При подготовке к допросу следователь может использовать консультации педагога, психолога. Допрос может происходить в домашней обстановке, в дошкольном или медицинском учреждении, в школе, детской комнате милиции и т. п., в зависимости от того, где можно добиться максимальной коммуникативной активности. При этом формулировки вопросов должны быть заранее продуманы совместно со знающим ребенка педагогом[166].
Вызов на допрос педагога, произведенный следователем без учета сведений о личности допрашиваемого, материалов дела, взаимоотношений, сложившихся между допрашиваемым и членами педагогического коллектива школы, где он обучается, может не только затруднить процесс получения от несовершеннолетнего показаний, но и привести к тягостным переживаниям. Представляется целесообразным выяснить у самого несовершеннолетнего до начала допроса, в присутствии какого педагога — знакомого или незнакомого — он предпочитает давать показания.
При допросе несовершеннолетнего свидетеля и особенно потерпевшего по делам, связанным с половыми преступлениями, следователь должен принять меры к тому, чтобы педагог был того же пола, что и допрашиваемый. Стеснение, которое испытывают несовершеннолетние в ходе такого допроса в присутствии лиц другого пола, может не только отрицательно отразиться на полноте показаний, но и причинить моральную травму допрашиваемым[167].
Вообще, что касается расследования половых преступлений, то соблюдение следователем норм нравственности, особенно по отношению к несовершеннолетним, имеет здесь, пожалуй, первостепенное значение. Неумелым и нетактичным допросом можно подчас причинить больше вреда, чем причинило расследуемое преступление. «Отец криминалистики» по этому поводу писал: «Сплошь и рядом бывает, что ребенок совершенно не отдает себе отчета в истинных намерениях преступника. Если при допросе спрашивать, говорил ли преступник какие-нибудь непристойные слова, не обнажил ли он свои половые органы и т.д., то мы этим, с одной стороны, дадим ребенку такие разъяснения, которых ему еще не следует знать, в особенности при таких обстоятельствах, и оскорбим его чувство стыдливости, с другой же стороны, дело вперед не подвинем, так как ребенок может бессознательно превратить заданный ему вопрос в факт, якобы имевший место в действительности. Нельзя также забывать, что дети, особенно девочки, реже мальчики, в возрасте, когда у них пробуждается половое чувство, отличаются склонностью к преувеличениям в половых вопросах; эта склонность только укрепляется в них слишком подробным или повторным допросом»[168].
Разъясняя присутствующему на допросе педагогу его права и обязанности, следователь должен заметить, что в ходе следственного действия недопустимы какие-либо оценки и нравоучения. Педагог, приглашенный для участия в допросе, не знает материалов дела, обстоятельств совершенного преступления, его мотивов, и поэтому его оценочные суждения относительно действий допрашиваемого, не имеющие под собой достаточных оснований, могут унизить достоинство несовершеннолетнего, привести к потере контакта с ним[169].
УПК предоставляет законному представителю несовершеннолетнего потерпевшего или свидетеля право присутствовать при допросе, что позволяет избежать причинения несовершеннолетнему допрашиваемому и его близким неприятных переживаний. Несовершеннолетний обычно испытывает сильное волнение при допросе, а присутствие близкого ему человека помогает успокоиться, снять напряжение. В свою очередь, родители несовершеннолетнего волнуются, пока он находится на допросе, поэтому при отсутствии каких-либо возражений тактического и морального характера присутствие законного представителя при допросе несовершеннолетнего свидетеля или потерпевшего представляется необходимым.
