Это второе определение свободы, резко противоречащее первому, представляет собою не что иное, как крайнее вульгаризирование гегелевской точки зрения. Гегель первый правильно понял отношение между свободой и необходимостью. Для него свобода, это —
114 АНТИ-ДЮРИНГ. — ФИЛОСОФИЯ
понимание необходимости. «Необходимость слепа лишь постольку, поскольку она не понята». Свобода заключается не в воображаемой независимости от законов природы, а в познании этих законов и в возможности поэтому планомерно пользоваться ими для определенных целей. Это верно как о законах внешней природы, так и о тех, которые регулируют физическую и духовную жизнь самого человека,— о двух классах законов, которые мы можем отделять друг от друга разве только в идее, но не в действительности. Поэтому свобода воли означает не что иное, как способность принимать решения со знанием дела. Следовательно, чем свободнее суждение какого-нибудь человека по отношению к известной проблеме, с тем большей необходимостью будет определено содержание этого суждения; а, наоборот, вытекающая из незнания неуверенность, которая выбирает якобы произвольно между многими различными и противоположными решениями, этим именно доказывает свою несвободу, свою подчиненность объекту действительности, который она должна была бы как раз подчинить себе. Следовательно, свобода состоит в господстве над самим собой и над внешней природой, основанном на познании естественной необходимости; значит, она является необходимым продуктом исторического развития. Первые, выделившиеся из животного царства, люди были во всем существенном так же несвободны, как сами животные; но каждый шаг вперед на пути культуры был шагом к свободе. На пороге человеческой истории стоит открытие превращения механического движения в теплоту: добывание огня трением; в конце этого развития стоит открытие превращения теплоты в механическое движение: паровая машина. И несмотря на колоссальную освободительную революцию, совершаемую паровой машиной в общественной жизни, — которая еще не завершена и наполовину,— нет сомнения, что добывание огня трением превосходит ее по своему освобождающему человечество значению. Ведь оно впервые дало человеку господство над определенной силой природы и благодаря этому окончательно оторвало его от животного царства. Паровая машина никогда не вызовет столь мощного сдвига в развитии человечества, хотя она и кажется нам представительницей всех тех связанных с ней производительных сил, с помощью которых только и возможно создание нового общества, где не будет никаких классовых различий, никаких забот об индивидуальных средствах к существованию и где впервые сможет зайти речь о действительной человеческой свободе, о существовании в гармонии с познанными законами природы. Но как молода еще вся история человечества, как смешно было бы желать приписывать нашим теперешним воз-
НРАВСТВЕННОСТЬИ ПРАВО. СВОБОДА И НЕОБХОДИМОСТЬ 115
зрениям какое-нибудь абсолютное значение, видно из того простого факта, что всю протекшую историю можно рассматривать как историю периода времени от практического открытия превращения механического движения в теплоту до открытия превращения теплоты в механическое движение.
Господни Дюринг, конечно, иначе рассматривает историю. Во-обще, как история заблуждений, невежества и грубостей, насилия и порабощения, — она противный для философии действительности предмет; но, в частности, она делится на два больших отдела, именно: 1) от самому себе равного состояния материи до французской революции и 2) от французской революции до господина Дюринга; и при этом XIX век остается «по существу еще реакционным, и он даже в духовном отношении еще более реакционен, чем XVIII век», причем он, однако, носит в своем лоне социализм, а значит, и «зародыш переворота, более мощного, чем его могли придумать (!) предшественники и герои французской революции». Презрение философии действительности ко всей прошлой истории оправдывается следующим образом: «Те немногие тысячелетия, для которых имеется историческая ретроспекция благодаря написанным документам, вместе с созданным ими до сих пор строем человечества, имеют небольшое значение, если подумать о ряде грядущих тысячелетий... Человечество как целое еще очень юно, и если когда-нибудь научная ретроспекция будет оперировать десятками тысяч, а не тысячами лет, то духовная незрелость, младенческое состояние наших учреждений явится самоочевидной предпосылкой для оценки нашего времени, которое тогда будет рассматриваться как седая древность».
