ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ 9
кой. Зато сознание моей неуверенности делало меня осторожным и тем предохраняло от серьезных прегрешений против установленных в то время фактов и от извращения общепризнанных теорий. И лишь один непризнанный великий математик письменно жаловался Марксу, что я дерзнул оскорбить честь \/—1.
В этих занятиях математикой и естествознанием мне важнее всего было убедиться на частностях, — по отношению к общему я давно уже в этом не сомневался, — что над хаосом бесчисленных изменений в природе господствуют те же диалектические законы движения, что и над кажущейся случайностью исторических событий, — законы, которые проходят красной нитью через историю развития человеческой мысли и постепенно проникают в сознание мыслящих людей; законы, которые во всеобъемлющей, хотя и мистической форме,впервые были открыты Гегелем и которые нам хотелось — такова была одна из наших задач—освободить от этой мистической формы и представить во всей их простоте и всеобщности. Само собою разумеется, что старая натурфилософия, как бы много она ни содержала в себе действительно хорошего и плодотворного,1 нас не могла удовлетворять, как показано в прилагаемом сочинении.
---------------------------
1. Гораздо легче с тупоумной посредственностью а 1а Карл Фогт бранить старую натурфилософию, чем оценить ее историческое значение. В ней много нелепостей и сумасбродства, однако не больше, чем в современных не-философских теориях естествоиспытателей; а рядом с этим она содержит и много серьезного и разумного, как это стали признавать со времени pacпространения теории развития. Так, Геккель с полным правом признает заслуги Тревирануса и Окена. Последний в своем учении о первоначальной слизи и первом пузырьке выставил в качестве постулата биологии то, что позднее было открыто в форме протоплазмы и клетки. Что касается Гегеля, то он во многих отношениях стоял гораздо выше своих современников-эмпириков, объяснявших все непонятные явления тем, что в основу их клали какую-нибудь силу — движущую, плавательную, электрическую, силу сопротивления и т.д.— или, где где это не подходило, какое-нибудь неизвестное вещество—световое, тепловое, электрическое и т. п. Мнимые вещества теперь уже почти устранены, но спекуляция силами, с которой боролся Гегель, все еще иногда проявляется, как, например, в инсбрукской речи Гельмгольца в 1869 г. [Helmtiolz, Pop. Vorlesungen II.Heft, 1871,S.190). Против унаследованного от французов XVIII столетия обоготворения Ньютона, которого Англия осыпала почестями и богатством, Гегель выставлял на вид то обстоятельство, что, собственно, основателем современной механики является Кеплер, который умер в Германии в нищете, и что ньютоновский закон тяготения уже содержался во всех трех кеплеровских законах, а в третьем даже ясно выражен. То, что Гегель доказывает несколькими простыми уравнениями в § 270 своей «Натурфилософии» (Hegels Werke, 1842, VII Band, 98, 113—115), мы находим как результат новейшей систематичеcкой механики, у Густава Кирхгофа (Oustav Kirchhoff, Voriesiingen Ober mathem.
10 АНТИ-ДЮРИНГ
Она в своей гегельянской форме грешила тем, что не признавала за природой никакого развития во времени, ничего идущего «одно за другим», но лишь идущее «одно возле другого». Причины этого коренились, с одной стороны, в самой гегелевской системе, которая только «Духу» приписывала историческое развитие, а с другой стороны, и в тогдашнем общем состоянии естествознания. Таким образом, в этом отношении Гегель стоит далеко позади Канта, который в своей теории о происхождении миров предполагал, что солнечная система имела начало, а своим открытием влияния морских приливов на замедление вращения земли предвещал ее гибель. Наконец, моя задача была не в том, чтобы внести диалектические законы в природу извне, а в том, чтобы найти их в ней и из нее их развить.
Однако выполнить это в общей связи и по отношению к каждой отдельной области составляет исполинский труд. Столь обширное поле едва ли был бы в состоянии обработать даже тот, кто посвятил бы этому все свое свободное время. Но со смерти К. Маркса мое время было поглощено более настоятельными обязанностями, и я должен был прервать свою работу. Я вынужден пока удовлетвориться содержащимися в этой работе намеками; быть может, в будущем мне представится случай собрать и издать результаты моих работ вместе с весьма важными математическими манускриптами, оставшимися после Маркса.
Может, впрочем, случиться, что прогресс теоретического естествознания сделает большую часть моей работы или всю ее совершенно излишней, ибо революция, на которую теоретическое естествознание толкается простой необходимостью систематизировать массу накопляющихся чисто эмпирических открытий, заставит даже самого упорного эмпирика признать диалектический характер явлений природы. Старьте, застывшие противоречия, резкие, необходимые границы все больше и больше исчезают. С того времени, как удалось превратить в жидкое состояние последние «настоящие» газы, с того времени, как было доказано, что тело может быть приведено в такое состояние, в котором нельзя отличить капельнообразной формы от газообразной, — аггрегаты утратили последний остаток своего прежнего абсолютного характера. Закон кинетической теории газов, в силу которого в совершенных газах квадраты скоростей, с какими
_______________________
Physik, 2. Auflage, Leipzig 1877, S. 8—10), и именно почти в той же, развитой Гегелем, простой систематической форме.