Напротив, нормы нравственности обязывают следователя воздержаться от приглашения родителей несовершеннолетнего, если их присутствие при допросе способно затруднить получение правдивых показаний и причинить нравственные страдания им либо допрашиваемому. Указанное обстоятельство, по мнению С.Г. Любичева, не учитывает Л.М. Карнеева, когда приводит следующий пример: «Известен случай, когда получению правдивых показаний на очной ставке от лица, обвинявшегося в изнасиловании несовершеннолетней, способствовало присутствие при этом ее матери. То страдание, которое испытывала мать, слушая рассказ своей дочери на очной ставке, несомненно, повлияло на поведение обвиняемого, который раньше держался нагло и утверждал, что половой акт был добровольным. Очная ставка закончилась тем, что, сознавшись, обвиняемый раскаялся в совершенном преступлении и просил прощения у потерпевшей и ее матери за то горе, которое он им причинил». По справедливому, на наш взгляд, замечанию С.Г. Любичева, «не следует на основе этого случая выдвигать общую положительную рекомендацию практике. В ходе указанной очной ставки не только мать допрашиваемой должна была страдать, но и потерпевшая, вынужденная рассказывать о совершенном над ней насилии в присутствии матери, должна была особенно тяжело переживать происходящее. Подобная очная ставка не согласуется с этическими требованиями бережного отношения к человеку и не может быть оправдана тактической целесообразностью»[170].
Для определения способности ребенка правильно излагать события ему можно сначала поставить задачу описать те события, которые заведомо ему хорошо известны. При этом следователь должен возбуждать деятельность ребенка на положительно эмоциональном фоне и избегать неприятных для него вопросов[171].
Переходя к существу дела, следователь может повысить мотивационную ответственность ребенка, сообщив, что его показания очень важны для правильной оценки расследуемого события. Учитывая особую чувствительность детей, следует блокировать тенденцию, направленную на оправдание ожидания следователя. В начале допроса надо сказать ребенку, что если он чего-то не знает, то он должен открыто заявить об этом. Однако не следует специально фиксировать начало допроса, необходимо плавно перевести разговор на получение показаний по существу дела. При этом, поскольку дети не способны к логичному свободному рассказу, осуществляется диалогическое взаимодействие с ребенком, по отдельным эпизодам события ставятся конкретные, понятные вопросы, исключающие, однако, односложные ответы[172].
Сложность вопросов должна наращиваться постепенно: сначала целесообразно выяснить круг лиц, участвовавших в преступном событии, обстановку, которую ребенок хорошо запомнил, действия, которые он сам совершал, и лишь затем задавать вопросы о содержании самого события. При этом следует оказывать мнемическую помощь, побуждая ребенка к припоминанию развития события, к установлению связи между его отдельными эпизодами.
Можно побуждать детей повторять вслух вопросы следователя. При этом следует избегать не только внушающих воздействий, но любого проявления жесткости в обращении (“Ты обязательно должен сказать” и т. д.). Не следует поправлять ошибки в речи ребенка. Учитывая ограниченность объема, устойчивости и распределенное детского внимания, повышенную утомляемость при однообразной форме деятельности, можно предложить ребенку изобразить то, что он видел, назвать цвет, форму и т. п. по наглядному эталонному материалу[173].
Все вопросы, связанные с травмирующими психику ребенка обстоятельствами, должны чередоваться с нейтральными, эмоционально положительными. Одним из правовых и нравственных требований, обращенных к следователю, является запрещение использования в ходе допроса наводящих вопросов. Это не только опасно для установления истины по делу, но и аморально.
Наводящие вопросы действуют внушающе на допрашиваемого, поскольку уже в своей формулировке содержат желательный для следователя ответ. А поскольку несовершеннолетние наиболее подвержены внушающему воздействию со стороны взрослых, запрет использования наводящих вопросов в ходе их допроса особенно актуален.
Тем не менее изучение автором материалов уголовных дел подтвердило факт повсеместного нарушения означенного требования- Так, в ходе допроса несовершеннолетнему П. — потерпевшему по одному уголовному делу — следователем был задан следующий вопрос: «В. на момент избиения вас и похищения кроссовок находился в нетрезвом состоянии?» Отметим, что это не простое уточнение, поскольку сам потерпевший П. в ходе свободного рассказа ничего подобного не показал. Также непонятно (во всяком случае, исходя из информации, содержащейся в протоколе допроса), что могло побудить следователя спросить у П.: «Что у вас еще забрал вопреки вашей воле В.?»[174].
Помимо наводящих, запрещается задавать улавливающие и безнравственные вопросы. Оценивать и комментировать вслух ответы допрашиваемого, без надобности перебивать его, неуместно шутить в ходе следственного действия также нельзя.