Не останавливаясь долго на «естественном, самобытном языке» последней тирады, мы заметим только следующее: во-первых, что эта «седая древность», при всех обстоятельствах, останется необычайно интересной эпохой для всех будущих поколений, ибо она является основой всего позднейшего прогресса, ибо она имеет исходным пунктом выделение человека из животного царства, а содержанием — преодоление таких трудностей, которые никогда не представятся будущему ассоциированному человечеству. Во-вторых, время завершения этой «седой древности», по сравнению с которой будущие эпохи, избавленные от этих трудностей, обещают небывалый научный, технический и общественный прогресс, совершенно странно выбирать подходящим моментом, чтобы предписывать грядущим тысячелетиям окончательные истины в последней инстанции, неизменные истины и «основательные» концепции, открытые на основе духовной незрелости и младенческого состояния нашего столь «отсталого»
116 АНТИ-ДЮРИНГ. — ФИЛОСОФИЯ
и «ретроградного» столетия. Нужно быть Рихардом Вагнером в фи-лософии— но без вагнеровского таланта, — чтобы не видеть, что все те презрительные замечания, которыми осыпают все прошлое историческое развитие, падают и на якобы последний результат его, на так называемую философию действительности.
Одним из замечательнейших образчиков новой «основательной» науки является отдел об индивидуализировании и повышении ценности жизни. Здесь на протяжении целых трех глав кипят и брызжут неудержимым фонтаном оракулоподобные тривиальности. К сожалению, мы должны ограничиться только несколькими коротенькими выдержками,
«Более глубокая сущность всякого ощущения, а, значит, и всех субъективных форм жизни, основывается на различии состояний... Но для полной (!) жизни можно без дальнейшего показать, что чувство жизни повышается и главные раздражения развиваются не благодаря постоянному покою, но благодаря переходу из одного жизненного состояния в другое... Приблизительно равное самому себе, так сказать, застывшее в косности и как бы в одном и том же положении равновесия состояние не представляет многого для испытания жизни, каково бы оно ни было... Привычка и, так сказать, вживание превращают его в нечто индиферентное и безразличное, не особенно отличающееся от смерти. В лучшем случае присоединяется еще, в виде отрицательного жизненного раздражения, скука... В застойной жизни у отдельных лиц и народов исчезает всякая страсть и всякий интерес к существованию. Но все эти явления объясняются нашим законом различия».
Невероятно, с какой быстротой господин Дюринг изготовляет свои «до основания своеобразные результаты». Не успел он перевести на язык философии действительности ту банальную истину, что продолжительное раздражение одного и того же нерва или продолжение одного и того же раздражения утомляет каждый нерв и каждую нервную систему, что, следовательно, в нормальном состоянии необходим перерыв и смена нервных раздражений (что всегда можно было прочесть в любом учебнике физиологии и что каждый филистер знает на основании своего собственного опыта), не успел он придать этой архистарой банальности таинственную форму истины, что более глубокая сущность всякого ощущения основывается на различии состояний, как она уже превратилась у него в «наш закон различия». И этим законом различия «вполне объясняется» целый ряд явлений, которые, в свою очередь, представляют лишь иллюстрации и примеры приятности изменения, сами не нуждаются ни в
АНТИ-ДЮРИНГ. — ФИЛОСОФИЯ 117
каком объяснении даже для ординарнейшего филистера и ни на иоту не становятся яснее от указаний на этот мнимый закон различия.
Но этим далеко еще не исчерпана «основательность» «нашего закона различия»: «Смена возрастов жизни и наступление связанных с ними перемен в условиях жизни дают очень наглядный пример для иллюстрации нашего принципа различия. Дитя, мальчик, юноша и муж испытывают силу своего чувства жизни не столько от фиксированных уже состояний, в которых они находятся, сколько от пе-реходов из одного состояния в другое». Но это не все: «наш закон разности может получить и еще более отдаленное применение, если принять во внимание тот факт, что повторение уже испытанного или сделанного не представляет никакой прелести». Читатель может сам себе придумать ту оракульскую чепуху, для которой служат исходными пунктами истины той же глубины и «основательности», что и приведенные выше; и господин Дюринг вправе, конечно, в конце своей книги торжествующе воскликнуть: «для оценки и повышения ценности жизни закон различия имел решающее значение и в теоретическом и в практическом отношении!» Равным образом и для оценки г. Дюрингом духовной ценности своих читателей: он должен думать, что они состоят сплошь из ослов или филистеров.