмите домой! Переписан он, как вы видите, прекрасно; изучите его, и я вас проэкзаменую потом.
- Очень вам благодарен; непременно выучу! - подхватил Аггей Никитич.
За чаем, собственно, повторилось почти то же, что происходило и в предыдущий вечер. Пани Вибель кокетливо взглядывала на Аггея Никитича, который, в свою очередь, то потуплялся, то взмахивал на нее свои добрые черные глаза; а Вибель, первоначально медленно глотавший свой чай, вдруг потом, как бы вспомнив что-то такое, торопливо встал со стула и отнесся к Аггею Никитичу:
- Извините, мне еще нужно нечто обдумать для нашей завтрашней беседы; вы придете, да?
- Непременно! - ответил радостно Аггей Никитич.
- Gute Nacht!* - произнес в заключение Вибель и ушел.
______________
* Доброй ночи! (нем.).
- Можете вы мне сказать, о чем я вас спрашивала вчера? - проговорила тотчас же после его ухода пани Вибель.
- Могу, - протянул Аггей Никитич.
- Говорите! - приказала она ему, и лицо ее приняло такое плутоватое выражение, по которому смело можно было заключить, что она, кажется, сама догадалась, о чем беседовали Вибель и Аггей Никитич; но только последнего она хотела испытать, насколько он будет с ней откровенен.
Аггей Никитич несколько мгновений соображал.
- Муж ваш, - произнес он как бы несколько затрудненным голосом, - масон.
- Да, - ответила ему пани, уставив взгляд свой на Аггея Никитича.
- И я тоже посвящаюсь в масонство, - объяснил он ей.
Пани Вибель заметно при этом вспыхнула.
- Для масонства собственно? - спросила она.
Тут уж Аггей Никитич покраснел.
- Отвечу вашим выражением: отчасти! - придумал он ответить.
- Моим выражением? - повторила пани. - Ах, я ужасно рада, что вы сделаетесь масоном; вы тогда будете самым близким другом моего мужа и станете часто бывать у нас!
- Буду часто бывать, как только вы позволите!
Пани на это ничего не отвечала и только как бы еще более смутилась; затем последовал разговор о том, будет ли Аггей Никитич в следующее воскресенье в собрании, на что он отвечал, что если пани Вибель будет, так и он будет; а она ему повторила, что если он будет, то и она будет. Словом, Аггей Никитич ушел домой, не находя пределов своему счастью: он почти не сомневался, что пани Вибель влюбилась в него!
IV
Могучая волна времени гнала дни за днями, а вместе изменяла и отношения между лицами, которых я представил вниманию читателя в предыдущих трех главах. Прежде всего надобно пояснить, что Аггей Никитич закончил следствие о Тулузове и представил его в уездный суд, о чем, передавая Миропе Дмитриевне, он сказал:
- Я очень рад, что развязался с этим проклятым делом!
Но Миропа Дмитриевна, кажется, была не рада этому: как женщина практически-сообразительная, она очень хорошо поняла, что Аггей Никитич потерял теперь всякое влияние на судьбу Тулузова, стало быть, она будет не столь нужна Рамзаеву, с которого Миропа Дмитриевна весьма аккуратно получала каждый месяц свой гонорар. Эта мысль до такой степени рассердила и обеспокоила ее, что она с гневом и насмешкой сказала своему вислоухому супругу:
- Как же ты так дорожил прежде этим делом, а теперь радуешься, что развязался с ним?
- Не век же им дорожить; я все, что мне следовало, исполнил.
- Ну, ты еще погоди, что тебе будет за это исполнение твое! - продолжала с той же досадой Миропа Дмитриевна.
В ответ на это Аггей Никитич только презрительно усмехнулся, что, конечно, еще более рассердило Миропу Дмитриевну, и она, не желая более рассуждать с подобным олухом, поспешила побежать к Рамзаевым, чтобы поразведать, как и что у них происходит.
Анна Прохоровна, приняв Миропу Дмитриевну с тем же уважением и с той же дружбой, как и прежде, сама даже первая заговорила о тулузовском деле:
- От Аггея Никитича поступило, наконец, это дело в уездный суд!
- Да, он мне говорил об этом, - подхватила Миропа Дмитриевна.
- Вчера к мужу сам судья привозил все дело; они рассматривали его и находят, что Аггей Никитич почти оправдал Василия Иваныча, - продолжала уже с таинственностью откупщица, и слова ее отчасти были справедливы, ибо Аггей Никитич, весь поглощенный совершенно иным интересом, предоставил конец следствия вести секретарю, который, заранее, конечно, подмазанный, собирал только то, что требовалось не к обвинению, а для оправдания подсудимого.