Отношение натурфилософов к сознательно диалектическому естествознанию такое же, как и отношение утопистов к современному коммунизму.
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ 11
при одинаковой температуре движутся отдельные молекулы газов, обратно пропорциональны весу молекул, — этот закон ввел также и теплоту в ряд тех форм движения, которые подлежат нашему измерению. Если еще десять лет тому назад вновь открытый великий основной закон движения понимали как простой закон сохранения энергии, как простое выражение неразрушимости и несози-даемости движения, следовательно просто с его (закона) количественной стороны, то в настоящее время это узкое отрицательное определение все больше и больше вытесняется положительным — именно учением о превращении энергии, и в атом определении ясно выражено качественное содержание процесса и исчезает последнее воспоминание о внемировом творце. Теперь уже не приходится доказывать как нечто новое, что количество движения (так называемая энергия) не изменяется, когда из кинетической энергии (так называемой механической силы) оно превращается в электричество, теплоту, потенциальную энергию и т. п. и наоборот; это раз навсегда служит теперь основанием более глубокого исследования самого процесса превращения, того великого основного процесса, в познании которого заключается все познание природы. С тех пор как биологию изучают при свете теории эволюции, в области органической природы одна за другой исчезают окостенелые границы классификации; не поддающиеся классификации промежуточные звенья увеличиваются с каждым днем, более точное исследование перебрасывает организмы из одного класса в другой, и отличительные признаки, делавшиеся чуть ли не символом веры, теряют свое безусловное значение; мы знаем теперь кладущих яйца млекопитающих и, если это подтвердится, то и четвероногих птиц. Если уже много лет тому назад Вирхов вынужден был вследствие открытия клетки заменить неделимость индивидуума федерацией клеточных государств, —что, конечно,очень прогрессивно, но мало соответствует научной и диалектической точке зрения, — то теперь понятие о животном (следовательно , и человеческом) индивидууме еще более осложняется вследствие открытия белых кровяных шариков, амебообразно движущихся в организме высших животных. А ведь именно эти будто бы непримиримые и неразрешимые полярные противоположности, эти насильственно закрепленные границы классификации и придали современному теоретическому естествознанию ограниченно-метафизический характер. Признание, что эти противоположности и различия имеют в природе лишь относительное значение, что, напротив, приписываемая природе неподвижность и абсолютность внесены в нее лишь нашей рефлексией,—это признание составляет
12 АНТИ-ДЮРИНГ
основной пункт диалектического понимания природы. Правильность диалектического понимания все более подтверждается накопляющимися фактами естествознания, и это понимание легче воспринимается, если с диалектическим характером этих фактов сопоставить познание закона диалектического мышления. Во всяком случае естествознание находится теперь на такой ступени развития, что оно не может уже ускользнуть от диалектического обобщения, если не забудут, что результаты, в которых обобщаются данные опыта, суть понятия; искусство же оперировать понятиями не врожденно и не заключается в обыденном здравом смысле, но требует действительного мышления, которое, в свою очередь, имеет за собой столь же продолжительную историю, как и опытное естествознание. Именно тем, что естествознание усвоит себе результаты, достигнутые развитием философии в течение двух с половиной тысяч лет, оно, с одной стороны, освободится от всякой обособленной, вне и над ним стоящей натурфилософии, а с другой—также и от своего собственного, унаследованного от английского эмпиризма, поверхностного метода мышления.
Лондон, 23 сентября 1885г.
III.
Нижеследующее новое издание представляет, за немногими, очень незначительными, стилистическими поправками, перепечатку предыдущего. Я позволил себе существенные дополнения только в одной главе, в десятой главе второго отдела: «Из критической истории», в силу следующих соображений.
Как уже упомянуто в предисловии ко второму изданию, эта глава во всем существенном составлена Марксом. Первоначально, когда работа предназначалась для газетной статьи, я был вынужден значительно сократить рукопись Маркса, и именно в тех местах, где критика дюринговских взглядов отступает на задний план перед самостоятельным изложением истории политической экономии. Но именно эти части рукописи представляют еще и теперь величайший интерес. Я считаю себя обязанным привести, по возможности, полно и дословно те рассуждения Маркса, в которых он отводит таким людям, как Петти, Нора, Локк, Юм, подобающее им место в зарождении классической политической экономии; еще более относится это к его объяснению «Экономической таблицы» Кенэ, этой оставшейся для всей современной политической экономии неразрешимой загадки сфинкса. Все же то, что касалось исключительно сочинений господина Дюринга, я выпустил, поскольку это не нарушало связи целого.