Отличительной приметой культуры древнекитайских государств (во всяком случае, на уровне ее ордодоминантной страты) является также заметная аморфность теистического начала, свидетельством чего служат скудность государственных верований и культов и отсутствие видимой тенденции к персонификации даже центральных божественных персонажей официально принятого пантеона. Одновременно религиозные практики сводились здесь к ритуалам и обрядам, находившимся на уровне развития, свойственном древнейшим религиозным формам. Официальная религиозная традиция Древнего Китая концентрировалась преимущественно вокруг не культов божественных персонажей, а культа правителя, который до определенного времени исчерпывал собой государственную идеологическую систему древнекитайского общества. Важно, что сложению и утверждению в Китае института царской власти, а также его превращению в имперскую форму правления способствовали не только культурно-идеологические (представления о единстве и упорядоченности социо-космических процессов и жесткая сфокусированность мирового пространства, требующие наличия единой же фигуры координатора этих процессов), но и социально-экологические факторы — ограниченность земельных ресурсов, проистекавшая из естественно-географических условий, побуждала государство стремиться к присвоению права монопольного землевладения и к установлению тотального контроля над всеми сферами хозяйственной деятельности страны, что было невозможным без централизованной верховной власти.
Архаический комплекс представлений о верховной власти и ее носителе послужил стержневой основой политической культуры уже имперского Китая, определяя собой ее содержательный и процедурный аспекты. Генетическое родство с культом правителя и древними космолого-онтологическими и антропологическими воззрениями обнаруживают также все ведущие для китайской цивилизации виды творческой и интеллектуальной деятельности людей, которые в силу указанных ментальных констант наделялись космологической семантикой и магическими свойствами: способностью воплощать и поддерживать миропорядок к служить способом реализации сакральных мироустроительных функций самого государя. Этим объясняется исходный общественный авторитет в Китае музыкальных видов искусства, письменности, художественной словесности (особенно поэтического творчества), строительства, а также их формальные особенности (принципы, например, градостроительного канона, находящие исчерпывающее воплощение в планировке конкретных городов и композиции архитектурных ансамблей). Одновременно космолого-онтологическим регламентациям подчинялись местная историографическая и общественно-политическая мысль, рациональные знания, законотворчество и уголовное право, принципы организации верхних социальных слоев, административно-бюрократической и воинской системы, а универсальной классификационной схемой для них служила пятичленная космологическая модель, включавшая в себя символические значения и образные обозначения пространственно-временных зон.
В результате разбираемая субтрадиция демонстрирует собой особый тип человеческого общества, характеризующийся наличием строгого набора мировоззренческих моделей, тенденций к унификации всех видов человеческой деятельности с целью их использования для упрочения местной государственности, слиянием светской и духовной власти и приоритетом трансперсональных ценностей над личностными.
Одновременно в чжоускую эпоху четко прослеживается существование на территории Китая еще нескольких региональных культурных традиций, важнейшими из которых являлись традиции, принадлежавшие восточному прибрежному и южному (территории к югу от Янцзы) регионам, последняя из которых представлена фактически самостоятельным государственным образованием — царством Чу (XI - III вв. до н: э.). Все имеющиеся на сегодняшний день письменные и археологические материалы свидетельствуют о самобытности этих культурных традиций, располагавших собственными космолого-он-тологическими и религиозно-мифологическими представлениями, восходящими, возможно (для царства Чу), к паневразийскому культурному субстрату.
Религиозно-мифологические представления указанных регионов составляют важную часть древнекитайской мифологии. Однако в целом тот культурно-идеологический пласт, который обозначается как «китайская мифология», в действительности оказывается конгломератом явно разнородных по времени происхождения и исходной этнокультурной принадлежности верований, культов и осколков некогда, видимо, целостных, но неизвестного происхождения сюжетов, которые лишь впоследствии (в IV - I вв. до н. э.) и искусственно были приведены в подобие относительно связных по содержанию повествований. Тем не менее в рамках этого культурно-идеологического пласта произошло закрепление духовного опыта прошлых эпох и сложение базисных для национальной философии, общественно-политической мысли и художественной культуры образно-символических рядов. В реликтовом, рудиментарном или дериватном виде древние мифологемы продолжили свое существование в популярной календарной обрядности, остающейся в силе и в современном Китае.
В середине I тысячелетия до н. э. в Китае, как и в других регионах Древнего мира, наметился и осуществился переход от архаико-религиозного к стабиально новому типу мышления и от безличных и этически нейтральных культов и воззрений к учениям, воплощавшим в себе нравственные ценности. Показательно, что из шести ведущих древнекитайских философских школ и направлений пять принадлежали к «центральной» субтрадиции и, следовательно, опирались на присущие ей мировоззренческие модели и идеологические комплексы. Этим объясняются все типологические особенности древнекитайской философии (кроме даосской школы), включая преимущественное внимание к социоак-сиологической проблематике, натурфилософское осмысление мира, не разработанность в них онтологических и сотериологических идей, отсутствие сколько-нибудь заметных религиозных доктрин. Наиболее соответствующим местным ментальным константам оказалось конфуцианство. Будучи своего рода социально-этической антропологией, конфуцианство возникло в результате концептуализации и этизации прежних идеологам и ритуальных практик и создало на их основании целостную и стройную систему социоаксиологических и политических теорий, в которых предлагалась «идеальная» модель функционирования общества, включая способы управления государством, нравственные качества и поведенческие стереотипы личности. Хотя конфуцианство действительно могло служить падежным теоретическим обоснованием имперской формы правления, в силу совокупности историко-политических и общекультурных обстоятельств оно было востребовано национальной государственностью только и I — II вв. н. э. и, став официальным учением имперского Китая, приобрело функциональные черты религиозной системы. Одновременно конфуцианство намного переросло рамки только идеологического образования, превратившись в подлинное политико-интеллектуальное движение, оказывающее детерминирующее воздействие на все сферы жизнедеятельности китайского имперского общества. К объективно положительным сторонам конфуцианской традиции относится настойчивая пропаганда ею общечеловеческих гуманистических ценностей, ориентация на именно нравственные качества личности, отторжение любых проявлений зла и насилия, создание образовательной системы и системы психогогики, направленной на воспитание в человеке чувства социальной ответственности и повышенной требовательности к себе и на обучение его приемам внутреннего самоконтроля. Благодаря конфуцианству произошло окончательное утверждение в национальной культуре письменной традиции, поэтического творчества, превратившегося отныне в самую популярную и пользующуюся наивысшим общественным признанием разновидность интеллектуально-творческой деятельности китайцев. Однако доведенные до своего логического завершения конфуцианские идеалы и устои оборачиваются прямо противоположной своей стороной. Те же образовательные и воспитательные идеи вели к полному нивелированию личности, отрицанию права человека на индивидуальный внутренний мир и духовную свободу и превращали его в послушный объект социализации. Конфуцианские эстетические воззрения, отвергавшие личностное эмоциональное начало, препятствовали развитию индивидуального художественного творчества и способствовали утверждению идейно детерминированного и предельно формализованного официозного искусства. Наиболее отчетливо эти свойства конфуцианствапроявляются в периоды господства централизованных имперских режимов, когда наблюдается неуклонная стагнация и самого конфуцианского учения с его превращением в ортодоксальную догматическую систему. Культуральные изъяны конфуцианства могли бы весьма пагубно сказаться на состоянии духовного облика китайской цивилизации, если бы они не компенсировали в вторым из ведущих китайских учений — даосизмом.