Миропа Дмитриевна между тем знаменательно качнула головой.
- Иначе быть не могло; я постоянно ему это внушала, - произнесла она.
- Мы с Теофилом Терентьичем так и поняли, - продолжала с прежнею таинственностью откупщица, - и говорим вам за то тысячу раз наше merci.
- Это уж слишком! - возразила Миропа Дмитриевна. - Я главным образом пришла к вам не затем, чтобы от вас слышать благодарность, а вас поблагодарить за ваши благодеяния нашему семейству и сказать, что мы теперь, конечно, не имеем более права на то...
- Что вы, что вы! - воскликнула откупщица с испугом. - Теофил Терентьич, напротив, желает увеличить вам плату. Помилуйте, исправник всегда нужен для откупа!
- Нет-с, этого увеличиванья я никак не допущу! - воскликнула, в свою очередь, Миропа Дмитриевна.
- Мы там увидим! - заключила откупщица.
Успокоившись в этом отношении, Миропа Дмитриевна начала соображать, зачем Аггей Никитич почти каждый вечер ходит к аптекарю, и спросила как-то его об этом.
- Как зачем? - произнес тот, не пошевелив ни одним мускулом в лице. - Я хожу, потому что посвящаюсь в масонство, которое, ты знаешь, всегда было целью моей жизни.
- Мало ли что было! - заметила злобно-насмешливым тоном Миропа Дмитриевна. - А теперь тебе зачем оно нужно?
Аггей Никитич пожал плечами.
- Я не понимаю, что ты хочешь сказать, - отозвался он сурово.
- Чего ж тут не понимать? - продолжала тем же злым тоном Миропа Дмитриевна. - Ты прежде желал масоном быть, чтобы получить место, которое было получил, но назло мне бросил его.
- Да, я точно так же по милости масонов исправник теперь, - сказал, тоже не совсем добрым смехом засмеявшись, Аггей Никитич.
- Пожалуйста, прошу тебя, не ссылайся на это! Ты без всяких масонов можешь быть всю жизнь исправником, потому что тебя все очень любят и считают за примерного чиновника.
- Но я вовсе не для служебной выгоды желаю масонства, а этого требует мой дух, - душа моя! - объяснил, наконец, Аггей Никитич.
- Не говори ты мне этих глупостей! Душа его, дух требует!.. - почти крикнула Миропа Дмитриевна.
- Нет, душа моя и дух мой не глупость! - возразил ей резко и, видимо, обидевшись Аггей Никитич.
- Как же! Очень уж они, как я вижу, умны у тебя!.. Что же вы с этим старым хрычом, аптекарем, читаете, что ли, или он учит тебя чему-нибудь?
- Разговариваем и читаем, - проговорил Аггей Никитич.
- А кто другие еще у него бывают?
- Никого!
- А жена его тут же с ним сидит?
- Нет!
- Ты, значит, никогда не видал ее?
- Видал, когда она тут проходила.
- Куда проходила?
- К себе там.
- Откуда?
- Да я не знаю откуда.
Сколь ни тяготил Аггея Никитича подобный допрос, однако он сумел произнести свои ответы с такою апатией, что совершенно уничтожил в Миропе Дмитриевне всякое подозрение. А вместе с тем предпринял и другую предосторожность в том смысле, что стал не так часто бывать у Вибелей, отзываясь тем, что будто бы очень занят службой, а все обдумывал, как ему объясниться с панной. Открыться ей в любви на словах у Аггея Никитича решительно не хватало ни уменья, ни смелости. Будь она девушка, он скорей бы решился бухнуть ей о своей страсти; но она была замужняя женщина, а потому Аггею Никитичу казалось не совсем благородным сбивать ее с истинного пути. Положим, что пани Вибель прежде, еще до него, соскакивала с сего пути; но она все-таки опять вернулась на этот путь, а он опять, так сказать, вызывал ее сделать козла в сторону. Любовь, разумеется, пересилила все эти соображения, и Аггей Никитич ждал только удобной минуты, чтобы совершить задуманное. Однажды он в кабинете у своего наставника застал также его супругу. Аггей Никитич полагал, что она сейчас уйдет, однако вышло не то: пани продолжала сидеть; сам же Вибель, видимо, находился в конфузливом положении.